Мы бежим вдоль лавок, которые, словно театральная сцена, не имеют четвертой стены, и все, что происходит на подмостках, становится достоянием зрителей. Публичное отчуждение достигает абсолюта. Люди днем живут на виду у других людей, ни
мало не заботясь о том, как они выглядят. Даже фотографирование сценического действия не досаждает им. Правда, дети, уловив зависимость фотографа от объекта, пытаются превратить процесс съемки в заработок. Стихийно они воспроизводят писаные и неписаные законы, когда снимающий должен спрашивать разрешения или оплачивать лицензию на фотоохоту за образами. Привыкшие к "браконьерской" съемке, мы легко отметаем их притязания, но дети хитрили--они забегали в какой-нибудь живописный угол и оттуда кричали:
-- Фото, фото!
Полагая, что они просто хотят сфотографироваться, как любые дети, будь то в пинежской деревне или в чукотской тундре, ты наводишь на них объектив и нажимаешь затвор. Услышав щелчок, они, словно спринтеры после выстрела стартового пистолета, срываются с места и бегут к тебе, держа ладони лодочкой и весело крича:
-- Рули, рупи!
Не получив платы, не обижаются, а дружно срываются с места и весело бегут впереди, чтобы у соседней пагоды или ступы повторить операцию. Эта игра занимает их целый день, в течение которого они не теряют доброжелательного отношения к снимающим, совершенно игнорирующим их законные требования оплатить труд.
Взрослые в эту игру не играют. Побирающихся на улицах Катманду, по восточным понятиям, не много, а несколько лет назад не было вовсе: не у кого было просить--туристов как таковых в Непале не существовало. Теперь есть, но, к счастью, не слишком много, во всяком случае, они не нарушают традиционную картину города своим инородным видом, к тому же обаяние города столь велико, что каждому приезжему хочется участвовать в его жизни, раствориться в ней. Многие улавливают тяготение непальцев к естественному поведению и облачаются в местные одежды или свои, не обременяющие движений. При этом нет ни ощущения маскарада, ни расслабленности.
Мы бежим по улице трусцой, не ощущая себя зрителями. Мы часть общего уличного действия. Кто раскладывает зелень, кто ремонтирует кувшины и велосипеды, кто бреет и стрижет, кто толкает тележку по освещенной утренним солнцем улице, где в каждом дворе может оказаться мирового класса архитектурный шедевр, а кто бежит по улице на королевский стадион.
Сходство улиц с театральными декорациями не ограничивается сценами первых этажей, поскольку и вторые и третьи дополняют картину, только они напоминают уже театр кукол: прямоугольные окна без стекол, украшенные резьбой или орнаментом, перерезаны на одну треть снизу барьером, а над барьером в черном проеме неподвижно стоят или машут руками или негромко переговариваются с улицей маленькие, почти игрушечные, дети и небольшие живописные взрослые; они появляются или исчезают в соответствии со сценарием или пьесой, написанной много сотен лет назад для персонажей этого города, не теряющей своего великого смысла по сей день.
81
Железные ворота королевского стадиона закрыты не потому, что власти не хотят проникновения физической культуры в массы, а потому, что на стадионе стоит асфальтовый каток. Мало ли кому в Катманду он может понадобиться...
Стадион ухожен, хотя трава на поле и жухлова-та. Ареной пользуются во время больших праздников. Большую часть времени она пустует. Впрочем, легкоатлеты тренировались. Человек пять бегали отрезки по первой дорожке. Это мы увидели, когда перелезли через ворота. Привратник долго и вяло ругался и размахивал руками. Оказалось, что он был расстроен нашим переходом через барьер и удивлялся отсутствию сообразительности: зачем лезть, когда можно постучать и вам откроют? В дальнейшем во время утренней зарядки вход на стадион был открыт каждое утро. Однажды на дорожку выбежало человек сто полицейских. Они пробежали кружок, а потом, опустившись на колени, долго дубинками выбивали пыль из газона футбольного поля. По-видимому, готовились к борьбе с беспорядками. За две недели пребывания в городе я не видел ничего, что нарушило бы размеренный ход жизни в Катманду, кроме разве свадеб, которые шумно и весело, под звуки визгливых оркестров, движутся по улицам днем при свете солнца, а ночью освещаемые ярко-зеленым светом диковинных керосиновых ламп. Да и самих полицейских я видел на двух или трех перекрестках, где они без особого труда создавали автомобильные пробки, участники которых беззлобно и терпеливо ожидали, когда страж порядка разберется, кого пропустить в первую очередь.
