«Ну что ж, – подумала Дагурова, – наверное, у него есть основания так говорить. Или пытается что-то скрыть?»
Она решила пока не слишком нажимать. Человек не камень. А пережить Гаю за какие-то последние десять часов пришлось немало.
– Я хочу поговорить с вашей дочерью, – сказала следователь.
– Пожалейте ее, – умоляюще сложил руки Гай. – Представьте ее состояние… Совсем ведь ребенок…
– Федор Лукич, поймите и вы меня. Дыма без огня не бывает. И мое любопытство не праздное…
– Ну хотя бы не сегодня. Пусть придет в себя. Я готов давать вам любые показания… Не мальчик ведь, вижу, это не просто разговор, это допрос…
– Да, и мы оформим его протоколом. А насчет вашей дочери… Хорошо, постараюсь ее сегодня не беспокоить. Если в этом не будет крайней необходимости… Но вернемся к Авдонину и Осетрову.
Федор Лукич посмотрел на Дагурову с благодарностью.
– Ревность… Ревность, – повторил он. – А ведь знаете, ни тот ни другой внешне это не проявляли. Во всяком случае, при мне.
– А любовь?
Гай виновато улыбнулся.
– Нил дружил с Мариной с детства. Возможно, это чувство переросло в любовь. У них какие-то свои темы для разговоров, точки соприкосновения. Какой девочке не нравится покровительство юноши? Но последнее время я их вместе почти не видел.
– А раньше?
– Раньше? Раньше он мог проделать двадцать километров на лыжах, в пургу, чтобы повидать ее в Шамаюне. А вывод делайте сами.
– Понятно. Теперь об Авдонине.
– Тут ответить будет посложнее. Эдгар Евгеньевич почти вдвое старше Марины…
– Что же, разве не бывает?
– Разумеется, бывает. Сколько хотите. И в жизни, и в литературе. Только я хочу сказать, что мужчина в таком возрасте проявляет свои чувства более сдержанно.
– А по-моему, наоборот, – возразила следователь.
– Да? – удивился Гай.
– Возраст раскрепощает. Это в молодости мы стеснительные…
– Эдгар Евгеньевич оказывал Марине знаки внимания, – сказал Гай.
– В чем это выражалось?
– Привозил из Москвы различные безделушки…
– Они переписывались?
– Не знаю. Дочь ведь здесь со мной бывала только во время каникул. А выспрашивать у воспитателей в интернате… Нет, это недостойно.
– Когда они познакомились?
– Три года назад. Я почувствовал – что-то в ней заинтересовало Эдгара Евгеньевича. Но тогда она была и вовсе ребенок… Потом в каждый приезд вечерами у нас пропадал. Уже темно, поневоле начинаешь беспокоиться, как он доберется до академгородка, мало ли – волки, медведь-шатун… А он ей все о Москве, о знакомых артистах. О Париже… За полночь засиживался. – Гай вздохнул.
– Значит, она ему нравилась?
– Если бы не нравилась, не вел бы себя так. Как вы думаете?
Гай вдруг прислушался. И Дагурова различила звук автомобиля. Как только улетел вертолет, ей все время казалось, что они теперь оторваны от привычного механизированного мира и в него можно добраться лишь звериными тропами. Напротив окна резко притормозил автофургон «москвич» с надписью: «Почта». Из кабины выскочил молоденький шофер и направился прямехонько к дверям дирекции.
Гай недоуменно посмотрел на часы, на следователя. Такая ранняя весть тревожила…
– Можно? – заглянул в дверь водитель.
– Да, Гриша. Что это спозаранку? – поднялся ему навстречу Гай.
– Здрасте. – Шофер зачем-то снял кепку и вручил директору заповедника вчетверо сложенную бумажку. – Распишитесь, Федор Лукич. И минуты поставьте точно. Мчал на всех парах…
Гай расписался. И, когда шофер удалился, распечатал телеграмму, пробежал ее глазами и протянул следователю.
Телеграмма была правительственная. «Срочно сообщите подробности гибели Авдонина тчк обеспечьте доставку тела Москву за счет министерства тчк замминистра Пятаков».
– А что сообщать? Что? – Федор Лукич растерянно вертел в руках телеграмму.
За окном проурчал мотор, «москвич» лихо развернулся, снова нарушив тишину утра.
– Надо ехать в район. Отсюда сразу не дозвониться до Москвы. Такая морока… Попрошу помочь в райкоме.
