История 5
М. смотрел на солнце сквозь растопыренные пальцы и смешно морщился.
— Пора, пожалуй, — сказал он, посерьезнев.
Н. подошел к большой куче саженцев и стал придирчиво выбирать.
— Быстрей, быстрей, — торопил его М. — Можно момент пропустить. Это очень важно — не опоздать. Дерево, оно срок любит.
— Не учи, — пробурчал Н.
«Срок, это конечно важно, — думал он. — Но есть и поважней заботы. Этому с детства учиться надо. Вот, например, какой саженец выбрать? Это ведь целая наука».
Н. вспомнил, как еще босоногим мальчишкой забирался, бывало, на колени к отцу и слушал его бесконечные истории. О том и об этом… И хоть тяжела была у того рука, любил эти поздние беседы маленький Н. и тянулся к отцу.
— Быстрей, момент упустишь.
— Вот этот.
— Хорошо.
— Яма, вроде как, глубоковата, — сказал Н., опустив деревце.
— Нет. Нормально, — возразил ему М.
Он взял в руки пригоршню земли и, с удовольствием растерев ее, высыпал в яму. Деревце вздрогнуло.
— Засыпай.
Н. взял в руки лопату и стал осторожно засыпать яму. Совсем как дома. Будто снова он мальчишка, и отец где-то рядом, и мать обед готовит…
— Аккуратней, прошу тебя. Корни не повреди.
— Не учи.
— Ну, вот и все. Давай водички.
Н. взял ведро и заботливо полил деревце, потом завалился на траву и принялся неотрывно глядеть в небо. Оно чистое и бездонное.
Рядом устроился человек М… Неожиданно он вскакивает.
— Смотри. Цветок.
— Да.
М. наклоняется и с удовольствием вдыхает в себя свежий аромат.
— Дай сюда.
— Не надо срывать. Пусть растет.
— А я люблю цветы. У нас в деревне был цветник.
— Хорошо. Отдохнули — хватит. Пора за работу.
— Полежим еще.
— Нельзя.
М. взял лопату и начал рыть новую яму.
Так уж повелось в этой тюрьме — убил человека — посади дерево.
История 6
О. тоскливо смотрел на свои ручные часы. Наконец, когда минутная стрелка подошла к цифре 5, он не выдержал и поднялся.
— Срочный разговор с невестой, — объяснил он начальнику. — Видимо, опоздаю на свидание, а она опозданий не любит. Надо предупредить. А то обидится, а это, сами знаете, хуже атомной войны.
А П. все говорил и говорил. О. подошел к нему и стал знаками показывать — кончай, мол, хватит. Но П. отвернулся, и лицо его перекосила противная гримаса плотского удовольствия.
— Да, да… Я купил… прекрасное мясо. Жду, не дождусь. Приходи скорее. Да. Соскучился. Целую.
О. постучал пальцем по столу. П. повесил трубку. Его трясло от возбуждения.
— Вам меня не понять, ребята, — сказал он. — Одни говорят так, другие этак. Вы никого не слушайте. Решайте сами. Вам меня не понять, это так, честное слово, не понять. И я вас не понимаю. Мы не понимаем друг друга.
О. пробовал набирать номер, но пальцы не слушались. Его тоже трясло — от омерзения.
— Я хорошего мнения о ваших женах, да и вы, я гляжу, не жалуетесь, — продолжал П. — Что ж, каждому свое. Но, честное слово, ребята, мне с мужем повезло больше. Я бы его не променял и на сто ваших жен.
Ребята привычно посмеивались.
— Алло, алло, — кричал в трубку О. — Мне, пожалуйста, Р. Спасибо.
С. вытащил портсигар и протянул П. Они вышли, оживленно переговариваясь.
— Алло, — кричал О. — Это ты, дорогая? Наконец-то. Привет…
История 7
Едва рабочий день закончился, Т. спустился в мрачные подвалы Национального Кооперативного Банка. Он оставил портфель и шляпу у швейцара, предъявил охране входной жетон и попал в привилегированный стрелковый клуб «Африканское солнце».
У Т. была мечта — он хотел участвовать в настоящей африканской охоте и подстрелить льва.
— Привет, старина, — привычно крикнул он У., местному служителю. — Как дела?
