Эти строчки из послания Баратынского 1820 года перекликаются с пушкинскими:
– написанными в 1831 году, когда Дельвига уже не было на земле.
Дельвиг сделался для русской литературы неким символом чего-то безвозвратно ушедшего, того яркого и ясного мира, который был и которого вдруг не стало, и время разделилось на золотое вчера и пасмурное сегодня, и стена между ними непреодолима на этом свете. Недаром Андрей Белый в «Петербурге» делает эти строки Пушкина лейтмотивом всего романа, повторяя их с печальной настойчивостью, когда говорит о поколениях отцов и детей.
Но мне больше по сердцу Дельвиг другой, живой, который снимет телефонную трубку и позовет тебя, по-юношески картавя:
«Демон» М. Лермонтова
Художник Михаил Врубель, выставив на экспозиции «Мира искусства» в 1902 году своего «Поверженного Демона», продолжал работать над картиной даже на глазах публики и испортил ее. Наверное, «Демона» просто сглазили, или сам Демон навел на картину порчу. Точно также и Лермонтов, чья поэма послужила источником вдохновения Врубеля, работал над «Демоном» едва ли не всю жизнь – переделывая, подгоняя под условия времени, добавляя новые строфы, вычеркивая ненужные и т. д. Существует 8 авторских редакций поэмы, последняя закончена за несколько месяцев до смерти.
«Печальный Демон, дух изгнанья» был родствен и художнику, и поэту. Сначала молодой Лермонтов поселил Демона в отвлеченном мире, лишенном конкретных черт, и только после первой кавказской ссылки местом действия становится Грузия, а соперник Демона из Ангела превращается в жениха Тамары, молодого князя, «властителя Синодала». Природа становится осязаемой, описываемые места – узнаваемыми, поскольку списаны поэтом с натуры.
При жизни Лермонтова «Демона» так и не напечатали. Надежды были, особенно в 1841 году, когда поэму читали при дворе наследника. Специально ради этого поэт выпустил из поэмы крамольные, по его мнению, места и завершил «Демона» спасением души Тамары. Не помогло. Демон есть Демон, нераскаявшийся соперник Бога, и духовная цензура в России не могла допустить существования в печатном виде мятежного, вольнолюбивого сочинения.
Поверженный демон Врубеля отомстил художнику, наслав на него безумие, приведшее к смерти. Побежденный Демон Лермонтова проклял свои мечты и остался, как и был, в одиночестве – завещав свое одиночество своему создателю. А одиночество, как и безумие, приводит к одному результату.
Десять книг, которые потрясли XX век: мнение лидеров современного авангарда
Газета «КоммерсантЪ» решила повторить опыт Запада и предложить публике список лучших романов XX века. Только в отличие от подобной попытки в Соединенных Штатах число романов было сокращено до десятка и мнение высказывалось конкретными представителями современной пишущей братии, а не условным «интеллигентным» читателем. Поводырями стали известнейшие из известных ныне писателей – Владимир Сорокин и Виктор Пелевин.
Вот что выбрал Сорокин:
Джеймс Джойс. «Улисс»
Франц Кафка. «Процесс»
Владимир Набоков. «Лолита»
Андрей Платонов. «Котлован»
Томас Манн. «Волшебная гора»
Генри Миллер. «Тропик Рака»
Варлам Шаламов. «Колымские рассказы»
Луи Фердинанд Селин. «Путешествие на край ночи»
Уильям Берроуз. «Голый завтрак»
Джордж Оруэлл. «1984»
Виктор Пелевин, по сообщению «Коммерсанта», сопроводил свой выбор следующим комментарием: «Есть, – сказал он, – какой-то фашизм в том, чтобы задавать такой вопрос. Их не вспомнить десять, они появляются и исчезают. Нет десяти лучших, есть один из всех – лучший. Мы реально говорим о лучших романах, которые донеслись до нас за последние три года, может быть, пять лет. Потому что за XX век отвечают только Евгений Евтушенко, дай Бог ему удачи, и Андрей Вознесенский, будь он проклят, да еще академические институты».
