*
ОГНИ В БУХТЕ
ГРОЗНЫЙ ГОД 1919-Й
____________________
Роман
Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским.
С. М. К и р о в
Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Киров и Атарбеков уходили от председателя Реввоенсовета фронта с чувством недовольства. Неприятны были эти бесконечные встречи и заседания! Экспедиция собиралась на Северный Кавказ, на помощь армии - армия была раздета, разута, половина бойцов больна тифом, - и казалось, Реввоенсовет обязан усилить экспедицию артиллерией (ее много в городе), обмундированием, оружием, медикаментами (их тоже достаточно на складах).
Что же получили вместо всего этого? Два тома переписки со штабом 11-й армии… и гору обещаний! Если верить председателю Реввоенсовета фронта Шляпникову, то в ближайшее время 11-й армии будут посланы два пехотных полка, артиллерийский полк, две тысячи винтовок, тысяча лошадей, пятьсот верблюдов, медицинский персонал для трех госпиталей и лазаретов, большое количество снарядов, патронов и продуктов питания. Ну и сам Шляпников поклялся на Военном совете фронта выехать на Северный Кавказ, реорганизовать армию и вообще «повернуть ход войны». Но тут же он поставил под сомнение успех всего этого дела. Начались бурные прения о целесообразности помощи армии в ее нынешнем положении. В этом не было ничего удивительного: из астраханского кремля, этой цитадели Шляпникова, как говорили знающие люди, «кремлевский затворник», или «архиерей», еще ни разу за зиму не выезжал, предпочитая руководить фронтом на расстоянии… шестисот верст.
Киров шел широким, твердым шагом, подняв воротник кожаного пальто, сунув руки в карманы. Атарбеков еле поспевал за ним.
Посреди кремля под звуки духового оркестра маршировали бойцы. Смотр производила щеголеватая группа командиров.
Киров остановился, пропуская марширующую роту; потом они с Атарбековым вышли из кремлевских ворот и, обогнув развалины гостиного двора, сожженного во время прошлогодней вооруженной борьбы за власть Советов, направились вниз по Братской улице.
У Атарбекова вдруг начался приступ кашля. Смотреть на него было больно и мучительно. Киров отвел его в подворотню:
- Лечиться надо, Георг.
- Некогда, Сергей. Сам видишь, какие дела.
- Дела плохие. Это я вижу прекрасно. Но лечиться все равно надо. Революции нужны здоровые бойцы. Железные!
- Железные, конечно, железные, - сквозь кашель ответил Атарбеков. Щеки его покрылись румянцем, слезы закапали на запушенную инеем бороду.
Киров неодобрительно покачал головой:
- Как только попадем в Пятигорск, вопрос о твоем лечении поставлю самым серьезным образом.
Эта угроза словно подействовала на Атарбекова.
- Откашлялся!.. Фу ты, черт! - Вытер слезы, скомкал платок, спрятал в карман кожанки, и они пошли дальше. - Лечиться-то мне, собственно, незачем. Просто бежал за тобой, морозом перехватило дыхание. А в Пятигорск, дорогой мой, мы еще долго не попадем. Там сейчас Деникин. За Пятигорск надо драться.
По улице торопливо шли пешеходы. Лица были хмурые, неприветливые. В толпе можно было увидеть, при оружии, в бекеше, живописного усатого казака откуда-нибудь с низовья Волги или с берегов Кубани. Высокого, стройного туркмена в пудовой папахе и в ярком ватном халате. Пробегающих танцующей походкой, в легком летнем одеянии горцев - дагестанцев, черкесов, осетин. Укутанных башлыками, скрюченных морозом армян, азербайджанцев, грузин - беженцев с Кавказа. Обвязанных чем попало, с накинутыми на плечи платками и одеялами персов и татар. Калмычек с бронзовыми, обветренными лицами, с грудными детьми за спиной. Хоровод полураздетых цыганок и цыганят.
Иногда навстречу попадались горластые, наглые, с пропойными лицами торговки с Татарского базара - с жареной рыбой, с жареной икрой, с вареным водяным орехом-чилимом. Зазывали покупателей китайцы и китаянки - продавцы хлопушек и бумажных фонарей.
