* * *
«Куда ему столько воды?» — удивлялся Манзур, глядя на адъютанта премьер-министра, лейтенанта Махмуда, который уже в третий раз с озабоченным видом трусил по залу кабульского аэропорта в сторону туалета, держа — в руках несколько больших пластиковых бутылок с минеральной водой.
Выждав, пока адъютант поравняется с ним, Манзур, будто случайно, сделал шаг вперед, преградив дорогу Махмуду.
— Извините, господин генерал, — пробормотал адъютант, останавливаясь в своем разбеге.
— Что это вы, Махмуд? — спросил Манзур, показав подбородком на бутылки.
Слегка покраснев, Махмуд сконфуженно кашлянул и, быстро осмотревшись по сторонам, сообщил:
— Небольшой несчастный случай, можно сказать, господин генерал. Видите ли, там, в туалете, уважаемый мулла Ахмед Саид… Он немного перенервничал, когда во время посадки нашего самолета по аэродрому попали эти ракеты, и у него схватило живот. Водопровод и место для омовения не работают, вот я и бегаю с бутылками по личному указанию премьер-министра.
«Тьфу!» — мысленно сплюнул Манзур и заметил с участливым видом:
— Понятно. Такое может случиться и с закаленными бойцами. Продолжайте, господин Махмуд, но все же попробуйте деликатно поторопить его святость — премьер-министр вот-вот закончит интервью с журналистами и нам надо будет немедленно выезжать.
Через некоторое время, утирая платком потный лоб, из туалета показался насупленный, бледный Ахмад Саид. Сухо ответив на приветствие Манзура, Ахмад Саид поправил съехавшую на бок коричневую смушковую шапочку и, строго уставив на Манзура седую бороду, требовательно спросил:
— Как это могло случиться?
— Что, ваша святость? — не понял Манзур.
— Как это могло случиться, господин генерал, что какое-то безбожное, подлое шайтаново отродье обстреляло наш самолет? Вы ведь гарантировали нам полную безопасность в Кабуле! Кто стрелял, вы это хоть знаете?
— Мои люди уже выясняют это. Когда они найдут виновных, тем придется горько раскаиваться, уверяю вас, ваша…
— Одним раскаянием они не отделаются! — нетерпеливо перебил Ахмад Саид. — С них с живых шкуру спустить — и то мало будет!
«Вот ведь как лют!» — с досадой подумал Манзур, готовясь выслушать немало свирепых предложений и замечаний почтенного старца, разъяренного от только что пережитого им унизительного страха. К большому облегчению Манзура, в этот самый момент небольшая группка одетых в военную форму и штатскую одежду людей, обступивших премьер-министра, зашевелилась, негромко зашумела и двинулась к выходу. Впереди неторопливо вышагивал сам премьер-министр, прибывший в Кабул вместе со своей свитой, чтобы отслужить в главной мечети города благодарственный молебен по случаю взятия моджахедами афганской столицы. Извинившись, Манзур почтительно взял под локоть умолкнувшего старца и, направив его к выходу, сам поспешно выскочил на улицу, где прибывших уже поджидала кавалькада автомобилей.
— Приветствую вас в освобожденном Кабуле, господин премьер-министр, — ловко козырнул Манзур и приоткрыл дверь массивного черного «Мерседеса». — Прошу в автомобиль — нас с нетерпением и радостью ждут в мечети наши афганские друзья.
— Спасибо, — кивнул премьер и грузно опустился на сиденье. С другой стороны к нему подсел министр иностранных дел, а Манзур, аккуратно прихлопнув дверь, устроился рядом с водителем.
— Кстати, господин генерал, где вы были все это время? — угрюмо заметил премьер. — Нам пришлось пережить при посадке несколько тревожных минут, и я ожидал услышать от вас немедленный доклад об этом обстреле.
— Я задержался именно потому, что поторопился отдать необходимые распоряжения своим офицерам найти и жестоко наказать преступников. Это заняло у меня некоторое время, ваше превосходительство.
— Ну, ладно! — немного смягчился премьер. — Досадно, конечно, но хорошо, что обошлось без потерь. Главное — подумать только! — мы наконец-то в Кабуле. Сбылась моя мечта!