Для Виктора Пелевина лучшими романами являются следующие:
Роберт Пирсиг. «Дзен и искусство ремонта мотоцикла»
Роберт Пирсиг. «Лайла»
Джон Фаулз. «Волхв»
Джон Фаулз. «Коллекционер»
Дж. Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»
Карлос Кастанеда. 1-я и 8-я книги
Марсель Пруст. «У Германтов»
Джозеф Уоллес. «Бесконечный жест»
Виктор Пелевин. «Чапаев и Пустота»
Владимир Набоков. «Дар»
Одиннадцатым номером он добавил собственную новую книгу, над которой работал в тот момент (как выяснилось в дальнейшем, это был роман «Generation П»). «Она, – сказал писатель, – реально все накроет и все объяснит. А если еще за нее мне и денег дадут, то все вообще будет замечательно».
Мой комментарий
Понятно, что очень трудно конкретному человеку, будь он даже самим Пелевиным, выражать мнение нескольких читательских поколений. Тем более что поколений этих за сто промелькнувших лет сменилось не одно и не два. На каждого человека влияют свои, какие-то очень личные книги, и, возможно, не отыщется в мире и двух читателей, на которых одинаково повлияло одно и то же произведение. Да и, пожалуй, как-то неловко говорить от лица всего человечества – ляпнешь про какого-нибудь Майн-Рида, над которым ты проливал слезы с 10 до 19 лет, и красней потом перед XXI веком.
В этом смысле Владимир Сорокин подошел к выбору более строго, более, так сказать, наступая на горло собственной постмодернистской песне – как солдат-пограничник, за плечами которого вся страна и от него одного зависят ее мир и покой. Наверное, ему правильнее объяснили задачу – назвать не то, что нравится ему лично, а те неординарные вещи, повлиявшие на судьбу века.
Виктор Пелевин, верный своей религиозной доктрине, увидел себя гигантом Чапаевым, кентавром всех времен и народов, и человечество ему представляется огромною вселенскою пустотой, из которой иногда конденсируются какие-то пыльные похмельные лица и, зевая, высовывают лиловые свои языки в поисках утренней опохмелки. Поэтому он и выбрал, полагаясь исключительно на себя и не видя вокруг себя ни одной публичной библиотеки.
А в общем-то, такой двоякий подход можно только приветствовать – во всяком случае, находишь в списках непривычные имена, какие-то мотоциклетные дзены и сразу понимаешь, что век, за которым мы опускаем занавес, состоял не из одних литературоведов.
P.S. Непонятно только, что Виктор Пелевин подразумевал под словом «накроет».
Детгиз
В 2007 году в Детгизе вышла моя новая книжка «Правило левой ноги». Это моя десятая книжка, и мне очень приятно, что вышла она именно здесь, в Детгизе.
Дело в том, что Детгиз – главное издательство моего детства, и, пожалуй, не было бы его – не было бы и меня как писателя. Когда нас, коломенских младшеклассников (я учился в 260-й школе на углу Лермонтовского и Садовой), привозили чуть ли не ежегодно на набережную Невы, где в то время находился Детгиз (Детлит), я специально экономил на школьных завтраках, чтобы приобрести в издательстве несколько новых книжек. А еще там был удивительный стенд, где стояли за стеклом книги моей мечты – «Страна багровых туч», «220 дней на звездолете», сборники «Миров приключений»… Сейчас, когда в стране не существует книжного дефицита, эти книги переизданы, может быть, по десятку раз, но тогда, в начале 60-х, их нельзя было найти даже в библиотеке.
