Поколебавшись, он сказал:
— Ей нездоровится, принцесса, и она решила прилечь.
Джейми нахмурилась.
— Мамочка часто болеет, правда? — спросила она печально.
— Правда, солнце мое, — кивнул Линд, протягивая к ней руки. Джейми забралась к нему на колени и крепко обняла его. — Прости меня, девочка, — прошептал он, прижимая ее к себе.
«Прости меня, что Фрэн не может быть тебе хорошей матерью», — подумал он.
Времена года сменяли друг друга, после лета пришла осень, а Фрэн Линд все глубже погружалась в депрессию. Она плохо спала, ела, только чтобы не умереть голодной смертью, и почти не выходила из своей спальни, даже еду просила Сейди приносить к ней в комнату, так что муж и дочь обедали в одиночестве. В конце августа Линд перебрался из их общей спальни в одну из комнат для гостей. К началу октября Фрэн потеряла в весе целых двадцать фунтов, и теперь платья болтались на ней, как на вешалке. Она стала много пить, пристрастилась к наркотикам, которые ей выписывали в качестве лекарств. Линд махнул на нее рукой и больше не пытался примирить ее с Джейми, понять причины отсутствия в ней интереса к дочери и не старался втянуть ее в беседу. Родители Фрэн и сестра уговаривали ее проконсультироваться с врачом, но безуспешно.
Почему они не могут уразуметь, что ее нужно оставить в покое и все, размышляла Фрэн. Психиатр тут не поможет — и никто не поможет. Разве только Джим? Но эту надежду она давно оставила. Он не мог — или не хотел — дать ей то, что ей было необходимо для счастья. Фрэн принималась плакать. Ей нужна только его любовь. Разве не старалась она быть хорошей женой? Что же она делала не так?
Слишком поздно Фрэн поняла, что муж никогда не любил ее. Теперь она убедилась, что он женился на ней лишь затем, чтобы попасть в фирму ее отца и утвердиться в банках Колби. Вначале он вел себя так, чтобы никто не узнал правды, но после рождения Джейми он перестал скрывать это.
Джейми. Одна Джейми и значит что-то для Джима. Ее он обожает. Фрэн качала головой. А она-то думала, что он не хочет ребенка! Рождение дочери заставило Джима чаще бывать дома, но в их отношениях ничего не изменилось, хотя Фрэн так на это надеялась. Напротив, дочь развела их еще дальше, если это возможно. Для Джима она просто перестала существовать, он жил только Джейми и одной Джейми. «Если бы я завтра умерла, — мрачно рассуждала Фрэн, — мой муж этого даже не заметил бы. И дочь тоже».
«Если бы я умерла!» Да, ей хотелось умереть. Разве смерть хуже ее нынешнего прозябания? Неужели брак без любви и сознание, что ты не в состоянии любить собственного ребенка, лучше? Джейми она не нужна, и на взгляд Фрэн, ей было бы лучше без нее. Джейми нужен только отец — вот и прекрасно, пусть получает его целиком. Им обоим будет лучше без меня, решила Фрэн.
Она взглянула на старинные часы, стоявшие на туалетном столике. Сейди сегодня выходная. В доме она одна, Джим с дочерью отправился на соревнования по верховой езде. С тех пор, как Джейми увлеклась лошадьми, они целыми днями пропадают на соревнованиях и бегах. И еще этот пони, которого Джим подарил ей, — носятся с ним, будто он уже победил на всех скачках! Их не будет до вечера. У нее куча времени, все можно успеть. Это единственный выход, подвела она черту под своими рассуждениями и отправилась в гардеробную.
«Как давно я не занималась своими туалетами! — подумала она, придирчиво разглядывая свои платья. — И все же следует выглядеть прилично, ведь это случается с человеком однажды». Она выбрала свое любимое платье из голубого шелка от Себастиана, купленное перед свадьбой. Она не могла припомнить, когда в последний раз его надевала. Фрэн положила платье на кровать и стала подбирать к нему туфли, чулки, серьги, жемчуг — так же тщательно, как она только что выбирала платье. Одевшись, она причесалась и накрасилась, как будто собиралась на званый вечер. «Так это и есть, — подумала она, — мой прощальный вечер».
Она вгляделась в изможденное лицо, смотревшее на нее в зеркало. «Неудивительно, что он тебя не любит, — с отвращением отметила она. — Ты всего лишь жалкое подобие женщины».
