Он начал было дрейфовать в сторону, но Луиза изловчилась ухватить его за рукав и вернуть обратно к люку. После этого соединёнными усилиями они потащили его наверх и, наконец, втянули на край платформы. У него до сих пор шла кровь; рана, очевидно, была где-то в районе виска.
Пол немедленно склонился над утопленником и начал делать искусственное дыхание «рот в рот»; его щёку пятнала кровь каждый раз, как он поворачивал голову посмотреть, не начала ли подниматься грудь раненого.
Луиза тем временем искала пульс на его правой руке. Пульса не было… хотя нет! Вот, вот он! Есть пульс!
Пол продолжал вдувать воздух в рот незнакомца, и, наконец, мужчина издал слабый хрип. Вода и рвота хлынули у него изо рта. Пол отвернул ему голову в сторону, и извергаемая им жидкость смешалась с натёкшей на платформу кровью, частично смывая её.
Незнакомец, однако, по-прежнему оставался без сознания. Луиза, мокрая с головы до ног, замёрзшая и практически голая, начала чувствовать себя неловко. Она влезла обратно в свой комбинезон и застегнулась; Пол украдкой посматривал на ней, хоть и делал вид, что не смотрит.
До прихода доктора Монтего всё ещё оставалось много времени. Нейтринная обсерватория не просто в двух километрах под землёй, она ещё и в километре с четвертью в стороне от ближайшего подъёмника в шахте номер девять. Даже если клеть в этот момент находилась наверху, а это вовсе не обязательно было так, даже в этом случае доктору Монтего понадобится минут двадцать с лишним, чтобы добраться сюда.
Луиза подумала, что они могли бы снять с незнакомца его промокшую одежду. Она потянулась к его тёмно-серой рубашке, но…
На ней не было пуговиц. И молнии тоже не было. Она не была похожа на водолазку, хотя и имела воротника, и…
А, вот они где! Ряд скрытых застёжек-кнопок располагался на широких плечах. Луиза попыталась их расстегнуть, но они не шевельнулись. Она осмотрела его штаны. Сейчас они были тёмно-зелёными, хотя в сухом виде, должно быть, гораздо светлее. Однако, пояса не было; вместо него талию опоясывал ряд кнопок и складок.
Луизе внезапно пришло в голову, что мужчина может страдать от кессонной болезни. Детекторная камера была тридцати метров в глубину, а кто знает, на какой глубине он был и как быстро всплыл. Атмосферное давление так глубоко под землёй составляло 130% нормы. В тот момент Луиза не смогла сообразить, как это может повлиять на развитие кессонной болезни, но по крайней мере означало, что больной получает больше кислорода, чем на поверхности, что было, безусловно, к лучшему.
Ничего не оставалось, кроме как ждать; незнакомец дышал, его пульс стабилизировался. Луизе наконец представился случай рассмотреть лицо мужчины повнимательней. Оно было широкое, но не плоское; скулы были скошены назад. А нос его был поистине гигантским — размером со сжатый кулак. Нижнюю челюсть покрывала густая тёмно-русая борода, прямые светлые волосы облепляли лоб. Его черты казались отдалённо восточноевропейскими, но цветом кожи он скорее напоминал скандинава. Широко расставленные глаза были закрыты.
— Откуда он вообще мог взяться? — спросил Пол, усевшись по-турецки на пол рядом с незнакомцем. — Сюда никто не мог спуститься, и потом…
Луиза кивнула.
— И даже если бы смог, то как бы он пробрался в запечатанную детекторную камеру? — Она замолчала и откинула волосы с глаз, только сейчас обнаружив, что в воде она потеряла сетку для волос. — Тяжёлая вода испорчена. Если он выживет после этого трюка, его засудят так, что мало не покажется.
Луиза обнаружила, что качает головой. Кем может быть этот человек? Может быть, индейский активист, считающий, что шахта осквернила священные земли его народа? Но он был светловолос — большая редкость среди индейцев. На глупую подростковую авантюру тоже не похоже — на вид мужчине было примерно тридцать пять.
Возможно, это террорист или борец против атомных электростанций. Но хотя «Канадская атомная энергия, Ltd.» и предоставила тяжёлую воду, ничем связанным с атомной энергетикой здесь не занимались.