— Сегодня только вы стреляете. Скачки.
— Прости, старина, я постараюсь освободить тебя пораньше. Ты же знаешь, я стреляю каждый день. Иначе можно очень легко потерять форму. А сейчас терять ее я не имею права. Меня могут послать на африканскую охоту. В этом году я основной кандидат.
— Я все понимаю. Вы не волнуйтесь. Стреляйте спокойно. Желаю вам удачи.
У. выдал Т. личную номерную винтовку, пожалованную ему самим президентом банка за выдающиеся результаты в стрельбе.
А стрелять Т. действительно умел. О его феноменальной меткости ходили легенды, члены клуба восхищались им и в разговорах между собой называли не иначе, как Великим Охотником.
Закончив стрельбу, Т. удовлетворенно погладил приклад винтовки.
— Что ж, неплохо, — сказал он и замурлыкал модную песенку о жирафе, который очень хотел стать львом. — По-моему, все очень просто. Главное в человеке — стремление к осуществлению своей мечты. А что такое мечта? Это то, что делает человека человеком…
Он задумался.
— Да. Вот что. Говоришь, я один сегодня стреляю.
— Да. Один вы сегодня.
— А не махнуть ли нам в ресторан. Сегодня у меня не совсем обычный день, как бы это сказать, ровно пять лет тому назад я впервые переступил порог этого клуба. Юбилей своего рода.
— Знаем, знаем… Скажу вам по секрету, администрация клуба готовит вам подарок.
— Закатимся в ресторан, отметим юбилей.
— Раз такое дело… Почему бы и не сходить.
— Вот и отлично, вот и хорошо. Только надо поторопиться, сейчас так трудно попасть куда-нибудь.
— Можно пойти в «Улыбку нищего». Там у меня есть столик.
— Вот как? — удивился Т.
Они вышли на улицу. Город деятельно готовился к предстоящей ночной жизни: зажигались неоновые вывески баров и ночных клубов, у кинотеатров скопились толпы народа — шел новый боевик, на перекрестках деловито вышагивали серьезные полицейские.
Они подошли к «Улыбке нищего», и швейцар, приветливо улыбнувшись, отдал честь У.
— А вас здесь знают!
— Да… Я бываю здесь иногда.
Их быстро обслужили. Так быстро, что это казалось неправдоподобным. Т. стало как-то не по себе, будто сбылись самые страшные его предчувствия, или его застали подсматривающим в замочную скважину.
«А ведь я его совсем не знаю, — подумал Т. — Служитель и служитель, мало ли таких. А он оказывается не так уж и прост. И зачем я потащил его сюда? Такой всегда неприметный, скромный и услужливый, каждое слово ловит. Может, черный рынок… Вот только этого мне не хватало. Сейчас мне особенно внимательно надо следить за своей репутацией, а здесь такое… Не дай бог, меня увидит кто-нибудь в этакой компании».
Разговор не получался. Но когда первая бутылка коньяка опустела, У. послал за второй. И ее пили молча, изредка светски улыбаясь друг другу и подбадривая жестами.
А потом в голове у Т. зашумело, и он решил сказать им все.
— Я Великий Охотник… Я стреляю без промаха. Я попадаю в цель с закрытыми глазами…
— Он дейтв… действительно охотник, я подтверждаю, — перебил его У.
— Но я до сих пор пока не подстрелил льва. А мне так хочется подстрелить льва. Вот уже пять лет я хочу одного — подстрелить льва. Мне больше ничего не надо, дайте мне льва, поставьте меня нос к носу со львом…
— Все в порядке, — пояснил У. — Ему нельзя выезжать из города. У него нет визы.
— Только ты меня понимаешь.
Они выбрались из ресторана и, обнявшись, пошли по набережной.
— Только бы выпустили в этом году, — повторял Т. — Только бы выпустили.
— Не выпустят, — втолковывал ему У.
— Но почему?
— Я опять написал на тебя донос.
— Так это ты?
— Я. Теперь тебя не выпустят. Меня в управлении уважают.
— Я тебе взятку дал?
— Нет.
— Дам.
— Все равно в этом году не выйдет.
— За каким дьяволом я тогда повел тебя в ресторан?
— Так ведь юбилей.