Повернули на Эспланадную, а с нее - на Индийскую. Когда-то это была шумная, многолюдная улица с магазинами и домами купцов-индусов, занимавшихся торговлей шелком и ростовщичеством.
Сейчас улица была тихой и безлюдной.
- Как чекист, - спросил Киров, - что ты думаешь обо всем этом?
- Конечно, всего я не могу знать, - ответил Атарбеков. - О многом пока что можно только строить догадки. Насколько они верны, увидим в ближайшем будущем. Но одно отчетливо вижу уже сейчас: демагогию «архиерея», его пышные фразы, обещания и клятвы, за которыми кроется определенная тактика.
- Обещать и ничего не делать? Потопить живую работу в заседательской суете?
- Тактика, должен прямо сказать, несколько отличная от тактики его шефа - Троцкого… Там, в Москве, в Наркомвоенморе, нас принимали холодно, если не сказать - враждебно. Здесь же с нами готовы сколько угодно совещаться, заседать, сулить золотые горы и молочные реки, а помогать тоже не хотят… Но в Москве - Ленин. Так называемая «тактика шефа» там провалилась. Здесь тяжелее, Мироныч.
- В сущности, различия-то нет, - проговорил Киров. - И Шляпников гнет туда же. А его тактика - лишь разновидность «тактики шефа»… Анализируя события прошлого года, о многом стоит поразмыслить. Случайны ли события в Бресте? Отказ подписать мир с немцами? Вопреки решению ЦК партии!.. Экое соломоново решение: ни войны, ни мира! В итоге - война!.. Потеряли Украину, потеряли Черноморский флот. Пришлось топить корабли, которые нам так теперь нужны! Случайны ли ко всему и пермские события? Ты об этом не задумывался? А в свете всех этих событий - трагедия Кавказской армии?!
Они вышли на набережную Кутума. Берег весь бугрился от занесенных снегом бударок и моторных лодок. Прошли мост, повернули в сторону общежития политотдела фронта, в штаб-квартиру «кавказской экспедиции». Общежитие помещалось на углу Казанской и Набережной, в доме купца Вехова.
По скрипучим деревянным лестницам поднялись на второй этаж. Зашли в комнату экспедиции - огромную, без мебели, но всю заваленную мешками и чемоданами. Здесь жили все сорок два участника «кавказской экспедиции». Большие и малые партийные и хозяйственные работники, военные, мотористы, красноармейцы из охраны эшелона - все были на равном положении, ели из одного котла, спали на полу.
В углу комнаты стояла большая, неуклюжая печь. У раскрытых дверец, освещенные пламенем, в накинутых на плечи шинелях, на циновке из чакана сидели Оскар Лещинский и совсем юный красноармеец. Судя по обрывкам фраз, которые долетали до Кирова и Атарбекова, раздевавшихся у вешалки, речь шла о фронтовых делах. Беседа, видимо, была настолько интересна, что они не заметили пришедших.
- Ну, а керенки еще ходят там? - спрашивал Лещинский.
- Да уже нет, товарищ Лещинский, - отвечал красноармеец. - Как-то нам привезли их несколько пудов. Захватили на какой-то станции. Ну, пошел я на базар. За патронами. Расплачиваюсь керенками, этакими вот аршинными листами!.. Чеченец взял деньги, пощупал их, посмотрел на свет и говорит: «Красивый деньга, хороший бумага, и парень ты хороший, но только эта деньга я не возьму и патронов не дам». - «Почему?» - спрашиваю. - «Эта деньга очень красивый, и бумага новый, один плохо - хозяина его нет дома!»
Киров рассмеялся, сказал:
- Ай да молодец чеченец!
Лещинский обернулся и тут же проворно вскочил на ноги.
- Наконец-то явились!.. Где вы так долго пропадали?.. Как дела?..
- Дела как сажа бела… - сквозь зубы процедил Атарбеков и сорвал с плеча башлык.
Киров повесил пальто, сунул в карман рукавицы. Потер озябшие руки, подошел к Лещинскому.
- Дела из рук вон плохи. Ничего реального. Одни обещания.
Юный красноармеец, сидевший у жарко топящейся печки, сгреб с циновки свою шинель, привстал…
Синие, очень синие большие глаза Лещинского смотрели на Кирова недоверчиво, и густые его брови были сведены у переносицы.