Кем бы он ни был, думала Луиза, если он всё же умрёт от своих ранений, то станет главным кандидатом на Дарвиновскую премию. Это был классический случай эволюции-в-действии: человек совершил нечто неизмеримо глупое, и это стоило ему жизни.
Глава 2
Луиза Бенуа услышала звук открывающейся двери; кто-то прошёл по помещению над детекторной камерой.
— Эй! — крикнула она доктору Монтего. — Мы здесь!
Рубен Монтего, выходец с Ямайки лет тридцати пяти, поспешил к ним. Он брил голову налысо, и поэтому был единственным, кому позволено входить в нейтринную обсерваторию без сетки для волос, однако, как и все остальные, обязан был носить каску. Доктор присел над раненым, взял его за левую руку, повернул запястьем вверх и…
— Это ещё что такое? — спросил Рубен с легко заметным ямайским акцентом.
Луиза тоже увидела это: что-то, по-видимому, вживлённое прямо в кожу запястья — высококонтрастный матовый прямоугольный экран примерно восемь сантиметров в длину и два в ширину. Он показывал строку символов, самый левый из которых менялся примерно раз в секунду. Шесть крошечных бусинок, все разного цвета, выстроились в линию под экраном, а что-то, возможно, линза, находилось сбоку от экрана выше по руке незнакомца.
— Какие-то супермодные часы? — предположила Луиза.
Рубен, очевидно, решил пока проигнорировать эту загадку; он приложил указательный и средний пальцы к лучевой артерии пострадавшего.
— Пульс хороший, — объявил он. Он несильно хлопнул мужчину по щеке, потом по другой, пытаясь привести его в чувство. — Ну, давай, — сказал он ободряюще. — Давай. Просыпайся.
Наконец, мужчина пошевелился. Он сильно закашлялся, и изо рта вылилось ещё немного воды. Потом его глаза неуверенно открылись. Они оказались поразительного золотисто-карего цвета — Луиза никогда раньше такого не видела. Ему, должно быть, понадобилось какое-то время, чтобы сфокусировать взгляд, потом его глаза округлились. Похоже, вид Рубена поразил незнакомца до глубины души. Он повернул голову и посмотрел на Луизу и Пола. Его лицо по-прежнему выражало глубочайший шок. Он шевельнулся, как будто пытаясь отползти от них.
— Кто вы? — спросила Луиза.
Мужчина смотрел на неё без капли понимания.
— Кто вы? — повторила Луиза. — Что вы пытались сделать?
— Дар, — сказал мужчина как будто с вопросительной интонацией.
— Я должен отвезти его в больницу, — сказал Рубен. — Он получил серьёзный удар по голове; надо сделать снимок.
Мужчина оглядывал металлическую платформу с таким видом, словно не мог поверить своим глазам.
— Дар барта дулб тынта? — сказал он. — Дар хулб ка тапар?
— Что это за язык? — спросил Пол у Луизы. Та пожала плечами.
— Оджибвейский? — предположила она. Недалеко от шахты располагалась резервация индейцев оджибве.
— Нет, — ответил Рубен, качая головой.
— Монта хас палап ко, — сказал незнакомец.
— Мы не понимаем вас, — ответила ему Луиза. — Вы говорите по-английски? — Молчание. — Parlez-vous français? — Никакой реакции.
— Нихонго-га дэкимас ка? — спросил Пол, что, как предположила Луиза, значило «говорите ли вы по-японски?»
Мужчина по очереди смотрел на каждого из них выпученными глазами, но не делал попыток ответить.
Рубен встал, потому протянул незнакомцу руку. Секунду он непонимающе смотрел на неё, потом взял её в свою. У него была огромная рука с пальцами-сосисками; большой палец был неестественно удлинён. С помощью Рубена он поднялся на ноги. Он весил, должно быть, килограмм на тридцать больше Рубена, но был очень мускулист. Пол подошёл к незнакомцу с другой стороны и обхватил его рукой, поддерживая. Луиза шла впереди них троих, придерживая дверь в пультовую, которая после того, как вошёл Рубен, автоматически закрылась.
В пультовой Луиза надела свои бахилы и каску; Пол сделал то же самое. В касках имелись встроенные фонарики и ушные протекторы, которые опускались вниз в случае необходимости. Все также надели защитные очки. Каска Рубена всё ещё было на нём. Пол нашёл ещё одну, лежащую на металлическом шкафу, и протянул её раненому, но доктор отмахнулся от неё.
