— А ты не хотела бы поработать на меня? У нас и заработки покруче, чем в твоем шоу–бизнесе, — последние слова он закончил уже тогда, когда за Мариной закрылась дверь.
Взглянув зачем‑то на глазок миниатюрной камеры, вмонтированной в огромную модерновую люстру, висевшую посреди кабинета, Валентин Александрович сел в свое кресло и сцепил ручки на животике. Всякое выражение сползло с его лица и, лишь, горящие за стеклами очков каким‑то странным огнем глаза, да два больших пальца, суетливо бегающих друг вокруг друга, говорили о том, что он был занят каким‑то сложным мыслительным процессом. Сейчас, господин Марков был особенно похож на Берию, об этом не раз ему говорили друзья, только у того стекла очков были в круглой оправе, а у него в виде узких прямоугольников.
— Валентин Александрович, — раздался из вмонтированного в толстую столешницу стола переговорного устройства голос секретарши, — вас спрашивают по второй линии.
Господин Марков нажал на одну из многочисленных, врезанных в торец стола кнопок и сказал:
— Соединяй, — после чего поднял трубку ближайшего к себе аппарата. — Я вас слушаю.
— Что ж ты, дрянь этакая, делаешь, — задрожала от негодования мембрана в телефонной трубке, — без ножа режешь? Ты же говорил, что этого больше не повториться!
— Она опять звонила? — выпрямился в кресле Валентин Александрович.
— Да, тупоголовый кретин!
— Вы могли бы не выражаться, нас могут услышать дети.
— Я тебе покажу детей! Я сегодня иду в театр, так что жду тебя у себя после одиннадцати. И чтобы без маскарадных шествий. Тихо. Понял?
— Может, вам лучше ко мне?
— Шутить изволишь?
— Причем здесь я? Вы же стольких перепробовали, что так мне можно совсем без материала остаться. Вот если бы вы предпочитали мальчиков, тогда у вас никаких проблем не было.
— Прекрати молоть чепуху. Жду, — в трубке послышались короткие гудки.
Марков положил трубку и вновь нажал кнопку переговорного устройства.
— С какого номера звонили?
— Без определения, — ответил на этот раз мужской голос, — судя по всему, с мобильного телефона.
— Грязный развратник! — Ругнулся Марков. — Ты видел дамочку, что вышла отсюда?
— Да.
— Знаешь ее?
— Да.
— Гоша еще не ушел?
— Нет.
— Пусть последит пару дней за ней. Отчет лично мне. Понял?
— Да.
— Работай, — Марков бросил трубку и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. И, как всегда, когда он пребывал в одиночестве, маска безразличия, точнее, равнодушного презрения ко всему окружающему миру, вновь опустилась на его лицо.
***
Малыш выскочил во двор и огляделся по сторонам. Мальчишек нигде не было видно. За воротами мелькнуло голубое платье матери. Малыш прошмыгнул между развешанными на просушку простынями, обогнул обгоревший остов “ЗИС-5” и вылез через дыру в заборе на улицу.
По мощенной булыжником мостовой с грохотом проехала телега. Увидев мать, малыш прижался к забору и, стараясь не попасться ей на глаза, пошел вслед за ней. Но женщина и не думала оглядываться, она шла высоко держа голову к центру городка, по своему обычному маршруту. Мать миновала ограду кладбища, затем район оставшихся еще со времен войны развалюх. Встречающиеся на пути прохожие реагировали на нее неоднозначно — женщины презрительно фыркали и отворачивались, мужчины оглядывались, некоторые даже качали головой и посмеивались. Она перешла через небольшую площадь и направилась к одноэтажному домику, на стене которого красовалась покосившаяся вывеска ресторана "Волна". Довольно громкое название для такой забегаловки. Женщина поднялась на невысокое крыльцо и скрылась за обшарпанной дверью питейного заведения.
Малыш со всеми предосторожностями обошел дом. Оказавшись на грязном хозяйственном дворе, мальчик влез на стоявший возле стены ящик и, прислонив ладошку к стеклу, заглянул в окно "ресторана". Судя по всему было похоже, что подобное юный сыщик проделывал уже не раз.
Буфетчица уже в который раз перевернула основательно заезженную пластинку с двумя шлягерами начала шестидесятых годов, запустила проигрыватель и скучающим взглядом обвела зал. Публика в зале собралась обычная. Большинство сидевших за застланными грязными скатертями столами завсегдатаев были одеты еще по моде пятидесятых годов, некоторые, что постарше, были в застиранных гимнастерках без погон. Между ними ползали, убирая со столов пустую посуду, две сонные официантки в засаленных фартуках.