- И ничего, ничего реального?..
- Абсолютно.
- Да, дела здесь удивительные… О них вам еще придется послушать…
- Послушаем, послушаем! - сказал Киров, с каким-то озорством и с нескрываемым удивлением посмотрев на юного красноармейца, раскрасневшегося от жары, подошел к нему…
- Никак… Вася-Василек?
- Да, товарищ Киров, Вася Корнеев… Узнали! - От смущения он старательно одергивал гимнастерку.
Поздоровавшись, Киров спросил у юноши, какими судьбами он оказался в Астрахани.
- Это целая история, товарищ Киров… - Смущение не покидало юношу.
Киров повел его к окну, усадил на подоконник, сам сел на подвернувшийся под руку фанерный сундучок.
- Сын кузнеца Панкрата из Грозного. Герой! Служит в бригаде Кочубея, - представил он Василия Лещинскому и Атарбекову. С любопытством разглядывая раздавшегося в плечах, возмужавшего и лицом Васю-Василька, он спросил: - Давно из армии?.. Как удалось пробраться через степь?..
- Из армии я давно, - опустив глаза, стал рассказывать Корнеев. - Почти целый месяц. До Астрахани, правда, добирался, как шах персидский. Кочубей для такого дела и верблюда не пожалел. А здесь - застрял. Попал в дурацкую историю.
Киров вытащил папиросу, задумчиво помял ее в пальцах. По всему было видно, что он приготовился слушать неприятные вести.
- Зачем ехал?.. Что это за «дурацкая история»?..
Василий с тоской посмотрел на Кирова и снова опустил глаза.
- Воюем мы в трудных условиях, Сергей Миронович, хотя и деремся неплохо… У кадета больше сил. Да и патронов, снарядов у него хватает, не то что у нас. Стрелять порой нечем… Наши части все дальше и дальше отступают с Кавказа…
- Отступают? - Киров закурил.
- Отступают… Помощи нам ждать неоткуда, Астрахань же - далеко. Вот Кочубей и написал письмо в Москву. Приказал мне отыскать вас там и просить с этим письмом пойти к Ленину, рассказать ему о положении Кавказской армии. - Он вздохнул, но глаз не поднял. - Ну, сняли меня с батареи. Пустился я в дорогу. Приехал в Астрахань. Первым делом, конечно, зашел к нашим интендантам. Стал просить снарядов для бригады. Не дали… Потом тут каким-то образом узнали, что я собираюсь в Москву, и на станции арестовали.
Киров переглянулся с Атарбековым. Чудеса!
- В тюрьме все пытались узнать у меня: зачем это я еду в Москву, что везу с собой? Когда же я сказал про письмо Кочубея - потребовали показать!.. Я, конечно, показал им фигу… Ну, тогда меня обыскали и письмо отобрали… Потом, правда, вернули… Просидел я с месяц на хлебе и воде, а вот сегодня выпустили. Начальничек их сказал, чтобы я убирался ко всем чертям из Астрахани и больше не попадался ему на глаза. В Москву, конечно, запретил мне ехать… Вышел из тюрьмы и не знаю, куда идти… Тогда один военный посоветовал мне пойти в губком, к товарищу Федоровой; женщина, говорит, она толковая… Ну, я пошел… А Федорова выслушала меня и обрадовала: оказывается, вот вы сами в Астрахани…
Корнеев вытащил из внутреннего кармана гимнастерки письмо Кочубея, протянул Сергею Мироновичу.
Киров с любопытством смотрел на Васю-Василька. Как он возмужал, как вытянулся! Теперь, пожалуй, неудобно его называть Васей-Васильком. Это уж не тот вихрастый мальчуган, каким он его увидел впервые лет шесть назад в редакции «Терека» во Владикавказе, куда Вася приехал из Грозного с поручением подпольного партийного комитета… В первую же поездку в Грозный Киров побывал у Васи, познакомился с его отцом, и с тех пор дом кузнеца Панкрата на окраине города, окруженный фруктовым садом, стал надежным местом для явок и хранения революционной литературы.
Лещинский, поставив чайник на огонь, тоже подошел к окну. Сергей Миронович вслух читал письмо Кочубея. Оно было на шести страницах.