— Да, ваше превосходительство! — поспешил подтвердить министр иностранных дел. — Мы все отлично помним, как еще в самый разгар войны вы торжественно поклялись войти в Кабул победителем и принять участие в благодарственном богослужении. Все получилось, как и было предначертано Аллахом и нами, простыми смертными.
— Вот именно, нами, — сделал ударение на последнем слове премьер-министр. — Кто только не пытался давать нам советов, как и куда вести дело после ухода русских. Всякие там Женевские соглашения, ООН, генеральный секретарь ООН, специальный посланник генсекретаря ООН, план мирного урегулирования генсекретаря ООН. Уф! «Не пытайтесь срезать угол, прислушивайтесь к ООН, договаривайтесь с Наджибом о коалиционном правительстве!» Ха! — передразнил кого-то премьер. — Очень надо! Политическая воля, дипломатическая гибкость и хитрость, военный натиск — и вот мы здесь, а наши афганские союзники у власти.
— Совершенно верно, ваше превосходительство! — улыбнулся Манзур, почувствовав благоприятную перемену в настроении премьера, и, чтобы еще более укрепить ее, добавил: — Между прочим, «Мерседес», в котором мы сейчас едем, принадлежал самому Наджибу. Он заказал несколько таких бронированных машин в Германии и катался на них со своими соратниками — до недавнего времени.
— В самом деле?! — радостно оживился премьер. — Как это у вас, у генералов, называется — военный трофей, да? Очень хорошо!
Окончательно придя в доброе расположение духа, лидер начал подробно развивать тему о долгом пути моджахедов к победе. Подавая краткие одобрительные реплики, Манзур при этом думал про себя: «Если б ты только знал, чего мне стоило уговорить твоих моджахедов не перерезать друг другу глотки уже здесь, в Кабуле».
Перед мысленным взором Манзура мелькнула сцена — рассевшиеся в креслах вокруг небольшого стола вожди джихада с насупленными бородатыми лицами, торопливый говор Раббани, горячо доказывавшего, что именно его моджахедам принадлежит главная заслуга во взятии Кабула, все более свирепый тон представителя Хекматияра, начавшего намекать на возмездие, если его партия не окажется у власти, бледное, искривленное судорогой лицо Моджаддеди… Перед самым приездом премьера в Кабул Манзур и еще несколько пакистанских генералов участвовали в последнем совещании, на котором предстояло окончательно решить, кто же станет президентом Афганистана. Начавшись довольно спокойно, совещание вскоре переросло в ожесточенную перепалку, а затем и в яростную свару. Манзуру пришлось вмешаться самым решительным образом — не хватало еще, чтобы они сцепились друг с другом перед самым визитом премьера, ведь тогда все насмарку. Не сразу, не без споров и возражений, но вожди джихада все же приняли наконец предложенную им формулу — первые два месяца президентом будет Моджаддеди, потом Раббани, а за ним по очереди и лидеры остальных партий, пока в стране не будут проведены всеобщие выборы или не состоится общенациональное собрание народных представителей — лойя джирга, которое назначит президента, — это уж как пожелают наши афганские братья, заключил тогда Манзур свою речь.
«Все могло бы окончиться хорошо, не начни Масуд после этого совещания вновь вытеснять Хекматияра из южных кварталов Кабула, который в отместку открыл огонь по столице. Вот вам и ответ на ваш вопрос, господин Ахмад Саид, — кто стрелял по аэропорту? — и искать никого не надо. Наш лучший друг и боевой соратник по священному джихаду — Хекматияр, вот кто. Впрочем, вам и премьер-министру сообщим об этом чуть позже, чтобы окончательно не испортить праздничного настроения», — думал Манзур, рассеянно поглядывая в окно.
— О чем вы задумались, господин генерал? — спросил премьер-министр, чутко заметивший, что Манзур почему-то перестал издавать одобрительные междометия в ответ на рассуждения своего начальства.
— Я думаю о том, сколько работы еще предстоит сделать, чтобы установить здесь желанный нам порядок, — ответил Манзур. — Наши люди уже взяли под контроль все афганские министерства и городскую администрацию, но дело пока идет туговато. Поверите ли, в первые дни здесь пришлось даже выставить усиленные наряды регулировщиков на улицах, поскольку местные жители привыкли при Наджибулле ездить на советский манер, по правой стороне дороги, а моджахеды и наши водители — по левой, как в Пакистане.
