Инструмент в науке – это методика, способы изучения. Как можно определить, что такое этнос, и понять, в чем его значение и смысл? Только применив современную систему понятий, современную систему взглядов.
Древним египтянам совершенно незачем было определять, что такое этнос; они делали это через цвет. Они рисовали негров черными, семитов – белыми, ливийцев – коричнево-красными, себя – желтыми. И всем было понятно, кто нарисован. Но для нас цвет уже не годится, потому что мы знаем не четыре народа, а значительно больше – не хватит красок на палитре, а с другой стороны, нам уже ясно, что цвет еще мало о чем говорит.
Греки ставили вопрос гораздо проще: есть эллины – «мы», и есть «варвары» – все остальные; «мы» и «не мы», свои и чужие. Но когда Геродот попробовал написать «Историю в 9 книгах», посвященную девяти музам, то он столкнулся с недостаточностью этой классификации. Например, он описывал греко-персидские войны. Персы, конечно, варвары, а его земляки – афиняне, спартанцы, фиванцы и пр. – эллины. Но куда отнести скифов? Они не персы и не греки. А куда отнести эфиопов или гадрамантов – это племя тиббу, и сейчас живущее в южной части Триполитании? Тоже и не персы и не греки. Варвары, конечно. Но эта классификация стала явно недостаточной.
В дальнейшем, когда римляне завоевали весь мир, т. е. то, что они считали всем миром, они усвоили это же самое понимание термина. Это для них было просто и легко. Римляне – римские граждане, все остальные – либо провинциалы, завоеванные варвары, либо не завоеванные еще варвары; хотя, может быть, и не всегда дикари, но не римляне. Все было просто.
Когда же Римская империя пала во время Великого переселения народов, то оказалось, что эта система не работает. Все народы оказались разными, очень друг на друга непохожими. И вот тогда впервые родилась идея социально-культурного определения людей. (Это средневековая концепция.)
Решили так: все люди одинаковы, но есть верующие в истинного бога и неверующие, то есть исповедующие истинную религию и неисповедующие. Истинной религией в Европе считался католицизм (а не православие), в Византии и на Руси – православие (а не католицизм), на Ближнем Востоке – ислам (но не христианство) и т. д. А в остальном считалось, что люди делятся по известным социальным градациям. И поэтому тюркских эмиров крестоносцы считали баронами и графами, только турецкими, а тюрки считали крестоносцев эмирами или беками, только неверными, то есть французскими. Если же этим эмирам приходилось знакомиться с произведениями такого философа, как Платон, то они считали, что Платон – это просто маг. У них ведь были свои маги. Все получалось очень хорошо. Профессиональное деление (тоже социальное) их устраивало.
И даже больше. Когда испанцы попали в Америку и столкнулись там с высокоорганизованными в социальном отношении государствами ацтеков, инков и муисков, то они всех вождей индейских племен зачисляли в идальго, давали им титул «дон», если те были крещены, освобождали от налогов, обязывали служить шпагой и посылали в Саламанку учиться. И те были этим вполне довольны. Индейцы считали, что это их вполне устраивает. И хотя, по существу, инки и ацтеки не становились испанцами, испанцы закрывали на это глаза. Они женились на индейских красавицах, поскольку своих женщин было мало, породили огромное количество метисов и считали, что испанский язык, католическая вера, единая культура, единая социальная общность обеспечили единство империи, в которой не заходит солнце. Какой там Анагуак – это Новая Испания, Чибча – Новая Гренада и т. д. Но заплатили они за это умозрительное заблуждение в начале XIX в. такой резней, по сравнению с которой все Наполеоновские войны меркнут. Причина была в том, что на место естественных процессов и явлений, которые следует изучать, испанцы поставили свои собственные несовершенные представления, которые были, с их точки зрения, совершенно логичны, но которые никак не отвечали действительности.
Итак, распространенное мнение, будто этносы сводятся к тем или иным социальным явлениям, мы считаем гипотезой недоказанной, хотя к этой гипотезе мы будем еще возвращаться, по ходу дела, неоднократно. Дело в том, что социальные явления при постановке нашей проблемы изучать мы обязаны, ибо, изучая наш предмет, мы только их и видим. Но это не значит, что они исчерпывают проблему.
Поясню свою мысль. Она довольно сложна, хотя мне и казалась совершенно простой до тех пор, пока я не столкнулся с моими оппонентами. Вот, например, электрическое освещение. Феномен, казалось бы, социально-технический: и проводку сделали на каком-то заводе, и монтер, член профсоюза, ее провел, и обслуживает она, скажем, работников университета. И это все важно учесть, рассматривая этот феномен. Но, понимаете, никакого света здесь не было бы, если бы не имело место физическое явление – электрический ток. Электричество же мы никаким образом не можем отнести к явлениям социальным. Это сочетание природного явления с теми социально обусловленными, искусственно созданными условиями, при которых мы природное явление можем констатировать, изучать и использовать.