Взяв сумочку, она деловито спустилась с лестницы и направилась в гараж, где уже полгода стоял без движения ее голубой «кадиллак».
Она даже не знала, достаточно ли в баке горючего. Плотно затворив дверь гаража, она подошла к машине и отворила дверцу. Сунула ключ зажигания, услышала ровный шум мотора. «Это не займет много времени», — думала она.
Затем она откинулась в кресле и глубоко вздохнула, молясь, чтобы все закончилось поскорее.
— Ах, папочка, я просто дождаться не могу, когда мы с Кристобалем тоже будем прыгать на соревнованиях! — радостно щебетала Джейми, когда они ехали домой вдоль Лонг-Айленда. — Вот весело будет! Ты ведь приедешь, правда, приедешь?
— Конечно, я буду с тобой, принцесса, если смогу, — пообещал ей отец. — Ты же знаешь, мне не всегда это удается…
— Знаю, — кивнула Джейми с сожалением. — Ну, а если ты будешь дома… если будешь, ты ведь приедешь?
— Несомненно, — улыбнулся он.
Ну, теперь она целый месяц спать не будет, в душе рассмеялся он. Личико ее, окруженное непокорными завитками, озорные зеленые глазенки, вспыхивающие счастьем при взгляде на выигранную сегодня голубую ленточку, делали ее похожей на ангелочка и на чертенка одновременно.
— А мама? — прервала его размышления Джейми. — Как ты думаешь, она придет?
Линд нахмурился. Как бы ни были плохи их супружеские отношения, Джейми никогда не переставала любить мать.
— Вряд ли, принцесса, — решительно ответил он, не желая внушать надежды. «Почему Фрэн держится так отстраненно? — горько сетовал он про себя. — Джейми так нужна мать, а она ведет себя хуже, чем чужая. Когда девочка подрастет, им с Фрэн уже не сблизиться. Их отношения и сейчас мало что связывает, несмотря на все усилия Джейми отыскать путь к сердцу матери».
Повернув машину к дому и проезжая мимо гаража, он заметил, что гараж закрыт, хотя ему казалось, что утром он оставил дверь открытой. Или нет? «Должно быть, я ошибаюсь», — подумал он беззаботно. Остановив машину у подъезда, он высадил Джейми.
— Беги наверх и переоденься, — сказал он, — а я отведу в конюшню Кристобаля.
— Хорошо, папочка! — Она чмокнула его в щеку и поскакала по ступенькам, зажав голубую ленточку в руке. Наверное, торопится показать ее Фрэн, мелькнуло у него в голове. Лучше бы она забыла, что у нее есть мать.
Когда он вернулся к машине, он услышал гул мотора, доносившийся из гаража. Он не поверил себе, прислушался. Да, это звук мотора. Он кинулся к гаражу и отворил тяжелую дверь. Когда он увидел машину Фрэн с работающим мотором, когда запах выхлопных газов бросился ему в нос, он сразу догадался, что произошло, вернее, что натворила его несчастная жена. Выхватив из кармана носовой платок и прикрыв им рот и нос, он ринулся внутрь. Синий вонючий дым застилал все кругом, из-за него ничего нельзя было толком разглядеть. Вытащив Фрэн из машины, он вынес ее на свежий воздух, положил на траву, пошлепал по щекам в надежде привести ее в сознание, но напрасно. Дыхания не было. Он поискал ее пульс, прижал ухо к сердцу. Сердце не билось. «Господи Боже, — подумал он, — она мертва!»
— Мамочка!
Линд резко обернулся. Джейми стояла в нескольких шагах от него, судорожно прижимая голубую ленточку к белому от ужаса лицу.
— Немедленно иди домой, Джейми! — приказал он. Не нужно ей быть тут, она не должна этого видеть.
— Что с мамой? — крикнула Джейми, подходя еще ближе. Нижняя губка ее дрожала, вот-вот заплачет. — Почему она не просыпается?
Линд не отвечал, что он мог ответить? Как он мог сказать ей, что ее мать умерла?
Глава 7
Вашингтон, апрель 1966 года
— Послушай, Гарри, да говорю же тебе, я согласен. На все сто согласен. Но одного я все же не могу понять: почему именно я должен ехать в Москву. — Линд уселся на подоконник в офисе Уорнера, почти полностью закрыв своей спиной вид на Капитолий. — Почему бы не послать Лью Болдуина или Аллена Гаррисона?