Машины в Катманду появились недавно (теперь их чуть ли не двадцать тысяч), а светофоры и вовсе только что. Первое время толпы собирались на перекрестках посмотреть на диво -- как автомобили, стоит полицейскому зажечь красный свет, тормозили и начинали двигаться с включением зеленого. Регулировщик чувствовал себя артистом и успешно развлекал зрителей. Увидев издалека на пустой улице машину, он подпускал ее поближе и вдруг включал красный сигнал. Машина, визжа тормозами, шла юзом, зрители восхищенно качали головами, а полисмен победно смотрел по сторонам. Потом зеленый -- машина двигалась, а герой разве что не делал цирковой комплимент. Теперь к светофорам привыкли. Регулировщики, надев перчатки, разводят автомобильные струйки руками. Кроме них на порядок уличного движения существенно влияют коровы. Осознав свою священную безнаказанность (за наезд на корову в Непале полагается тюремное заключение пятнадцать лет, а для иностранцев -- высылка из страны), они лежат на мостовых, где им удобно, заставляя водителей осторожно лавировать. Коровы эти вовсе не бесхозны, они честно дают молоко своим хозяевам, но для окружающих они предмет уважения. Доброжелательные непальцы помнят, что одна корова оказала какому-то из богов добрую услугу в прошлом, и обеспечивают покой и безопасность всем ее родственникам.
На зарядке самые истовые--Анатолий Георгиевич Овчинников, Слава Онищенко, Володя Балы
бердин и Володя Воскобойников -- пробегали в хорошем темпе километров пять-восемь, остальные-- меньше и ленивее, но тоже много и быстро, потом сидели на траве, разговаривали и не спеша, пешком возвращались в "Блю стар".
С первого дня возвращения с Эвереста в Катманду альпинистам предложили насыщенную программу, которая началась, что вполне закономерно, со встречи с работниками посольства. Зал нового посольства был полон. Вся советская колония во главе с послом А. X. Визировым пришла как на премьеру. Да по существу это и была премьера-первое публичное выступление, отчет, произнесенный вслух. Вся команда вышла на сцену в синих пиджаках с гербами и тут же была одарена цветами. Вечер рассчитывали уложить в два часа, а продолжался он часов пять. Выступавших Тамма, Балыбер-дина, Бершова, Валиева, Хомутова прерывали аплодисментами через слово. Выступление доктора сняло драматизм и напряжение, и зрители и участники радовались иронической интерпретации событий. Овчинников выступал в конце вечера, когда уже все устали, но говорил сорок пять минут, и все слушали и внимали.
-- У профессора единица времени-- академический час,-- прокомментировал выступление старшего тренера Орловский.-- Если бы он не уложился, нам пришлось бы его слушать еще столько же -- пару.
Потом были пресс-конференции для непальских и иностранных, в том числе и советских, журналистов. На все вопросы, какими бы каверзными они ни были, наши альпинисты отвечали спокойно, потому что говорили то, что реально происходило на Горе, разве что без подробностей. Заминку вызвал лишь вопрос относительно флагов, которые, судя по заметке, опубликованной в одной из наших газет, "весело трепетали на флагштоке на вершине Эвереста" во время пребывания первой двойки наверху, хотя были они, как мы помним, в рюкзаке Мыслов-ского, лежащем и поныне на склоне Эвереста... Но и с этим вопросом разобрались.
Потом было собрание, которое дипломаты выделили особо. Премьер-министр принял посла, Тамма и Балыбердина, чего не бывало ранее ни с одной экспедицией. Володя произнес речь, которая была оценена своими (это ведь в конечном счете главное) очень высоко.