Так же и с этносами. Мы видим и ощущаем этническую разницу между нами. Мы видим и ощущаем разницу между немцами и, допустим, поляками, так же как мы ощущаем разницу между светом и тьмой, холодом и теплом. Как и с физическими явлениями, где, оказывается, была нужна термодинамика, чтобы объяснить тепловые явления, оптика, чтобы объяснить световые явления. И главное, все это было необходимо для того, чтобы получить практические результаты.
Субэтносы
Структура – вторая особенность этноса – всегда более или менее сложна, но именно сложность обеспечивает этносу устойчивость, благодаря чему он имеет возможность пережить века смятений, смут и мирного увядания. Принцип этнической структуры можно назвать иерархической соподчиненностью субэтнических групп, понимая под последними таксономические единицы, находящиеся внутри этноса как зримого целого и не нарушающие его единства.
На первый взгляд сформулированный нами тезис противоречит нашему же положению о существовании этноса как элементарной целостности, но вспомним, что даже молекула вещества состоит из атомов, а атом – из протона, электронов, нейтронов и т. п. частиц, что не снимает утверждения о целостности на том или ином уровне: молекулярном, или атомном, или даже субатомном. Все дело в характере структурных связей. Поясним это на примере.
Карел из Тверской губернии в своей деревне называет себя карелом, а приехав учиться в Москву – русским, потому что в деревне противопоставление карелов русским имеет значение, а в городе не имеет, так как различия в быте и культуре столь ничтожны, что скрадываются. Но если это не карел, а татарин, то он будет называть себя татарином, ибо былое религиозное различие углубило этнографическое несходство с русскими. Чтобы искренне объявить себя русским, татарин должен попасть в Западную Европу или Китай, а в Новой Гвинее он будет восприниматься как европеец не из племени англичан или голландцев, то есть тех, кого там знают. Этот пример очень важен для этнической диагностики и тем самым для демографической статистики и этнографических карт. Ведь при составлении последних обязательно нужно условиться о порядке и степени приближения, иначе будет невозможно отличить субэтносы, существующие как элементы структуры этноса, от действующих этносов.
Теперь остановимся на соподчиненности этносов. Например, французы – яркий пример монолитного этноса – включают в себя бретонских кельтов, гасконцев баскского происхождения, лотарингцев – потомков алеманнов, провансальцев – самостоятельного народа романской группы. В IX в., когда впервые было документально зафиксировано этническое название – французы, все перечисленные народы, а также другие: бургунды, норманны, аквитанцы, савояры – еще не составляли единого этноса и только после тысячелетнего процесса этногенеза образовали этнос, который мы называем французской нацией. Процесс слияния не вызвал, однако, нивелировки этнографических черт. Они сохранились как местные провинциальные особенности, не нарушающие этнической целостности французов.
Но во Франции мы наблюдаем результаты этнической интеграции, потому что ход событий эпохи Реформации привел к тому, что продукт дифференциации – французы-гугеноты вынуждены были в XVII в. покинуть Францию. Спасая жизнь, они потеряли этническую принадлежность и стали немецкими дворянами, голландскими бюргерами и, в большом числе, бурами, колонизовавшими Южную Африку. Французский этнос избавился от них как от лишнего элемента структуры, и без того разнообразной.
Может показаться странным то, что мы приписываем этносу способность к саморегуляции, но ведь ее имеют почти все биологические системы, в том числе биоценозы. Этнос в историческом развитии динамичен и, следовательно, как любой долго идущий природный процесс, выбирает посильные решения, чтобы поддержать свое существование. Прочие отсекаются отбором и затухают.
Все живые системы сопротивляются уничтожению, то есть они антиэнтропийны и приспосабливаются к внешним условиям, насколько это возможно. А коль скоро некоторая сложность структуры повышает сопротивляемость этноса внешним ударам, то не удивительно, что там, где этнос при рождении не был столь мозаичен, как, например, в Великороссии XIV–XV вв., он стал сам выделять субэтнические образования, иногда маскировавшиеся под сословия, но отнюдь не классы. На южной окраине выделились казаки, на северной – поморы. Впоследствии к ним прибавились землепроходцы (как будто просто род занятий), которые, перемешавшись с аборигенами Сибири, образовали субэтнос сибиряков, или челдонов.
Раскол церкви повлек за собой появление еще одной субэтнической группы – старообрядцев, этнографически отличавшихся от основной массы русских. В ходе истории эти субэтнические группы растворялись в основной массе этноса, но в то же время выделялись новые.
Назначение этих субэтнических образований – поддерживать этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества. Очевидно, эта сложность – органическая деталь механизма этнической системы и, как таковая, возникает в самом процессе этнического становления, или этногенеза. При упрощении этнической системы в фазе упадка число субэтносов сокращается до одного, что знаменует персистентное (пережиточное) состояние этноса.
Но каков механизм возникновения субэтносов? Чтобы ответить, необходимо спуститься на порядок ниже, где находятся таксономические единицы, расклассифицированные нами на два разряда: консорция и конвиксии. В эти разряды удобно помещаются мелкие племена, кланы, корпорации, локальные группы и прочие объединения людей всех эпох.
Условимся о терминах. Консорциями мы называем группы людей, объединенных одной исторической судьбой. В этот разряд входят кружки, артели, секты, банды и т. п. нестойкие объединения. Чаще всего они распадаются, но иногда уцелевают на срок в несколько поколений. Тогда они становятся конвиксиями, то есть группами людей с однохарактерным бытом и семейными связями.