Дагурова глянула на часы.
– В столице уже обедают, – сказал Гай, перехватив ее взгляд.
«Ну да, расстояние… – вспомнила следователь разницу во времени. – У нас раннее утро, а там далеко за полдень».
– Мне хотелось бы оформить нашу беседу, – сказала она.
– Я же не навсегда уезжаю…
– Хорошо, Федор Лукич, – поднялась Ольга Арчиловна. – Когда вернетесь, оформим протокол.
– Работайте спокойно. Я сейчас дам команду, чтобы постель, еду – все-все обеспечили… А можно и так: я поставлю подпись, а протокол вы запишите сами.
– Нет, порядок есть порядок.
…С чего начать допрос Осетрова, Ольга Арчиловна пока себе не представляла. Еще со студенческих лет она помнила, что поведение преступников делится на три категории. Первая – преступник говорит правду. Это проще всего и бывает в случаях неумышленного преступления, искреннего раскаяния или оттого, что он застигнут врасплох. Вторая – преступление умышленное, тщательно подготовленное. Тогда заранее разрабатывают версию о своей непричастности, алиби и так далее. Этот случай самый серьезный. Третья – когда преступник не допускает даже и мысли о разоблачении. Но, почуяв, что у следователя есть улики, врет напропалую, что и помогает припереть его к стенке…
Так или иначе, первый допрос очень важен. И для следователя и для преступника. У Дагуровой были в руках кое-какие козыри. Но как поведет себя Осетров? Шагая к дому участкового инспектора, Ольга Арчиловна вдруг явственно ощутила на себе чей-то взгляд. Остановилась. Оглянулась. Никого.
«Что за чушь? Неужели нервы?» – подумала она и зашагала дальше.
Однако тревожное состояние осталось. Усилием воли она заставила себя не смотреть по сторонам – нечего поддаваться слабостям. И все же какая-то сила подтолкнула повернуть голову и глянуть в окно небольшой избенки. Пожалуй, самой неказистой в поселке. И сначала увидела глаза. Неестественно раскрытые, жгуче-черные, на неподвижном, как маска, лице вписались в рамку окна, наискось перекрытого занавеской.
Это была женщина.
Занавеска быстро опустилась, лицо исчезло.
«И что я так испугалась? – удивилась Ольга Арчиловна. – Просто человек. Просто женщина. Местная… Нет, наверное, моя психика получила слишком большую нагрузку… И неудивительно… Ну и ночка была!..»
Глава 4
К дому Резвых Дагурова подошла в довольно скверном расположении духа. У калитки сидел пес. Роскошная немецкая овчарка. Собака проводила Ольгу Арчиловну тяжелым, грустным взглядом.
Следователь прошла во двор и легонько постучала в дверь той половины дома, что была оштукатурена снаружи. За ней послышались тяжелые шаги. Отворил капитан. При форме, с колодкой орденских ленточек на груди и значком «Отличник милиции».
– Да проходите, проходите… И зачем стучать? Ведь не в гости идете.
Она хотела сказать, что дом есть дом, но увидела, что это служебное помещение. На окнах – решетки (вот почему Дагурова инстинктивно прошла именно на эту половину), письменный стол, плакаты на стенах. На деревянной скамье со спинкой, обычной для отделений милиции, притулился в уголке спящий человек с русой копной волос. Спал он, положив под голову обе руки, как ребенок. На обнаженной шее под ухом темнело несколько родинок.
– Нил, вставай… Вставай, паря! – бесцеремонно тряхнул его за плечо капитан.
Осетров повернул голову, разлепил глаза, повел вокруг удивленным взглядом, все еще находясь где-то там, в своих сновидениях.
– Давай, давай, – подстегивал его словами Арсений Николаевич.
– Что? Зачем? Куда ехать? – встрепенулся Нил, поправляя сбившуюся одежду. Он тяжело расставался со сном.
– Ехать еще успеешь, – сердито проворчал Резвых, хотя повода к этому вроде и не было. Наверное, так, для порядка. – Да пригладь вихры… Следователь пришел.
Голубые глаза парня сразу потухли. Он медленно пригладил пятерней непокорные волосы, жесткие и чуть вьющиеся.
– Уф, – выдохнул он. И зачем-то застегнул доверху «молнию» на куртке. Она была легкая, из блестящего синтетического материала.