Уорнер энергично затряс головой:
— Никто не знает город — да и людей — так, как ты, Джим. — И он принялся раскуривать трубку.
— Знаю? — расхохотался Линд, уловив в словах Уорнера явное преуменьшение. — Да этот город столько лет был моим вторым домом!
— По твоей просьбе, — напомнил Гарри.
— По моей просьбе, — согласился Линд.
Уорнер встал, прошелся по комнате.
— И напомню тебе, Москву ты предпочитал своей жене. — Он налил две чашечки кофе из кофейника, стоявшего на плитке у стола.
Линд взял протянутую чашечку.
— На брак я пошел ради прикрытия, — сказал он нарочито резко. — А ты чего ожидал — цветов и вздохов?
— А ребенок? С ним ведь все по-другому, правда? — сощурился Уорнер.
Линд сжал челюсти.
— Я нужен дочери, как никогда, Гарри, — наконец произнес он. — Самоубийство матери потрясло ее. Она здоровый, крепкий ребенок, но я знаю, как она ранима и беззащитна. Даже пока Фрэн была жива, матери у Джейми, можно сказать, не было, ну, а теперь, когда она умерла… — Голос его пресекся.
— Я понимаю, тебе жаль девочку, — участливо произнес Уорнер. — Но ведь дело прежде всего, Джим.
Линд только глаза завел.
— Да, уж это мне говорить не надо! — В его голосе зазвучали саркастические ноты.
— У тебе же есть экономка?
Линд сделал несколько глотков очень горячего кофе, потом отодвинул чашку.
— Есть, — не сразу отозвался он, — но Сейди уже немолода, да и Джейми для нее — сущее наказание, она и для молодой крепкой женщины не подарок.
— Найми гувернантку, — предложил Уорнер, — с хорошими рекомендациями, умеющую обращаться с детьми…
— Ей нужен отец, Гарри. Я ей нужен, — резко оборвал его Линд. — Ей необходимо знать, что хотя бы один из ее родителей жив и любит ее. Никакая няня не заменит отца и мать — уж поверь мне, это-то я знаю! — Он и впрямь слишком хорошо это знал. В его ранних воспоминаниях не было ни мамы, укладывающей его в постель и читающей ему на ночь сказки, ни отца, который сажал бы его на плечи или играл с ним в мяч. В его детстве была лишь няня, очень добрая, но разве могла она заменить родную мать? Были лишь бестелесные голоса его родителей, звонивших из различных экзотических мест планеты, чтобы поздравить его с днем рождения или праздниками, которые он неизменно встречал один, без них. И такая же жизнь ждет его ребенка?
— Но есть же бабушка с дедушкой, свояченица! — подсказал Уорнер.
Линд отрицательно покачал головой.
— Коллин Колби ненавидит меня — она не может простить мне гибели Фрэн. Джейми оставлять с ней, даже ненадолго, нельзя, хотя ее мужа я все еще могу считать своим другом. А Кейт недавно вышла замуж за сенатора Крэга Пирсона. Она живет здесь, в Вашингтоне, и по горло занята собственными делами.
— А твое семейство?
Линд нахмурился.
— Тут ты и сам все знаешь. — Линд взглянул на часы: — Извини, Гарри. Мне надо успеть на самолет, Джейми без меня не ляжет спать. — Он набросил пальто и вышел, так ничего и не решив.
После ухода Линда Уорнер еще долго размышлял над сложившейся ситуацией. Джима он уважал, хотя мало его понимал. Твердый орешек, холодный, бесчувственный, попробуй, раскуси его. Кто знает, что он думает или чувствует на самом деле. Временами Уорнеру казалось, что этот человек вообще не способен испытывать какие-либо чувства. На первом месте у него всегда были интересы дела. Линд был одним из лучших — если не лучшим — оперативным агентом, прошедшим тренировочный лагерь СУ, и до сих пор беспрекословно выполнял любые приказы. Но отцовство переменило его, рождение дочери сделало его добрее и мягче.