— Пустяки, — махнул рукой премьер. — Пускай переучиваются на наш лад — прежние времена прошли. Никто и не ожидает, господин генерал, что порядок удастся навести быстро и повсеместно — слишком много проблем, а вот то, что нас обстреляли по прибытии в Кабул, — это совсем другое.
Манзуру опять пришлось заверять премьер-министра в том, что подобные случаи более не повторятся. Желая отвлечь внимание вновь начавшего мрачнеть лидера, Манзур показал на здание, мимо которого как раз проезжала кавалькада.
— А вот здесь, в этой гостинице, буквально на днях наши моджахеды произвели суровую расправу над одним из самых уродливых порождений прежнего режима.
— Это что же? Прямо здесь, в центре города? — озабоченно встрепенулся премьер-министр. — Надеюсь, что они не допустили ничего такого, о чем могли бы узнать… кому не следует. Мы все ненавидим приспешников Наджиба, но нам не надо, чтобы нас обвиняли в нарушении прав человека.
— Нет, что вы, я совсем другое имел в виду. В подвалах этой гостиницы были уничтожены все кабульские запасы водки — сорок тысяч бутылок отборной русской водки, вот и все!
— Ах, какая потеря! — невольно вырвалось у министра иностранных цел, известного любителя спиртного, в том числе и хорошей водки. Поймав на себе удивленные взгляды премьер-министра и Манзура, он, впрочем, тут же поправился: — Да, я и говорю — сколько потерь понесли наши афганские братья. Мало того, что русские уничтожали их огнем и мечом, так еще и травили этим омерзительным зельем.
— Хватит вам! — досадливо поморщился премьер-министр, которого не обманула увертка министра. — Не о том вы думаете. Нам надо помыслить, как сейчас мы будем все вместе возносить Аллаху нашу сердечную благодарность. Кстати, вот мы, кажется, и прибыли.
Через пару минут премьер-министр, окруженный небольшой толпой афганских вождей, мулл и собственных генералов, входил в мечеть, ступая вместе со всеми через ее порог левой ногой, как и подобает доброму мусульманину.
* * *
— Здравствуйте, господин посол! Как ваши дела, как настроение? — приветствовал Виктора Ивановича в своем кабинете заместитель министра иностранных дел Пакистана Юнус-хан. — Чем могу быть вам полезен?
— Спасибо, дела-то лично у меня нормальные, а вот настроение отвратительное, — начал без лишних церемоний посол.
— А что такое? — спросил с невинным видом пакистанец, который, конечно, не мог не догадываться, зачем с утра пораньше к нему пожаловал посол.
— Имею поручение обратиться к вам за содействием по следующему крайне важному для нас вопросу. Москва убедительно просит вас оказать самое решительное воздействие на Хекматияра, который, несмотря на все наши демарши, продолжает ожесточенный обстрел Кабула и российского посольства в частности. Мы пытаемся сейчас эвакуировать наших людей, но это практически невозможно сделать, поскольку в первую очередь под прицелом находится аэропорт…
Виктор Иванович начал длинный монолог, а Андрей Васильевич, слушая посла, вспомнил, как совсем недавно сопровождал его в МИД по другому, но тоже очень неприятному поводу. Повод был такой — один из главных руководителей России, приехав с визитом в Дели, не стал утруждать себя чтением подготовленных для него мидовских документов и проговорок, а сказал простыми словами о Пакистане то, что ему пришло в голову под влиянием радушного приема индийцев или было подсказано одним из его советников на все случаи жизни. «Кашмир был, есть и будет индийским!» — отважно изрек он, свирепо глядя с трибуны в зал, где проходила его встреча с индийской общественностью, и для пущей убедительности мотнул кулаком, словно тряся зажатой в нем погремушкой. Сказано это было невзирая на то, что официальная позиция Москвы всегда предполагала мирное решение спорного вопроса о территориальной принадлежности Кашмира, из-за которого Индия и Пакистан неоднократно воевали друг с другом. Какой он к черту спорный, видимо, решил вождь, раз Индия — наш друг! Еще больший восторг у индийцев — недругов Пакистана — вызвало обещание ни при каких обстоятельствах не оказывать пакистанцам помощь оружием, хотя последние его никогда о помощи не просили, а пытались лишь договориться об обычных коммерческих поставках вооружений.
