– Мерзавец! – Сма попыталась ударить автономника, потом пнуть его; наконец она подняла табуретку и шарахнула ею по корпусу машины. – Мерзавец, выродок, убийца!
– Сма, вы же сами просили сделать что-нибудь, – резонно возразил автономник, оставаясь неподвижным среди вихря пыли и продолжая поддерживать потолок.
– Мясник херов!
Она шарахнула столом по его спине.
– Госпожа Сма, что за выражения!
– Мерзавец, негодяй, я ведь говорила – прекрати!
– Правда? Говорили? Значит, я не расслышал. Извините.
Она замолчала, поняв, что в голосе машины совсем не слышно раскаяния. Стало ясно, что у нее есть две возможности. Можно биться в истерике, рыдать и надолго выйти из строя – и, возможно, до конца своих дней переживать этот контраст между холодной расчетливостью автономника и своей истерикой. Или же…
Сма глубоко вздохнула, успокаивая себя, потом подошла к автономнику и хладнокровно сказала:
– Хорошо… считайте, что на этот раз все сошло вам с рук. Можете вспоминать об этом с удовольствием. – Она прикоснулась рукой к плоской боковине автономника. – Да, с удовольствием. Но если это случится еще раз…
Она легонько ударила его по боковине и прошептала:
– Вы – металлолом, ясно?
– Абсолютно ясно, – сказал автономник.
– Мусор, запасные части, хлам.
– Нет, пожалуйста, не надо, – вздохнул Скаффен-Амтискав.
– Я серьезно. С сегодняшнего дня вы будете использовать силу по минимуму. Ясно? Договорились?
– И то и другое.
Она повернулась, подняла свою сумку и направилась к двери, заглянув в соседнюю комнату через дыру, проделанную первым из убитых. Его тело так и осталось впечатано в стену. Кровь вокруг отверстия-кратера напоминала вылетевшую лаву.
Сма оглянулась на машину и плюнула на пол.
– Сюда направляется «Ксенофоб», – сказал Скаффен-Амтискав, внезапно появившись перед ней; корпус его сверкал на солнце. – Это вам.
Он вытянул поле, протягивая женщине небольшую гирлянду из ярких цветов.
Сма наклонила голову, и машина набросила цветы ей на шею, наподобие ожерелья. Затем женщина встала, и они вместе направились к замку.
Верхняя часть донжона была закрыта для публики: здесь из башни торчали антенные мачты и два медленно вращающихся радара. Когда туристы скрылись за изгибом галереи, Сма и машина остановились перед толстой металлической дверью двумя этажами ниже запретного пространства. Автономник с помощью электромагнитного эффектора отключил сигнализацию и открыл электронные замки, потом завел поле в механический замок, пошевелил язычки и распахнул дверь. Сма проскользнула внутрь. Машина вплыла следом, после чего закрыла и заперла дверь. Они поднялись на широкую крышу, загроможденную стойками антенн, оказавшись под бирюзовым небом. Крохотная ракета-разведчик, которую автономник выслал вперед, вернулась и втянулась в него.
– Когда он появится? – спросила Сма, прислушиваясь к свисту теплого ветра в антенных усах.
– Он уже здесь, – сказал Скаффен-Амтискав, показывая прямо перед собой.
Сма посмотрела туда и смогла разглядеть округлые очертания гладкого четырехместного модуля, расположившегося поблизости. Тот весьма искусно создавал иллюзию собственной прозрачности.
Сма несколько мгновений оглядывала лес мачт и растяжек; ветер трепал ее волосы. Она направилась к модулю, и на секунду у нее закружилась голова от мысли, что там ничего нет; но это моментально прошло. В боковине модуля распахнулась дверь. Сма увидела внутренности машины, которые показались ей частью иного мира; в каком-то смысле, подумала она, это и есть иной мир.
Она проследовала внутрь, автономник – за ней.
– Добро пожаловать на борт, госпожа Сма, – сказал модуль.
– Привет.