История 8
«Я сужу о ней несправедливо, — думал Ф. — Она права. Конечно, она права. Она всегда права. И не раз уже так бывало — я психую, горячусь, пытаюсь настоять на своем, а в конце концов оказывается, что не прав я. И еще не было случая, чтобы она не помогла мне в трудную минуту. Никогда не буду с ней ссориться, а для этого нужна такая малость — все делать так, как это надо делать. Все надо делать правильно. Она понимает в этих делах лучше меня, ей и судить, что правильно, а что нет. И какая я все-таки свинья, мне на руках ее надо носить, а я ее обижаю. Вот и сейчас я не прав, обидел ее да еще и злюсь, сам не знаю на что. Глупо. Сейчас же подойду и извинюсь».
Монастырь забавно отражался в луже. Изображение его было цветным и четким, и даже казалось чуть-чуть объемным. Ф. понравилось смотреть на него вот так, сверху вниз. Впервые монастырь не давил на него своим величием и широко разрекламированной известностью. Он лежал тихий и присмиревший, как будто и не требовал всего секунду назад нагло и настойчиво внимания к себе.
— Посмотри, — сказал Ф. несмело. Ему хотелось сделать Х. приятное. — Монастырь отражается в луже. Совсем как живой…
Х. промолчала.
«Это ничего, — подумал Ф.- придет время, и она поймет. Сейчас это не важно. То есть важно, конечно, но не самое главное. Умом я понимаю, что никто, никто в мире не любит меня и не заботится обо мне так, как это делает она. Этого никогда больше не будет. Такое случается один раз в жизни. И никогда не повторится. Кому я еще нужен? Мой гнусный характер, во всем виноват только он. Но ведь, черт подери, я не злой и отходчивый. Она это знает. Поэтому и прощает».
Экскурсовод рассказывала интересные вещи. Оказывается, монастырь этот возвели в конце седьмого века. Согнали лучших мастеров, выдали топоры и закипела работа. Двадцать лет понадобилось строителям, чтобы довести дело до конца. И вот теперь мы имеем возможность любоваться этим чудом света.
Экскурсовод так и сказала: «Чудо света». Гигантское сооружение построено без единого гвоздя.
Экскурсия закончилась. Туристы принялись усердно щелкать фотоаппаратами. Некоторые так увлеклись, что наступили на изображение монастыря в луже.
— Я проголодалась. Принеси что-нибудь поесть, — сказала Х… И по ее голосу нельзя было понять, сердится она еще или нет.
— Да. Конечно, дорогая.
«Кажется, пронесло, — подумал Ф. — Только бы она не сердилась».
Он бросился к машине, но внезапно остановился. Кто-то напряженно, с нескрываемой злобой смотрел ему в спину. Он резко повернулся. Х. старательно фотографировала монастырь, ей было не до него.
Смотрели явно с колоколенки. Там можно было прекрасно спрятаться. У Ф. вспыхнули щеки, он чувствовал, как волны ненависти накатываются и туго бьются в его лицо. На колоколенке прятался враг. Чьи-то чужие, жуткие глаза щурились от возбуждения и жгли в самое сердце. Невидимая рука тянулась к винтовке с оптическим прицелом. Миг, еще миг и человек Ф., маленький и беззащитный, оказался совсем рядом, приближенный чудовищной оптикой. И глаз врага стал огромным, нечеловеческим, жутким. И некуда спрятаться. Палец медленно приближается к курку, перекрестье прыгает по груди… На невидимых губах застыла гаденькая ухмылка… Сейчас… Выстрел…
Он очнулся. Машина стояла на прежнем месте. Он залез в нее, достал корзинку с едой, вытащил сверток с бутербродами. На веревочке по-прежнему болтался смешной человечек в широкополой соломенной шляпе.