Понятно, что эта речь уже на следующий день появилась в пакистанских газетах под аршинными заголовками и с самыми злыми комментариями. Узнав о том, что наговорил большой руководитель в Дели, Виктор Иванович велел отвечать на все звонки пакистанцев, которые действительно начались один за одним, что его нет ни дома, ни на работе, и сам весь день не высовывал носа за ворота посольства. «Нету меня, и все тут! Говорите, что я на дачу в Марри уехал и что телефон там сломался», — распорядился он. Выждав сутки, чтобы хоть немного охладить пакистанские страсти, Виктор Иванович был наконец вынужден «объявиться» в посольстве и проследовать в МИД по вызову рассвирепевших пакистанских властей, которые ему теперь приходилось просить о помощи. Всю дорогу до МИДа посол уверял тогда Андрея Васильевича, а скорее, самого себя, что ничего страшного, мол, не произойдет, однако у самых ворот министерства не удержался и спросил молодого коллегу: «Что сейчас, по вашему мнению, все же будет?» «Я думаю, Виктор Иванович, — честно, но бестактно признался Андрей Васильевич, — что вам сейчас будет „по самые помидоры“». Так — и получилось — Юнус-хан, обычно весьма вежливый, обходительный и хорошо расположенный к России человек, на этот раз с трудом сдерживал одолевавшие его чувства и, яростно поглядывая на посла, настойчиво вопрошал: «Почему, ваше превосходительство? Не будете ли вы добры объяснить, чем вызваны слова вашего лидера, который не так давно заявлял, что станет строить отношения с нами и с Индией на равной основе? Что такое случилось, я не понимаю?» Виктор Иванович тоже не постигал, с какой стати этот лидер обрушился на Пакистан, но, конечно, признаться в этом не мог, а отделывался заверениями, что это-де все индийская пресса врет и приписывает нашему руководителю свои собственные злобные измышления.
«И чего он теперь так негодует? — удивлялся Андрей Васильевич гневным тирадам посла, требовавшего от Юнус-хана немедленной помощи в эвакуации российского посольства из Кабула. — Сами себя ставим в идиотские ситуации, а потом нам всем миром должны помогать из них героически выпутываться. Ведь писали мы в Москву, что замирения в Афганистане не видать, Кабул будут обстреливать и что в первую очередь несдобровать нашему посольству. Нет, не вняли, а вместо того чтобы заранее подумать о возможной эвакуации, сразу после свержения Наджиба взяли да и прислали в Кабул лично господина министра иностранных дел России, который пощеголял в моджахедской шапочке да и поставил задачу поскорее наладить контакт с новой властью, чтобы восстановить наш уничтоженный престиж. Кто же после этого посмел бы даже заикнуться об эвакуации? Ну и чего в итоге добились? По посольству хекматияровцы каждый день ракетами садят, все дороги из Кабула перекрыты, ооновцы и другие, кто поумнее, уже удрали. Как, хотелось бы знать, могут нам помочь пакистанцы, и зачем им вообще это надо, раз мы сами с ними никакого дела иметь не желаем. Будем опять упирать на полюбившийся нам со времен Горбачева гуманитарный аспект? Подайте, дескать, бывшей великой державе…»
Терпеливо выслушав Виктора Ивановича, клокотавшего по приказу родины справедливым гневом на Хекматияра и всех, не желающих нам помочь в эту трудную минуту, Юнус-хан поспешил заверить, что сделает все возможное, и добавил:
— Поймите, ваше превосходительство, что Хекматияр, который, как вы утверждаете, обстреливает ваше посольство, нам не подчиняется. Он готов прислушиваться к нам только тогда, когда это ему выгодно. По Кабулу он стрелять не перестанет, что бы мы ему ни говорили, пока там будут сидеть его враги, Раббани и Масуд. Ракеты неуправляемые, огонь ведется издалека, по площадям, и попадает не только по вашему посольству, но и по другим тоже. Война есть война, господин посол, и я очень сожалею, что посольство России оказалось в эпицентре роковых событий, хотя этого можно было избежать. Сейчас главное, на мой взгляд, как можно скорее определить наилучший возможный вариант эвакуации — либо по воздуху, либо по суше, как сюда добрались ооновцы. Думаю, что вам не помешало бы с ними поговорить.