Я совсем не хочу сказать, что приверженность к литературной фантастике берет начало из моих походов в издательство. Наверное, это свойство времени – облекать свою мальчишескую мечту в ту материю, которая имеется под руками. Так молодость 20-х годов свято верила революционным заветам. Мальчишки военных лет готовы были с игрушечным автоматом идти защищать родину. Мы, послевоенное поколение, повернули свое лицо к космосу. Я не говорю обо всех. Кто-то был увлечен морем. Кто-то мечтал о музыке. Тогда, в 60-е годы, вообще было повальное увлечение посещать какие-нибудь кружки – шахматы, фотография, моделирование, – кружки были даже при жилконторах, школьники увлекались всем, и отбою не было от желающих. Потом это у большинства проходило, но у кого-то задерживалось надолго.
Старая, еще советская формула, что фантастика – это литература мечты, до сих пор применима к детству. Очень хочется переделать мир, а где, как не в ней, фантастике, такое возможно сделать. Или так его изменить, чтобы ты, десятилетний подросток, почувствовал свою причастность к событиям, к которым в реальной жизни тебя взрослые на километр не подпустят.
Я не верю унылым людям, утверждающим, что фантастика это книги второго сорта. Что фантастика это поле, где буйным цветом цветет посредственность. Что есть литература, а есть фантастика, и они, как гений и злодейство, две несовместимые вещи.
Фантастика – это наша молодость, это альфа и омега литературы. Это интересно, в конце концов, а интересно это значит – любимо.
Детская литература
Если бросить взгляд на литературу для детей в целом, то можно заметить, что в ней явно выделяются два разновеликих пласта. Это книги, специально написанные для детской аудитории, и книги, пришедшие в детскую литературу из литературы взрослой. За примерами второй группы далеко ходить не приходиться, они очевидны. Свифт, Дефо, Диккенс, Марк Твен, далее – многоточие. Наверное, это процесс естественный – возрастное снижение читательской планки, и ничего в этом обидного нет.
Ко второму пласту также можно отнести обширную группу книг, насильно переведенных в детские. Это книги, входившие в обязательные школьные программы и за счет этого перешедшие в разряд детской литературы. Типичный пример – «Когда закалялась сталь» Н. Островского и «Молодая гвардия» А. Фадеева.
Чем первый пласт детской литературы отличается от второго? Тут тоже все относительно просто. В первом – главный герой ребенок, подросток, юноша. Или сказочный персонаж. Во втором детский персонаж более исключение, нежели правило. Если вспомним, у того же Жюля Верна несовершеннолетних героев в романах не так уж и много – Дик Сэнд, дети капитана Гранта. Наверное, встречаются и еще, но мне на память никто более не приходит.
Это все вопросы формальные, теперь главный вопрос: чем детская литература отличается от взрослой?
В родовом аспекте детская литература мало чем от нее отличается. Это те же проза, поэзия, драматургия. Отличие ее именно в слове «детская», т. е. в читательской аудитории, и, следовательно, в вопросе подхода.
Писатель, когда пишет для детской аудитории, сдерживает себя во многих вещах. Не следует давать затянутые психологические портреты. Не следует долго топтаться на одном месте – картинки должны меняться достаточно быстро. Не следует задерживаться на длительных описаниях пейзажа.
Но при всех этих ограничениях главное, на что писатель не имеет права, – это искусственно занижать художественный уровень произведения. То есть перестраивать себя на уровне языка и стиля. Нельзя искусственно обеднять язык, когда пишешь для детей. В этом случае пример Толстого и его «Детских рассказов» скорее отрицателен, нежели положителен.
И еще: детская литература должна быть абсолютно лишена того, что теперь называют политкорректностью. Она не должна быть беззубой, стерильной или процеженной, как пища для младенцев. Иначе будет невозможен ни «Геккльбери Финн», ни «Старик Хоттабыч», ни даже Николай Носов с его Незнайкой.