«Мы достали его в прошлую поездку на Дремучее болото. Там было чертовски здорово. В кемпинге собрались отличные ребята — песни, анекдоты, страшные истории, и она — веселая, довольная, красивая. Давно это было или нет, разве теперь поймешь? Но почему у нас так? У каждого свое. И желает она от меня только одного — чтобы я стремился стать таким как все, даже не так, таким, каким она желает меня видеть. И она будет довольна, если я сейчас начну бегать вместе со всеми и щелкать фотоаппаратом, и буду стараться успеть чуть раньше соседа. И она будет счастлива, если, вернувшись, домой, я достану с антресоли проклятую работу о неграх, получу, наконец, ученую степень бакалавра и постоянную должность. И она, конечно, права. Надо быть как все. Существуют, черт возьми, правила поведения обязательные для всех. Жить в обществе и быть независимым от него нельзя. С волками жить»…
Она уселась на скамейку и принялась механически поглощать бутерброды. Она простила. Она снова довольна своим Ф.
«Если здесь где-нибудь и устанавливать пулемет, то, конечно, на колоколенке, — думал Ф. — Все пространство простреливается. Тогда уж никто не уйдет. И стрелять, пока боеприпасы не кончатся. А кто уцелеет — тех гранатами, гранатами…» — Пора ехать, — буркнул он, пытаясь стряхнуть с себя видение.
— Пожалуй, — ответила Х. — Тебе понравилась экскурсия?
— Впрочем, пойдем пешком.
— Что?
— Пешком, говорю, пойдем.
Он подошел к машине, завел мотор, сбил небольшой заборчик и подъехал вплотную к монастырю. Не торопясь, достал бак с бензином, облил ближнюю стенку монастыря и поджег ее. Туристы с любопытством смотрели на него.
Потом он поджег монастырь еще в одном месте, еще, еще…
На следующий день газеты вышли с большими фотографиями пепелища на первых страницах.
История 9
А. внимательно смотрел в глаза Б… Зачем он это делал, и сам не понимал до конца. Просто ему так хотелось. Вот и все. Она, казалось, не замечала этого, скорее всего, делала вид, что не замечает. А. не нравилось, когда она делает вид. Наконец, ему надоело смотреть в ее голубоватые глазки, он медленно поднес к губам бокал с фирменным коктейлем «Неженка» и машинально отхлебнул, как чай, не ощущая вкуса, по необходимости.
Б. подняла свой бокал, скользнула взглядом по А. и сделала вид, что внимательно слушает музыку.
Музыка А. не нравилась — была она какая-то слащавая, умиротворяющая, вгоняющая в сон. Обещанной цветомузыки не было и в помине. Наверное, неполадки в оборудовании.
«Что-то она сегодня не в себе, — подумал он. — Никак нам не найти с ней общего языка. Расстроилась из-за меня или скрывает что-то? Непонятно. Не хватало мне только сейчас начать выяснять с ней отношения. В конце концов, я этого не желаю. А и бог с ней. Пускай себе злится. А мы будем развлекаться. Утопим неприятности в вине. Только скучно сегодня»…
А музыканты старались, как могли, и от этого становилось еще скучнее.
В глубине зала В. праздновал очередную победу на литературном фронте. Вся его компания была на месте — никто не хотел остаться в стороне, каждый желал урвать и для себя кусочек успеха. Сквозь полумрак и густую завесу табачного дыма их не было видно, но слышно было. Шумели, веселились.
Из угла вылез Ц… Он оглядел зал, заметил А. и даже шататься перестал.
«Черт возьми. Только его не хватало», — подумал А.
— Вот и ты пришел, — сказал по пьяному нагло Ц., вглядываясь сквозь сумрак в лицо А. — Вот и до тебя добрались. — Он зааплодировал.
На глазах у Б. выступили слезы, ее кулачки непроизвольно сжались.
— Выпей за меня, — сказал А. Он плеснул коньяку в грязный стакан и протянул Ц. — На, пей.
— Премного благодарен, — сказал Ц. и гаденько засмеялся. Он залпом влил в себя коньяк, еще немного поаплодировал и снова ушел в темноту.
— Ты этого хотел? — спросила Б… Это были ее первые слова за весь вечер.
А. философски пожал плечами.
— И как же мы теперь?
— Так же как и раньше.
— Как будто ничего не случилось?
— А что, собственно, случилось?
— Как мне надоело твое вечное спокойствие. Тебе плюют в рожу, а ты утираешься и говоришь, что ничего не случилось.
— Но ведь действительно ничего не случилось. Твой символический плевок есть фикция, плод яркого и самобытного воображения. Ничего не случилось. Разве что, выпал снег в Антарктиде.
Но шуток она временно не понимала.