Король Бирендра передал поздравление с успехом. Успех был. Тут король совершенно прав.
Прием в посольстве в честь восходителей был многолюден. Советские и иностранные дипломаты и высокие правительственные чиновники смешались с альпинистами, с вернувшимися из трекинга туристами-болельщиками и долго не хотели расходиться...
Ребята были счастливы, они даже не предполагали, сколько радости они принесли своим, сколь популярны стали среди чужих и как много сделали для популярности нашей- страны в Непале...
Тамм попросил не расходиться, сообщив, что в Катманду находится Рейнгольд Месснер, в одиночку и без кислорода взошедший на Эверест и побывавший к тому времени еще на шести восьмитысячни
82
ках, и что он хотел бы встретиться с нашими альпинистами.
Месснер оказался бородатым молодым человеком, несколько беспокойным для такого выдающегося спортсмена. Он знал, что советский альпинизм исповедует коллективные действия на Горе, и это правильно, но он чувствовал в себе силы ходить один и ходил, хотя всякий раз ему было страшно.
Месснера интересовали подробности подготовки и отбора альпинистов. Он записывал все пояснения на магнитофон с целью опубликовать интервью...
Тамм спросил Месснера, какой из маршрутов он считает сейчас наиболее интересным. Месснер сказал; что Южную стену Лхоцзе не прошел еще никто. Югославы начали, но не смогли добраться до вершины. Там очень интересный маршрут... Быть может, один из самых сложных, которые существуют в Гималаях,--там перед вершиной почти вертикальная стена. Было бы замечательно, если бы советские альпинисты прошли ее.
Каким должен быть, по-вашему, возраст вос
ходителя на Эверест?
Я думаю, тридцать пять лет в среднем.
Это как раз средний возраст нашей коман
ды,--сказал Тамм, и все засмеялись совпадению...
Да,--сказал Месснер,--в тридцать пять у вас
есть решимость, сила и уже достаточно опыта.
После сорока пяти высотные восхождения, особенно
без кислорода, уже чрезвычайно сложны...
Кто-то из ребят спросил, как Месснер оценивает наше восхождение.
Мы, европейские альпинисты, знаем, что со
ветские восходители очень сильны, и тем не менее
были поражены, когда узнали, что по этому слож
нейшему маршруту взобрались без шерпов и все
делали сами. Это свидетельствует, что у советских
альпинистов чрезвычайно высокий класс.
Как вы готовили себя к восхождению на
восьмитысячники?
Когда пятнадцать лет назад я был в Доломи
тах, я делал в год от восьмидесяти до ста восхож
дений. Разных--и легких, и посложней. Вы знаете
Доломиты... А последние пять лет я восходил на два
высоких пика в год. Обычно случалось одно успеш
ное и одно неудачное восхождение.
Занимались ли вы специальной подготовкой к
высотным восхождениям дома?
Да, я, как правило, бегал по очень крутым
склонам, но в последние два года, после того, как
покорил в одиночку Эверест с тибетской стороны, я
уже больше не занимаюсь этим. Я стал пожилым.
Мне не хочется бегать каждый день. Я только
лазаю по скалам... Если мне везет, я восхожу на
высокую гору; если нет--нет... Очень сложно фи
нансировать экспедицию из Европы. Поэтому мне
приходится больше работать, и времени на трени
ровки остается меньше.
Каким образом вы собираете деньги на экспе
дицию?
Читаю лекции, пишу книги, снимаю фильмы...
Сколько вам лет?
Тридцать семь.
Вы хорошо выглядите для тридцати семи.
Нет, я устал, и у меня очень болит печень--я
поймал амебу, когда шел на Канченджангу, а когда
шел обратно, было уже поздно избавляться от нее
терапевтическими средствами. Впрочем, я точно не
знаю, понадобится операция или еще можно будет
что-то сделать.
Как вы заразились?
Вероятно, я пил чанг...
Надо было водку,--сказал Туркевич.
Она слишком крепкая, не только для амебы,
но и для меня.