Детские книжки Зощенко
Зощенко – писатель для взрослых. Но любой писатель для взрослых хотя бы раз в жизни обязательно напишет что-нибудь для детей. Если, конечно, он настоящий писатель. Возьмем, например, писателя Льва Толстого. Ведь он не только «Войну и мир» написал. У него целый том страниц на пятьсот – и весь состоит из детских рассказов. Вот что значит – настоящий писатель. А всё, я думаю, оттого, что в каждом настоящем писателе живет маленький озорной мальчишка, который наблюдает в щелочку за людьми и видит, кто из этих людей читал когда-то хорошие книжки, а кто не читал. Ведь взрослые бывают черствыми и унылыми в основном потому, что в детстве они мало читали хороших книжек.
Рассказы Зощенко читать очень весело. Они смешные и одновременно умные.
Возьмем, для примера, рассказ «Приключения обезьяны». Вот как он начинается:
В одном городе на юге был зоологический сад. Небольшой зоологический сад, в котором находились один тигр, два крокодила, три змеи, зебра, страус и одна обезьяна или, попросту говоря, мартышка. И, конечно, разная мелочь – птички, рыбки, лягушки и прочая незначительная чепуха из жизни животных…
Трудно не улыбнуться, когда читаешь такое начало, правда?
Дальше, по ходу рассказа, обезьянка убегает из клетки, потому что фашистская бомба (действие происходит во время войны) попала прямо в зоологический сад и клетку опрокинуло воздушной волной. Потом обезьянка попадает в соседний город, ворует в магазине морковку – она же обезьяна, она же не понимает, что за морковку надо платить. За ней гонятся, и обезьянка, спасаясь от погони, попадает к мальчику Алеше Попову, который очень любил обезьян и всю жизнь мечтал за ними ухаживать. Мальчик приносит обезьянку домой, поит чаем и собирается воспитать ее как человека. А с Алешей жила его бабушка, которая сильно невзлюбила обезьянку за то, что та съела ее надкушенную конфету. И когда на другой день Алеша ушел в школу, она не стала за обезьянкой присматривать и нарочно заснула в кресле. Обезьянка вылезла через открытую форточку и стала прогуливаться по улице, по солнечной стороне. А в это время по той же улице, тоже по солнечной стороне, проходил инвалид Гаврилыч. Он направлялся в баню. Увидев обезьянку, инвалид сперва не поверил, подумал, что ему показалось, потому что перед этим он выпил кружку пива. Но потом до инвалида дошло, что обезьяна-то настоящая, и решил он ее словить. Словить, снести на рынок, продать ее там за сто рублей и выпить на эти деньги десять кружек пива подряд. Но перед этим помыть обезьянку в бане, чтобы она стала чистенькая, приятненькая и ее легче было продать. Но в бане в глаза мартышке попало мыло, и она укусила инвалида за палец и убежала снова. И опять за ней погналась вся улица – мальчишки, взрослые, а за ними милиционер со свистком, а за милиционером престарелый Гаврилыч с укушенным пальцем и сапогами в руках. А мальчик Алеша Попов, который к тому времени уже обнаружил пропажу и сильно из-за этого опечалился, решил пойти прогуляться, развеять свою грусть и печаль. Вышел он со двора и видит – шум, крики, народ. А навстречу ему – его обезьянка. Алеша схватил обезьянку на руки и прижал к груди. Но тут из толпы вышел престарелый Гаврилыч, сказал, что обезьянка его, что он завтра хочет ее продать, и в доказательство предъявил народу свой укушенный палец. Нет, сказал на это Алеша, обезьянка его, Алешина, иначе с какой бы стати она прыгнула к нему на руки. Но тут из толпы вышел шофер, тот самый, который привез обезьянку в город, и сказал, что обезьянка принадлежит ему, но он, так и быть, подарит ее тому, кто так бережно и с любовью держит ее на руках, а не тому, кто хочет ее безжалостно продать ради выпивки.
Пересказ получился долгим и утомительным. Самого Зощенко читать веселее. Но на примере этого рассказа про обезьянку я хотел показать, как важно умную воспитательную идею окружить маленькими смешными деталями, а не подавать ее в голом виде, тряся при этом указательным пальцем.