Дверь закрылась. Модуль наклонился, как готовящийся к прыжку хищник, и подождал, когда стайка птиц освободит пространство в сотне метров над ним, а потом исчез, взметнувшись вверх. Если бы какой-нибудь остроглазый наблюдатель смотрел снизу – и не моргнул в этот момент, – он мог бы увидеть колонну дрожащего воздуха, которая устремилась в небо от вершины донжона, но при этом ничего не услышал бы. Даже преодолевая звуковой барьер, модуль производил шума не больше, чем птица, вытесняя непосредственно перед собой тонкие слои воздуха, устремляясь в создаваемый вакуум, выбрасывая газы в невероятно узкое пространство, что оставалось позади. Даже падающее перо поколебало бы воздух сильнее.
Стоя внутри модуля, Сма наблюдала на главном экране, как стремительно уменьшаются постройки внизу; концентрические круги стен замка переместились с краев экрана в центр и исчезли, словно обращенные во времени волны. Замок превратился в точку между городом и проливом. Потом исчез и сам город, и ракурс стал изменяться – модуль делал поворот, направляясь на рандеву с дозорным кораблем «Ксенофоб».
Сма села, не отрывая взгляда от экрана, тщетно пытаясь отыскать долину на окраине города, где находились плотина и старая электростанция. Смотрел туда и автономник, одновременно посылая сведения на ожидающий корабль. «Ксенофоб» в ответ подтвердил, что вещи Сма перемещены из багажника машины в каюту, отведенную ей на корабле.
Скаффен-Амтискав наблюдал за Сма, смотревшей – как ему показалось, с печалью – на пейзаж, который затягивался дымкой. Он размышлял над тем, в какой момент лучше всего преподнести ей все прочие дурные новости.
Ведь, невзирая на все их удивительные устройства, человек по имени Чераденин Закалве как-то сумел (невероятно; единственный случай, насколько знал автономник… да как, поглоти его хаос, комок плоти может перехитрить и уничтожить ножевую ракету?) оторваться от наблюдения, установленного за ним после его ухода в отставку.
А значит, прежде чем что-то предпринимать, ему и Сма надо найти этого типа. Если удастся.
Из-за корпуса радара появился некто и прошел по крыше донжона под гудящими антеннами. Некто спустился по винтовой лестнице, убедился, что внизу, за металлической дверью, никого нет, и открыл ее.
Минуту спустя некто, как две капли воды похожий на Дизиэт Сма, присоединился к группе туристов: гид объяснял им, как развитие артиллерии, летательных аппаратов тяжелее воздуха и ракет сделало ненужными древние крепости.
XII
Они делили жилище с парадной каретой Мифоборца, беспорядочной армией статуй и разнообразными сундуками, чемоданами, шкафами, набитыми сокровищами десятка великих родов.
Астил Тремерест Кейвер взял из шифоньера короткий плащ, закрыл дверку и принялся с восторгом разглядывать себя в зеркало. Да, плащ сидел на нем прекрасно, просто прекрасно. Он расправил его, крутанулся, извлек из чехла церемониальное ружье, потом обошел большую парадную карету. Приговаривая «пиф-паф», он направлял ружье по очереди на каждое из окон, задернутых черными шторами; тень его победно танцевала на стенах и холодных серых изваяниях. Наконец он вернулся к камину, сунул ружье в чехол и с властным видом брякнулся на замысловатый резной невысокий стул из лучшего красного дерева.
Стул тут же сломался, и он повалился на плиточный пол. Зачехленное ружье рядом с ним выстрелило, послав пулю в угол между полом и изогнутой стеной позади него.
– Черт, черт, черт! – воскликнул он, рассматривая свои штаны и плащ: штаны были обожжены, а в плаще зияла дыра.
Двери парадной кареты распахнулись. Оттуда выскочил человек и, врезавшись в письменный стол, разнес его в щепки. Через мгновение человек замер, сжавшись – бешено, но по-военному умело – так, чтобы стать минимальной по размерам целью. Свое ужасающе большое и уродливое плазменное ружье он направил прямо в лицо заместителю статс-вице-регента Астилу Тремересту Кейверу Восьмому.
– Эй-эй! Закалве! – услышал Кейвер свой голос и набросил себе на голову плащ.
(«Черт!»)
Когда Кейвер стянул плащ с головы – чувствуя, что делает это со всем достоинством, какое только может выказать, – наемник уже поднимался над обломками столика, бегло оглядывая комнату и выключая плазменное оружие.