Вы поставили себе цель взойти на Эверест
без кислорода--и взошли, в одиночку--и взошли,
теперь хотите взойти на четыре восьмитысячника в
один год. Есть еще какие-нибудь идеи?
Закончить все это.
Когда?
Когда взойду на все восьмитысячники. Сейчас
у меня в активе семь из четырнадцати. Если за год
повезет хотя бы с тремя из четырех, дальше я не
буду так спешить.
Собираетесь ли вы продолжить одиночные
восхождения?
Вообще я ставил себе цель подняться в
одиночку на любой восьмитысячник, потом решил:
почему не Эверест? Несколько раз я пытался
заставить себя сделать восхождение, но страх оста
навливал меня. Только в семьдесят девятом году
мне удалась попытка. Когда, провалившись в вось
миметровую трещину, я на четвереньках выбрался
оттуда (это было не очень легко), я решил, что
больше не буду ходить в одиночку, но это восхожде
ние довел до конца.
Ну что ж, Хиллари ребята видели, с Месснером беседовали, да и с великим шерпой Тенцингом можно было бы встретиться, если б знать, где он остановился в Катманду.
А потом наших альпинистов пригласили посетить национальный заповедник--королевский парк Чит-ван, где на полной свободе живут диковинные звери, которых у нас можно видеть разве что в зоопарке. На автобусе с изображением йети на целый день отправились ребята в сказочный мир экзотических растений и животных, катались на слонах и с них, со слонов, видели носорогов--на них только со слонов и можно смотреть, потому что праздных созерцателей их жизни они не любят, а слонов--уважают.
Впрочем, о подробностях этой поездки я рассказать не могу, так как сам в Читван не ездил.
Я спрессовал все официальные события, и получилось, что произошли они чуть ли не в один день. На самом деле эти и другие встречи продолжались недели две... А вот Венделовский вернулся из Луклы на второй день и лег на свою кровать...
В конце мая--начале июня с гималайских гор спускаются именитые и безвестные альпинисты. Скоро начнется период муссонов... А пока ясно, тепло и сухо... Это я к тому, что близится вечер, пора решать, где ночевать, чтобы не остаться на улице. Впрочем, почему бы действительно не остаться на улице? Накануне вечером я видел, как прямо на тротуаре отдыхал человек. В головах у него
83
мирно горела свеча, чтобы кто-нибудь ненароком впотьмах на него не наступил.
Свечу я достал у ребят, у них же взял каремат-- тонкую, довольно гибкую пористую пластину, которую альпинисты кладут на лед, камни, снег под спальник в качестве теплоизоляционной прокладки. Сумка с фотоаппаратами при мне. Я медленно иду через весь город. Он невелик по размерам, но велик в своей чудесной красоте. Тысячи храмов буддийских и индуистских, изваяний, медных скульптур заполняют каждый его уголок. Ты идешь по улице и сворачиваешь в первые попавшиеся воротца. Внутри--площадь большая или малая, на ней пагода или несколько пагод, диковинные птицы, звери...
Все это в работе, все действует или на него обращено действие человека. Непалу не с кем было воевать. Город накапливал сокровища, не расходуя их, и теперь, дивным образом вплетясь в современную жизнь Катманду, они создают сказочный облик восточного города.
На огромном поле, куда иногда привозят на продажу коз, в свободное от торжищ время мальчишки играют в футбол. Тысяч пять мальчишек-- кто-то из альпинистов посчитал.
А утром здесь же картины из "красивой жизни": на фоне куполов индуистских храмов в мягком сиреневом тумане скачут всадники, проносится запряженная парой карета. Не знаю уж, каким состоянием надо обладать, чтобы содержать кровных лошадей в этой беднейшей стране. Образ жизни местных властителей мало похож на образ жизни народа, но он схож с жизненными устремлениями других властителей. Он усреднен и в значительной степени космополитичен по внешним признакам. Дома, машины, увлечения, заботы непальского вельможи более похожи на такие же заботы и увлечения вельможи в Дании, чем на то, чем живет его соотечественник--простой шерпа или невар.