Мать сидела с двумя мужчинами возле буфета. На их столе стояла бутылка вина и две бутылки водки. Один из ухажеров сопровождал каждый выпитый стакан сальным анекдотом, на что его собутыльники разражались идиотским хохотом. Второй мужчина не забывал все время подливать женщине вино, мешая его с водкой.
Допив водку, мужчины переглянусь между собой, встали и что‑то сказали матери. Она пьяно рассмеялась, покачиваясь поднялась и пошла вместе с ними к выходу.
Малыш, уже порядком уставший от ожидания, спрыгнул с ящика и, завернув за угол, спрятался за пустой бочкой. Мать с мужчинами пересекла площадь перед “рестораном” и направились вниз по улице в сторону старого кладбища. Мальчик, все так же сохраняя предосторожности, последовал за ними.
Веселая троица подошла к ограде кладбища и нырнула, один за другим, в дыру в заборе. Мальчик выждал немного и последовал за ними. Оказавшись на кладбище, он огляделся по сторонам. Его окружали лишь покосившиеся кресты и росшие на запущенных могилах заросли черемухи. Матери нигде не было видно. Малыш медленно пошел по петлявшей между могильными плитами тропинке. Он не успел сделать и десяти шагов, как увидел мелькнувшее среди листвы светлое платье матери. Мальчик сошел с тропинки, подобрался поближе и осторожно выглянул из‑за надгробного памятника.
Мать сидела на стволе поваленного прошлогодней бурей дерева и уже не смеялась. Один из ухажеров стоял перед нею сжав кулаки и что‑то со злостью говорил, второй стоял в отдалении, засунув руки в карманы брюк, и с равнодушным видом наблюдал за этой сценой. Мать молча покачала головой. Мужчина размахнулся и ударил ее по лицу. Один раз, затем второй. Женщина отшатнулась, попыталась прикрыть лицо рукой и упала на землю. Мужчина пнул ее носком ботинка в бок, повернулся и пошел прочь с кладбища. Второй сплюнул сквозь зубы и направился вслед за ним.
Малыш подождал пока они скроются из вида, вышел из кустов и подошел к матери. Она лежала уткнувшись лицом в руки, плечи ее вздрагивали.
— Мам, тебе больно?
Женщина подняла голову. Черная тушь на ее глазах расплылась, а размазанная губная помада смешалась с текущей изо рта кровь.
— Что тебе здесь надо? Следил за мной? — Грубо спросила она. — Ты, как свой папаша, слабак. Пожалеть меня пришел? Помоги лучше своей заблудшей мамаше подняться, — женщина протянула руку и губы ее скривились в отвратительной пьяной усмешке.
Малыш сделал шаг назад, сунул руку в карман и нащупал продолговатый сверток. Ручка клинка сама легла ему в ладошку.
— Ты же говорила, что он герой, летчик.
— Был летчик, да весь вышел, — еще шире разбитыми губами ухмыльнулась она. — Летчик–налетчик. Это я его таким сделала. А то он даже денег мне на новую шмотку заработать не мог.
— Но ты же… — Комок обиды в горле малыша мешал ему говорить. Он только еще сильней сжал рукоятку кинжала.
— Мало ли, что я с пьяну говорила, — мать сделала попытку самостоятельно подняться, но рука у нее подвернулась и она вновь уткнулась лицом в траву.
Малыш шагнул вперед и взмахнул рукой. Последнее, что увидела женщина в этой жизни — сверкнувшее на ее головой стальное лезвие с выгравированной на нем звездой.
***
С десяток человек, в основном женщины в черных платках, молча наблюдали как гроб медленно опустился в могилу.
Стоявшая рядом с малышом старуха прижала его к себе, погладила по волосам и сказала:
— Вот и все. Сиротинушка ты наш, сиротинушка. На кого же она тебя оставила?
— А ты бабушка? — поднял голову мальчик.
— Недолго мне осталось. Умру я скоро. В детдом тебя пошлют. Но ничего, и там люди живут.
В толпе, за спинами женщин мелькнуло лицо одного из мужчин, с кем в последний раз выпивала мать малыша. Последний заметил его и, показав на него пальцем, закричал:
— Это он! Это он убил мою маму!