Кейвер, естественно, тут же почувствовал ненавистное сходство между его положением и своим – и быстро поднялся на ноги.
– Эй, Закалве, приношу свои извинения. Я тебя разбудил?
Человек нахмурился, посмотрел на остатки стола, захлопнул дверь парадной кареты и сказал:
– Нет. Просто приснился дурной сон.
– А-а, ну хорошо, – сказал Кейвер, касаясь богато украшенного приклада своего ружья и сетуя про себя, что в присутствии Закалве (совершенно несправедливо, черт его дери!) ощущает свою второсортность.
Он подошел к камину и сел – теперь уже осторожно – на нелепый фарфоровый трон сбоку от очага. Затем Кейвер стал смотреть, как наемник устраивается у камина, кладет плазменное ружье на пол перед собой и потягивается.
– Проспал полвахты – этого должно хватить.
– Гмм, – промычал Кейвер, чувствуя себя неловко, и поглядел на парадную карету: в ней только что спал этот другой и теперь ее освободил. – Так-так.
Кейвер запахнул на себе плащ и улыбнулся.
– Ты, верно, не знаешь истории этой старой кареты? – спросил он.
Наемник – так называемый (ха!) военный министр – пожал плечами.
– Я слышал, – сказал он, – что во время междуцарствия архипресвитер сказал Мифоборцу, что тот имеет право получать дань, доход и души от всех монастырей, над которыми сумеет поднять свою парадную карету, взяв только одну лошадь. Мифоборец согласился, построил этот замок и на зарубежные кредиты воздвиг эту башню. Потом с помощью превосходно работающей системы шкивов, приводимой в действие его призером-жеребцом, он поднял сюда карету во время Тридцати Золотых Дней – и пожелал распоряжаться всеми монастырями. Он выиграл пари и последовавшую войну, упразднил Непререкаемое Священство и выплатил свои долги. А погиб только потому, что конюх, заботившийся о жеребце, был очень расстроен смертью животного, наступившей от перенапряжения, и задушил Мифоборца лошадиной уздечкой, пропитанной кровью и пеной… Эта уздечка, если верить легенде, вделана в основание фарфорового трона, на котором ты сидишь. Так говорят.
Кейвер посмотрел на своего собеседника, снова пожал плечами и вдруг понял, что у него отвисла челюсть. Он закрыл рот и сказал:
– Так ты об этом уже слышал?
– Нет. Просто догадался.
Кейвер помедлил, потом громко рассмеялся:
– Черт побери! Ну ты и чудила, Закалве!
Наемник пошевелил обломки стула из красного дерева тяжелым ботинком и ничего не ответил.
Кейвер понял, что надо сделать что-нибудь, а потому встал. Подойдя к ближайшему окну, он отодвинул штору, отпер внутренние ставни, распахнул наружные и стал глядеть в окно, опершись локтем о камень.
Зимний дворец в осаде.
На припорошенных снегом полях, среди костров и траншей, стояли огромные осадные машины и пусковые ракетные установки, тяжелые пушки и катапульты, импровизированные излучатели поля и газовые прожектора. Чудовищная смесь вопиющих анахронизмов, парадоксальных разработок и технологически несовместимых устройств. И это у них называлось прогрессом.
– Прямо не знаю, – выдохнул Кейвер. – Они запускают управляемые ракеты, сидя в седле. Сбивают самолеты самонаводящимися стрелами. Метательные ножи взрываются, как снаряды, или отскакивают от дедовских доспехов с этими чертовыми излучателями поля… Когда все это закончится, Закалве?
– Секунды через три. Если ты не закроешь ставни или не задернешь шторы.
Закалве взял кочергу и принялся ворошить поленья в камине.
– Ага! – Кейвер быстро отошел от окна и пригнул голову, поворачивая рычаг, закрывавший наружные ставни. – Справедливо.
Он задернул штору и отряхнул руки, глядя на Закалве, орудующего кочергой.
– В самом деле! – воскликнул Кейвер и снова занял свое место на фарфоровом троне.