Суровую правду рассказывал Кочубей. Армия в непрерывных боях. Армия голодает. Армия воюет без боеприпасов. Начался повальный тиф. Нет медикаментов. Нет врачей.
Были все основания полагать, что Деникин думает окружить армию или прижать ее к берегу Каспия, а это означает гибель десятков тысяч бойцов и многих тысяч беженцев, бредущих и едущих в обозе.
Многое из того, о чем писал Кочубей, Киров знал. Осенью прошлого года он и поехал в Москву добиваться помощи 11-й армии. И добился. Как ни тормозили создание экспедиции военспецы Троцкого и сам Троцкий, ее все же организовали. Требования армии были удовлетворены немедленно. Экспедиция прибыла неделю тому назад в Астрахань и здесь застряла по милости Реввоенсовета фронта, который руководил боевыми операциями 11-й армии, находясь от нее… по другую сторону калмыцкой степи.
Письмо Кочубея тяжело было читать.
- Ты писал? - спросил Киров.
- Диктовал Кочубей, помогал ему комиссар Кандыбин - болеет он у нас! - писал я…
- Значит, писали вместе?
- Вроде как бы и вместе…
- Почему Кочубей сам не пишет? Что, ранили Кочубея? - спросил Атарбеков.
- Так он же неграмотный, не знает ни одной буковки! - нараспев ответил Корнеев.
Атарбеков рассмеялся:
- Неграмотный казак, а бьет генералов, которые кончали академии!
Киров вложил письмо в конверт.
- А как ты думаешь, Василий: куда девается все то вооружение и обмундирование, которое Москва посылает на Северный Кавказ? У меня по письму создалось такое впечатление, что вы там воюете почти голыми руками.
- Из десяти тысяч пар белья, что выделили для нас недавно, мы ничего не получили. Говорят, не то застряло в Астрахани по милости фронтового начальства, не то растащили со складов. А то бывает еще так. Отправят нам из Астрахани оружие и обмундирование на быках и верблюдах. До армии далеко. Едут возчики месяца два по барханам, а попадают на Ставропольщину - начинают торговать. Покупателей там много. Казачье зажиточное, да и всяких белогвардейцев хватает.
- Ну, вот ты артиллерист. Откуда достаешь снаряды?
- А я, Сергей Миронович, уж давно не стрелял из своей пушечки. Снарядов нема! Служу командиром взвода, рубаю шашкой, стреляю из винтовки. И винтовка у меня ни то ни се… Берданочка! Купил на свои гроши. Стреляет она так: заряжаю патрон - она бьет, и пуля вылетает обычным порядком. Второй заряжаю - патрон застревает, приходится вытаскивать шомполом. Третий заряжаю - берданочка моя бьет назад; на третьем выстреле я уже держу ее подальше от себя.
Киров улыбнулся. Василий расхрабрился:
- И патроны на свои деньги покупаю, Сергей Миронович. Приедешь на базар, скажем, в Грозный. Чеченец продает муку, сахар и тут же в мешочке - патроны. За один патрон просит десять рублей, и только николаевскими. Начинаешь торговаться, уступает за пятерку. Если есть золото - серьги, кольца, кресты, тогда на золотник дает пять патронов.
В дверь постучали.
- Войдите! - крикнул Лещинский.
В комнату вошла Анастасия Павловна Федорова, председатель губкома партии. Это была женщина лет тридцати шести, с мягкими и мелкими чертами лица, широкая в плечах, энергичная в походке. Вслед за нею перешагнули порог двое - Николай Мусенко, председатель партийной ячейки завода Митрофанова, и Петр Нефедов, командир отряда этого же завода. Оба они были в полушубках, какие носят возчики в калмыцкой степи, в валенках, Мусенко - в солдатской папахе, Нефедов - в сдвинутом на затылок треухе.
У вошедших были хмурые, озабоченные лица.
- Тут такое дело, Сергей Миронович, - развязывая пышную оренбургскую шаль, сказала Федорова. - Дней десять тому назад от товарища Орджоникидзе в Реввоенсовете фронта была получена радиограмма на имя Ленина. Ее передали в Москву, но здесь, в Астрахани, скрыли от всех. Даже от меня! Вы о ней ничего не знаете?