Конвиксии малорезистентны. Их разъедает экзогамия и перетасовывает сукцессия, то есть резкое изменение исторического окружения. Уцелевшие конвиксии вырастают в субэтносы. Таковы упомянутые выше землепроходцы – консорции отчаянных путешественников, породивших поколение стойких сибиряков, и старообрядцы – консорции ревнителей религиозно-эстетического канона, в числе которых были боярыня Морозова, попы, казаки, крестьяне, купцы.
В XVII в. они еще не выделялись внешне из прочего населения. Во втором поколении, при Петре I, уже составили изолированную группу, в конце XVIII в. сохранившую обряды, обычаи, одежду, отличавшуюся от общепринятой. Консорция превратилась в конвиксию, а в XIX в., увеличившись до 8 млн. человек, стала субэтносом. В XX в. она рассасывается, так как повод к ее возникновению исчез, а оставалась только инерция.
И землепроходцы и старообрядцы остались в составе своего этноса, но потомки испанских конкистадоров и английских пуритан образовали в Америке особые этносы, так что именно этот порядок можно считать лимитом этнической дивергенции. И следует отметить, что самые древние племена, очевидно, образовались тем же способом, только очень давно. Первоначальная консорция энергичных людей в условиях изоляции превращалась в этнос, который мы ныне именуем племя.
На этом порядковом уровне заканчивается этнология, но принцип иерархической соподчиненности в случае нужды может действовать и дальше. На порядок ниже мы обнаружим одного человека, связанного с его окружением. Это может быть полезно для биографов великих людей.
Спустившись еще на порядок, мы встретимся не с полной биографией человека, а с одним из эпизодов его жизни – например с совершенным преступлением, которое должно быть раскрыто. А еще ниже – случайная эмоция, могущая вдохновить на создание стихотворения или случайную драку.
Источники энергии
Следует помнить, что это бесконечное дробление, лежащее в природе вещей, не снимает необходимости находить целостности на заданном уровне, важном для поставленной задачи. В частности, нам еще более важны суперэтнические целостности, стоящие на порядок выше этносов, поскольку наша наука тоже ставит целью достижение практических результатов, а именно: охрану природы от человека, спасение биосферы, в которой мы живем.
Как известно, человек является частью биосферы. Что такое биосфера? Это не только биомасса всех живых существ, включая вирусы и микроорганизмы, но и продукты их жизнедеятельности: почвы, осадочные породы, свободный кислород воздуха. Все это – создание биосферы. Это трупы животных и растений, которые задолго до нас погибли, но обеспечили для нас возможность существования. А энергию, которая нас питает, мы черпаем из нескольких источников.
С одной стороны, из трупов наших предков – животных, растений, микроорганизмов. Мы их едим, по ним ходим. Мы ими дышим, они нам подарили кислород.
С другой стороны, мы черпаем энергию из трех источников, которые имеют совершенно разное значение. Максимальное количество энергии, которую потребляет Земля, согласно В.И. Вернадскому, – это энергия Солнца. Она аккумулируется путем фотосинтеза в растениях, растения поедают животные, эта солнечная энергия переходит в плоть и кровь всех живых существ, которые есть на Земле. Избыток этой энергии создает тепличные эффекты, то есть условия очень неблагоприятные. Нам не нужно ее больше, чем требуется, нам нужно столько, сколько мы привыкли осваивать.
Второй вид энергии – это энергия распада внутри Земли радиоактивных элементов. Когда-то давно этих элементов было много. Постепенно идет радиораспад внутри планеты, планета разогревается, и когда-нибудь, когда все эти элементы распадутся, она либо взорвется, либо превратится снова в кусок камня.
Они действуют на наши жизненные процессы весьма отрицательно. Все знают, что такое лучевая болезнь, ничего хорошего в ней нет. Тем не менее эти явления внутри Земли, так называемые «хтонические», оказывают на нас большое воздействие, но локально. Дело в том, что скопления урановых и прочих руд неравномерно распределены по Земле. Есть большие пространства, где радиоактивность ничтожна, а там, где руды близко подходят к поверхности, она очень велика; поэтому воздействие этого вида энергии на животных и людей совершенно различно.
И есть третий вид энергии, который мы получаем небольшими порциями из космоса, – это пучки энергии, приходящие из глубин Галактики, которые ударяют нашу Землю (как, скажем, ударяют плеткой шарик), обхватывая какую-то часть ее, молниеносно производят свое энергетическое воздействие на биосферу, иногда большое, иногда малое. Приходят они более или менее редко, во всяком случае, не ритмично, а время от времени, но не учитывать их, оказывается, тоже невозможно.
Этот последний вид космической энергии стал исследоваться совсем недавно, и поэтому те ученые, которые привыкли мыслить Землю как совершенно замкнутую систему, не могут привыкнуть к тому, что мы живем не оторванными от всего мира, а внутри огромной Галактики, которая воздействует на нас так же, как и все другие факторы, определяющие развитие биосферы.