— Не хочу, чтобы ему что-то давило на голову, пока мы не сделаем снимки, — сказал он. — Ну что ж, давайте доставим его наверх. Я вызвал скорую перед тем, как спуститься сюда.
Вчетвером они покинули пультовую и по коридору прошли к выходу из обсерватории. Обсерватория поддерживала режим «чистой комнаты» — хотя какое теперь это имеет значение, горько подумала Луиза. Они прошли мимо пылесосной камеры — похожей на душевую кабинку установки, которая удаляла пыль и грязь с одежды всех входящих в обсерваторию. Потом миновали ряд собственно душевых кабинок: каждый входящий обязан был принять душ, но на выходе этого тоже не требовалось. Здесь был пункт первой помощи, и Луиза видела, как Рубен посмотрел в сторону шкафчика с надписью «Носилки». Но раненый передвигался вполне уверенно, так что доктор жестом приказал идти дальше.
Они включили фонарики на касках и начали свой километровый с четвертью путь по сумрачному тоннелю с грязным полом. Грубо обтёсанные стены тоннеля были утыканы стальными прутами и затянуты сверху металлической сеткой; так глубоко под землёй неукреплённая скальная стена под весом двухкилометрового слоя горных пород рухнула бы, заполняя любую полость.
По дороге, особенно когда они пересекали участки, где скапливалась вода, раненый всё меньше опирался на сопровождающих; он определённо приходил в себя.
Пол и доктор Монтего вели оживлённую дискуссию по поводу того, каким образом этот человек мог попасть внутрь запечатанной камеры. Луиза тем временем погрузилась в невесёлые раздумья о разрушенном нейтринном детекторе — и о том, как это отразится на финансировании её исследований. Всю дорогу им в лицо дул ветер — огромные вентиляторы постоянно засасывали воздух с поверхности.
Наконец они добрались до подъёмника. Рубен по пути сюда заблокировал клеть на этом уровне, 6800 футов — здешние таблички и указатели были изготовлены ещё до перехода Канады на метрическую систему. Клеть до сих пор ожидала их, наверняка к неудовольствию шахтёров, которым требовалось подняться или спуститься.
Они вошли в клеть, и Рубен несколько раз нажал кнопку, сообщая оператору наверху, что можно включать лебёдку. Подъёмник дёрнулся и пошёл вверх. В клети не было внутреннего освещения, и Рубен, Луиза и Пол выключили фонарики на касках, чтобы не слепить друг друга их светом. Свет проникал внутрь через открытую переднюю стену и только тогда, когда клеть через каждые двести футов проходила мимо освещённых уровней. В этом прерывистом освещении Луиза разглядывала угловатые черты лица незнакомца и его глубоко посаженные глаза.
По мере подъёма у Луизы несколько раз закладывало уши. Скоро они проехали уровень 4600 футов, её любимый. «Инко» выращивало здесь саженцы для проектов по восстановлению лесов вокруг Садбери. Температура здесь постоянно держалась на уровне 20°; добавление искусственного освещения превратило шахту в великолепную теплицу.
В голову Луизы лезли всякие безумные мысли, словно из выползшие из «Секретных материалов»: о том, как можно попасть внутрь детекторной сферы, не тронув болтов, которыми задраен ведущий туда люк. Он она держала их при себе; если что-то подобное и приходило в голову Рубену и Полу, они тоже не торопились это озвучивать. Всему найдётся рациональное объяснение, убеждала себя Луиза. Обязательно найдётся.
Клеть продолжала свой долгий подъём; незнакомец тем временем окончательно пришёл в себя. Его одежда всё ещё была влажной, хотя постоянно дующий в шахте ветер успел её подсушить. Незнакомец попытался отжать свою рубаху; несколько капель упали на выкрашенный жёлтой краской металлический пол клети. Потом он своей огромной ладонью убрал со лба прилипшие к нему мокрые волосы, открыв взгляду — Луиза даже ахнула, хотя в шуме и бряканье работающего подъемника вряд ли кто её услышал — огромный надбровный валик над глазами, словно сплюснутый логотип «Макдональдс».