Думал об этом и Линд в самолете из Вашингтона в Нью-Йорк. За три года, которые минули со дня смерти Фрэн, он сполна хлебнул забот и огорчений, с которыми сталкиваешься, когда растишь ребенка без матери. Хотя Фрэн в сущности почти не занималась дочерью, пока была жива, все же это было совсем другое. Она была рядом, хотя бы физически. Но покончив с собой, Фрэн нанесла Джейми такой сокрушительный удар, от которого девочка не скоро оправится. Джейми очень изменилась за эти несколько лет. По-прежнему живая, озорная и непосредственная, она замкнулась в своих чувствах из страха быть отвергнутой, отгородилась от тех, к кому могла бы привязаться. «Вся в меня», — не без грусти думал Линд.
В его памяти воскресали воспоминания, которые он, казалось, давно похоронил. Ему вспоминались его собственные родители, археологи с мировым именем, которые исколесили весь мир. Им принадлежат невероятные открытия, их имена и фотографии мелькали в прессе всего мира. Их лица на фотографиях он видел куда чаще, чем в жизни, у него был целый альбом вырезок, фотокарточек и открыток, полки ломились от груд написанных в спешке писем — с очередными извинениями, что они опять не приедут; они никогда не интересовались, как его дела в школе, как он вообще живет, зато засыпали его экзотическим подарками, от которых радости был мало, потому что главное его желание — чтобы родители оказались дома хоть ненадолго — оставалось несбыточным.
Он вспомнил, как он огорчился, когда они не приехали из очередного путешествия. И тут ему вдруг сказали, что они уже никогда не вернутся. Его огорчение сменилось жгучей обидой. Он помнил гнев, который охватил его, когда ему сообщили, что они погибли в пещере на раскопках в Египте. Он ненавидел их за то, что они умерли, за то, что не вернулись домой, как обещали. Поэтому он хорошо знал, что должна была чувствовать его дочь, когда Фрэн ушла из жизни.
Но на себя он возлагал гораздо большую вину: своеволие Джейми на знало удержу. Он и без того редко был рядом с дочерью, а сейчас, выходит, опять должен надолго отправиться за границу. «Даже с хорошей гувернанткой, — размышлял он, — Джейми будет расти, как трава в поле, без любви и привязанности, которые так необходимы в ее возрасте. Кого я обманываю?» — спрашивал он самого себя. Пытаясь воспитывать Джейми, он не мог добиться от нее дисциплины. Он хотел быть с ней строгим, потому что при ее характере она нуждалась в твердой руке, но в конце концов каждый раз она одерживала над ним верх. К несчастью, его непоследовательность только вредила Джейми.
Джейми не проказила умышленно, просто она была живым ребенком. Энергия в ней била ключом, а врожденная пытливость заставляла ее совать нос куда надо и не надо. У него были основания, когда он говорил Гарри Уорнеру, что гувернантка не спасет положения. За последние три года у Джейми сменилось шесть гувернанток, но рассчитываясь, все они объясняли свой уход одним и тем же: они обожают Джейми, она прелестный ребенок, а он отличный хозяин, но за девочкой не усмотришь. Даже Сейди, которая управлялась с хозяйством Линда еще до рождения Джейми, в последнее время тоже начала жаловаться. Линд не винил ее; Сейди состарилась, и с Джейми ей не сладить.
Он взмахнул рукой, отказываясь от предложенных стюардессой напитков. Его взгляд заскользил по знакомым небоскребам, проплывавшим внизу слева.
На подлете к аэропорту Ла-Гуардиа он все-таки нашел, как ему показалось, удачный выход из положения.
— Но почему, папа? — Зеленые глаза дочери глядели на него с мольбой. — Почему?
На этот раз Линд твердо решил не поддаваться на ее уговоры. Я это делаю для ее же пользы, подстегнул он себя.
— Потому что так будет лучше для тебя, принцесса, — сказал он. — Тебе нужно общаться с ровесницами, чтобы вырасти маленькой леди.
— Чушь собачья!
— Вот об этом-то я и говорю, — заметил он, стараясь сохранять серьезный и строгий вид. — Твои драки, твои словечки — все это слишком печально.
— А если я перестану браниться и драться, ты передумаешь? — попыталась она торговаться.
Он из всех сил постарался не улыбнуться.
— Боюсь, нет, — покачал он головой. — Ты знаешь, как часто приходится мне уезжать. Я не хочу, чтобы ты оставалась одна.
— Но пансион! — взвыла Джейми. — Это же гадюшник!
— С чего ты это взяла? — парировал Линд. — Насколько я знаю, ты еще не была ни в одном.