– Следователь прокуратуры Ольга Арчиловна Дагурова, – показала она свое удостоверение.
Осетров привстал.
– Нил… Нил Мокеевич Осетров, – машинально произнес он.
– А тебя, паря, пока не спрашивают, – назидательно произнес участковый инспектор. – Когда надо, тогда и отрапортуешься… Уж такой порядок… Привыкай.
– Извините, гражданин следователь, – смутился Осетров.
Резвых недовольно покачал головой, правильно, мол, твое дело лучше помалкивать. И обратился к Дагуровой:
– Здесь будете допрашивать или?.. – А что такое «или», он и сам вряд ли знал.
– Если вы не возражаете…
– Располагайтесь, – показал на место за столом участковый.
Но тут отворилась дверь, и в комнату вошла женщина. Высокая, широкая в кости, с продолговатым загорелым лицом и темными гладкими волосами, стянутыми на затылке узлом. Она была в длинном байковом платье в мелкий цветочек.
– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась она и протянула следователю руку лопаточкой. – Олимпиада Егоровна. Жена, – кивнула она на капитана.
Следователь пожала ее крепкую ладонь, назвала себя.
– А я поесть спроворила, – сказала она скорее мужу. – Намаялись за ночь-то… Подкрепитесь, а уж потом…
Резвых растерялся. Посмотрел на следователя. Осетров безучастно глядел в окно.
– Арсений, приглашай гостью, – нетерпеливо произнесла Олимпиада Егоровна. – Могу и сюда подать…
– А что, заправиться и впрямь не мешает, – сказал капитан.
– Точно. Всем не мешает, – сказала Дагурова намеренно громко. – Мы вот так и сделаем: мужчины пусть здесь, а мы с вами посидим.
– Тоже верно, – с облегчением сказал Резвых. Сам он, видимо, тоже решал эту трудную задачу: как все сделать без ущерба уставу и субординации, но в то же время по-человечески.
– Спасибо, – обернулся ко всем Нил. – Я не хочу есть.
– А тебя никто не спрашивает, – благодушно усмехнулся Арсений Николаевич.
Дагурова вышла вслед за хозяйкой. Они прошли двором на другую половину.
– Мы в горнице посидим. Проходите. Вот только снесу мужикам…
– Я помогу, – предложила Ольга Арчиловна.
– Добро, – просто кивнула Олимпиада Егоровна.
Она положила в эмалированную миску жареной рыбы, свежих огурцов и хлеба. Дагуровой были вручены тарелки и вилки.
Когда обе женщины вошли на «службу» – так назвала вторую половину дома жена участкового, – Осетров сидел в своем углу на скамье и все так же смотрел в окно.
– Ты, паря, нос не вороти, – услышала сзади себя Дагурова, когда они уходили. – Там тебе такое не подадут… А день предстоит ой тяжелый…
Что ответил Осетров, Ольга Арчиловна не услышала.
– Жалко парня, – вздохнула Олимпиада Егоровна. – Как матери сообщить? Она-то, сердешная, при чем?
– Что, еще не знает?
– На БАМе… Поварихой заделалась, – покачала головой жена участкового.
Они прошли в горницу. Посреди комнаты был накрыт стол. Тарелки, блюдо, чашки – все было сервизное, но недорогое. Хозяйка сняла с блюда перевернутую тарелку. От жареной рыбы повалил аппетитный запах.
– Берите, какая на вас смотрит, – сказала Олимпиада Егоровна. И, видя нерешительность гостьи, положила ей на тарелку самую крупную рыбину.
– Что вы, мне этого не съесть…
– Еще попросите, – улыбнулась хозяйка. Она положила ей разрезанный вдоль огурец, сочившийся прозрачными каплями, несколько ложек маринованных грибов.
Ольга Арчиловна развалила вилкой рыбу и… Она вспомнила мертвое тело, залитое кровью лицо убитого. Что-то сдавило горло, и Дагурова поняла, что не сможет проглотить ни кусочка. Видимо, она побледнела.
– Может, молочка? – засуетилась хозяйка. – Вчерашнее, правда. Аделька еще сегодня не приносила.
– Благодарю… Ничего не надо.
– Чего так? – спросила Олимпиада Егоровна.
– Не могу есть… Понимаете, в первый раз такое дело… – виновато произнесла Дагурова.