Конечно, так называемый военный министр Закалве прикидывался, будто прекрасно знает, когда и как все это закончится. Он заявлял, что у него есть объяснение всему этому: вмешательству внешних сил, технологическому равновесию и хаотическому наращиванию военной мощи благодаря появлению все более хитроумных устройств. Казалось, он всегда намекал на более важные ситуации и конфликты, что стояли за очевидными событиями, и делал смешные попытки продемонстрировать свое превосходство как существа из иного мира. Разве это могло изменить его положение? Он был всего лишь жалким наемником – пусть и очень удачливым, – которому удалось завладеть вниманием Священных Наследников и произвести на них впечатление своими нелепо-рискованными подвигами и подлыми планами. А тот, с кем ему выпало работать в паре – он, Астил Тремерест Кейвер Восьмой, будущий заместитель вице-регента, – происходил из тысячелетнего рода. Естественно, он был старшим из них двоих и – это играло главную роль, черт побери, – превосходил Закалве по всем статьям. Да, дни настали отчаянные, но что это за военный министр, который неспособен никому передать даже часть своих полномочий и вынужден торчать здесь сложа руки, в ожидании атаки, которая может и не произойти?
Кейвер посмотрел на Закалве, сидевшего в отблесках пламени, – о чем он задумался?
«Это Сма виновата. Она отправила меня в эту навозную кучу».
Закалве оглядел тесное, захламленное пространство. Что у него общего с такими идиотами, как Кейвер, которым место на свалке истории, и со всем, что вокруг него? Он не чувствовал себя частью происходящего, не мог отождествить себя с этим – и не очень винил этих людей за то, что они его не слушают. Пожалуй, он даже испытывал удовлетворение от того, что предупредил этих идиотов. Но эта мысль почти не грела его в такую холодную и мрачную ночь.
Он сражался. Он рисковал ради них своей жизнью, одержал победу в нескольких арьергардных боях и пытался объяснить, что они должны делать. Но они послушали его слишком поздно и дали ему кое-какие полномочия лишь после того, как война оказалась практически проиграна. Что делать – они были хозяевами. Мир, в котором жили эти люди, рухнул из-за их убежденности в том, что они и им подобные знают, как нужно воевать, знают лучше, чем самый опытный и искушенный в подобных вещах простолюдин или чужестранец. Что ж, они получили по заслугам: в конце концов, все получают по заслугам. И если это означало их гибель, пускай.
А тем временем, пока снабжение не прекращалось, что могло быть приятнее? Ни долгих маршей по холоду, ни посиделок в болоте под названием «биваки», ни сортиров на открытом воздухе, ни выжженной земли, где не найти жратвы. Никаких тебе военных действий. И если им овладеет чемоданное настроение, можно будет прибегнуть к помощи благородных дам, тоже запертых в замке, – теми владели настроения куда более чувственные.
Так или иначе, в глубине души он знал: если тебя не слушают, в этом порой можно найти облегчение. Власть означает ответственность. Не принятый совет почти всегда можно было назвать правильным, а осуществление любого плана требовало крови – и пусть эта кровь лучше будет на их руках. Хороший солдат делает то, что приказано, а, обладая толикой здравого смысла, не напрашивается ни на что, особенно на продвижение по службе.
– Ха, – сказал Кейвер, покачиваясь на фарфоровом троне. – Сегодня мы нашли еще немного семян травы.
– Отлично.
– Ага.
Большую часть дворов, садов и патио уже отдали под пастбища. Кроме того, они сорвали крыши со строений, не представляющих особой архитектурной ценности, и посадили траву на последних этажах. Если их не сотрут в порошок, то они – теоретически – смогут сколь угодно долго кормить четверть гарнизона.
Кейвера пробрала дрожь, и он плотнее завернул ноги в плащ.
– Ну и холодища тут, Закалве. Правда?
Тот собирался сказать что-то в ответ, но в это время дверь в дальнем конце помещения чуть-чуть приоткрылась. Закалве схватился за плазменное ружье.
– У вас… у вас все в порядке? – послышался тихий женский голос.
Закалве положил ружье, улыбаясь маленькому бледному лицу в дверном проеме. Длинные черные волосы, ниспадая, окаймляли край двери, усеянной декоративными гвоздями.