Наконец, клеть дёрнулась и остановилась. Пол, Луиза, доктор Монтего и раненый незнакомец вышли из неё, миновав небольшую группу озадаченных и сердитых шахтёров, ожидающих спуска. Вчетвером они поднялись по пандусу в обширное помещение, где шахтёры каждый день оставляют свою городскую одежду и переодеваются в рабочие комбинезоны. Двое санитаров уже ждали их.
— Я Рубен Монтего, — сказал им Рубен, — врач предприятия. Этот человек едва не утонул и получил травму черепа… — Доктор и двое санитаров продолжали обсуждать состояние пациента, выводя его из здания шахты на свет горячего летнего дня.
Пол и Луиза последовали за ними; доктор, раненый и санитары погрузились в «скорую» и умчались прочь по засыпанной гравием дороге.
— И что теперь? — спросил Пол.
Луиза нахмурилась.
— Нужно позвонить доктору Ма, — сказала она. Бонни Джин Ма была директором Нейтринной обсерватории Садбери. Её офис находился в Карлтонском университете в Оттаве, почти в 500 километрах отсюда. В обсерватории её видели редко; всё оперативное управление было переложено на плечи постдоков и аспирантов, таких, как Луиза и Пол.
— И что мы ей скажем? — спросил пол.
Луиза посмотрела в направлении, куда «скорая» увезла своего невозможного пассажира.
— Je ne sais pas, — ответила она, медленно качая головой.
Глава 3
Началось всё гораздо более спокойно.
— Здравый день, — тихо сказал Понтер Боддет, подпирая голову согнутой рукой и оглядывая Адекора Халда, стоящего перед раковиной умывальника.
— Привет, засоня, — отозвался Адекор, поворачиваясь и прислоняя мускулистую спину к чесательному столбу. Он задвигался влево-вправо. — Здравый день.
Понтер улыбнулся Адекору. Ему нравилось смотреть, как Адекор двигается, как перекатываются его грудные мышцы. Понтер даже не представлял себе, как бы он пережил утрату своей партнёрши Класт без поддержки Адекора, хоть они и не всё время были вместе. Когда Двое становились Одним — последний такой период закончился только что — Адекор уходил к своей партнёрше и ребёнку. А дочери Понтера взрослели, и он в этот раз их почти не видел. Конечно, есть много женщин постарше, чьи мужья умерли, но женщины, настолько умудрённые опытом — настолько, что имеют право голосовать! — вряд ли заинтересуются мужчиной возраста Понтера, видевшего всего 447 лун.
Но хотя у дочерей нашлось для не слишком много времени, Понтер всё равно был рад с ними повидаться, хотя…
Это зависело от того, как падал свет. Но иногда, когда солнце светило у неё из-за спины, Жасмель казалась точной копией своей матери. И у Понтера перехватывало дыхание: он тосковал по Класт больше, чем мог сказать словами.
На другом краю комнаты Адекор наполнял бассейн. Он перегнулся через край, откручивая вентили, спиной к Понтеру. Понтер опустил голову на дискообразную подушку и просто смотрел на него.
Кое-кто предостерегал Понтера от партнёрства с Адекором, и Понтер был уверен, что некоторые из друзей Адекора и ему высказывали подобные опасения. Это никак не было связано с тем, что случилось в Академии; просто совместная работа с точки зрения многих плохо сочеталась с совместной жизнью. Однако, хотя Салдак и был крупным городом (суммарное население его Окраины и Центра превышало двадцать пять тысяч), здесь жило всего шестеро физиков, и трое из них — женщины. Понтеру и Адекору доставляло удовольствие говорить о своей работе и обсуждать новые теории, и каждому из них нравилось иметь рядом с собой того, кто по-настоящему понимает то, что говорит другой.
Кроме того, и в других отношениях они были прекрасной парой. Адекор был жаворонком; утро было пиком его активности, и он обожал наполнять ванну. Понтер разгонялся ближе к середине дня и всегда предвкушал удовольствие от приготовления ужина.
Вода продолжала литься из кранов; Понтер любил этот звук, беспорядочный белый шум. Он испустил довольный вздох и выбрался из постели; росший на полу мох защекотал его пятки. Он шагнул к окну, ухватил ручку, прикреплённую к металлической ставне, и оттянул её от намагниченного оконного переплёта. Потом он поднял руки над головой и укрепил ставню в её дневном положении — прилепленной к магнитной металлической панели на потолке.