– Смотри-ка… А Арсений говорит: хоть и росточком не очень… – Олимпиада Егоровна спохватилась: – Ой, простите, Ольга Арчиловна, не обижайтесь.
– Что есть, то и есть, – улыбнулась следователь. Ей почему-то стало легко и просто сидеть и говорить с Олимпиадой Егоровной.
– А все мужики, говорит, у нее работают, любого может на место поставить…
«Интересно, – стала вспоминать Дагурова, – кого это я поставила на место? А, кажется, летчика. Ворчал, что ему надо поскорее возвращаться… Значит, рано еще на мне ставить крест…»
В стенку что-то стукнуло.
– Чаю требуют, – поднялась хозяйка. – Посидите, я мигом.
Она ушла, позвенела на кухне посудой, хлопнула входной дверью. А Ольга Арчиловна сидела одна за столом, с любопытством осматривая комнату.
На столике возле кресла лежали журналы «Здоровье» и «Техника – молодежи», стопка газет. На стене красовался большой портрет молодого капитана милиции. Дагурова подумала: Арсений Николаевич в молодости. Но тот, на фотографии, походил лицом скорее на Олимпиаду Егоровну. Впрочем, говорят, если супруги долго живут, становятся похожими…
– Николай, сын, – сказала хозяйка с порога. Зашла она бесшумно. И заметила, что гостья смотрит на портрет. – В Москве учится, в Академии МВД… Тридцать лет, а уже капитанские погоны… Мой-то их получил под пятьдесят… А ведь Сеня районным угрозыском командовал, – сказала она с гордостью. Видя, что Дагурову это заинтересовало, она продолжала: – А годика четыре назад попал в переделку. Участвовал в задержании. Он же у меня горячий, все сам да сам… Даром, что ли, фамилия такая?.. Уже простилась с ним: продырявили, что твое решето… Пятнадцать месяцев как один день по больницам валялся. Вышел вот такой, – она показала палец. – Списать хотели… Кому такой нужен… Да и выслуга уже подошла. А Сеня не хочет в пенсионерах небо коптить… Едва оклемался, поехал в область. Генерал его всегда привечал… И вот, добился сюда, участковым… Моему-то без милиции – никуда…
– Но как же он после такого ранения? – удивилась Ольга Арчиловна.
– Так у него лекарство – ого! – Олимпиада Егоровна показала рукой в окно. – Лучший доктор. Спаситель, это я вам говорю…
Дагурова глянула в окно и ничего не поняла. Ягодные кусты, деревья, сарайчик, наверное…
– Облепиха? – спросила она уверенно.
– Банька, – улыбнулась Олимпиада Егоровна. – Она родимая. Простая русская банька… Будет у нас сегодня время, я спроворю. Венички у нас березовые, настоящие. Есть и наши, здешние, из кедра… А полок Арсений чин по чину соорудил – липовый. У меня и травка насушена. Для духовитости. Ромашка, шалфей, мята. И свой особый рецепт имею – из листьев лимонника…
– Сегодня вряд ли, – уклончиво ответила следователь. Ей не хотелось отказом обижать хозяйку. Но и обещать не могла, не знала, как сложится день.
– Ну что же, – не настаивала Олимпиада Егоровна. – Надумаете, дайте знать. В городе такой радости вы ни за какие деньги не получите.
В стенку снова стукнули.
– Ага, – поднялась хозяйка, – позавтракали.
Ольга Арчиловна встала.
– Красивая овчарка, – кивнула следователь на собаку, когда они вышли во двор. Та все еще сидела по ту сторону калитки и так же грустно и внимательно посмотрела на людей.
– Рекс – умнющий пес, – уважительно произнесла Олимпиада Егоровна.
– Чей?
– Нила Осетрова. Он на границе служил… Есть давала, не берет ни в какую. Пока сам хозяин не разрешил…
По дороге проехал уазик. За рулем сидел Гай. Где-то пропел запоздавший петух, промычала корова. Ворона лениво спланировала в чей-то огород…
Осетров сидел на своем месте, в уголке скамейки. Теперь он был умыт, влажные волосы тщательно причесаны. Резвых прохаживался по комнате. Олимпиада Егоровна собрала посуду, смахнула со стола и вышла.
– Если понадоблюсь, стукните в стенку, – показал Арсений Николаевич на скалку, лежащую на подоконнике. И тоже удалился.
Дагурова осталась с лесником с глазу на глаз.