Мужчина шарахнулся в сторону и, петляя между крестов и могил, бросился вон с кладбища. Малыш забился в истерике, пытаясь вырваться из объятий старухи, но она только сильнее прижала парнишку к своей юбке.
— Не надо. Боженька все равно всех за грехи накажет.
— Это он убил мою маму. Это он, — продолжал всхлипывать малыш. Он впервые, со времени свалившегося на него несчастья, заплакал.
— Правильно, — погладила его по волосам старуха, — поплачь, поплачь немного деточка и сразу станет легче. Видит Бог, я этого не хотела, только постращать ее немножко…
***
Марина выполнила напоследок еще несколько несложных переходов, затем, сделав отвлекающий маневр, нанесла резкий удар ногой в лицо воображаемого противника. Поклонившись своему отражению в зеркале, она направилась в ванную комнату. Скинув там свое, пропахшее потом кимоно прямо на пол, Марина залезла под душ. Ей всегда доставляло истинное наслаждение обливать себя после подобных тренировок вначале горячей, затем холодной водой. Она понимала, что для ее занятий это было слишком громкое название, но раньше, лет десять назад, Марина, действительно, много времени уделяла спорту, сейчас же это были лишь периодические тренинги, помогавшие ей снять стресс или собраться перед очередным, тяжелым выступлением на сцене.
Вытеревшись насухо, Марина надела свой халат с китайскими драконами и прошла в гостиную. Посреди ее лежала большая карта Москвы. Марина опустилась возле ее на ковер, взяла с журнального столика стопку газетных вырезок из старых газет и начала раскладывать их по числам. Среди страшных заголовков, особо выделялись такие, как "Убийство известной путаны", "Еще одно преступление московского “Джека–потрошителя", "Цепь преступлений продолжается”, “Почему бездействует милиция?” Марина уже потеряла счет, в который раз делала это. Она выписывала в записную книжку даты убийств, вычерчивала графики и рисовала на карте города предполагаемые маршруты убийцы, пытаясь найти хоть какую‑нибудь закономерность в его действиях, но пока ей это не удавалось. Все было бесполезно.
Марина встала, налила себе из стоящего на низком журнальном столике кофейного аппарата чашку кофе и подошла к открытому окну. Перед ней лежал спящий город, лишь в нескольких десятках окнах, таких же как она полуночников, горел свет. Изредка по улицам проезжали машины, выхватывая и ослепляя своими фарами припозднившихся прохожих. И над всем этим висела огромная полная луна.
А что если все дело здесь было в лунных циклах? О подобной зависимости некоторых преступников от них, не раз говорили психологи и упоминали в своих произведениях авторы детективов.
Марина поставила чашку с кофе на подоконник, сняла со стены большой календарь и вновь, усевшись на ковре, начала обводить кружочками даты убийств. Закончив свою работу, она надолго задумалась, затем отшвырнула календарь. Никакой закономерности. Но она должна быть! Одиннадцать убитых каждый месяц! Что‑то ведь заставляет маньяка выходить на улицу и рисовать ножом на телах погибших звезды. Ей не верилось, что это дело старых коммунистов, страдающих по старой символике. Может, это был какой‑то знак? Масонский или…
Марина вскочила, сняла с полки толстую книгу “Краткой истории сатанинской церкви”, приобретенную ею на блошином рынке во Франкфурте–на–Майне, в одну из первых гастрольных поездок в Германию. Марину подкупила тогда цена книги и множество репродукций старинных гравюр. И, хотя, она очень плохо читала по–немецки, но решила ее приобрести, тем более, что хозяин книги просил за такой толстенный, богато иллюстрированный том всего пять немецких марок, цену одной пачки сигарет. Марина перелистнула несколько страничек. Вот и она, пятиконечная звезда, точно такая, как ее обычно рисуют школьники, только на иллюстрации она была вписана в круг и внутри начерчены какие‑то иероглифы. Насколько Марина смогла разобрать текст под ней, это был один из символов древнейшей секты сатанистов или, даже, самого дьявола. Но при чем здесь сегодняшние убийства? Возможно, это какой‑то ритуал? В Москве появилась какая‑нибудь новая секта или приверженец ученья о сатане, решивший таким образом отметить право на свое существование? Нет, слишком много вопросов и ни одного ответа. Ее же интересовало одно — существует ли какая‑нибудь закономерность в смертях женщин? Что это такое, то несколько преступлений подряд, то перерыв на неделю. Как это объяснить?
Женщина поставила книгу на место, вновь бросила взгляд на валявшийся возле кресла календарь и, тут, ее осенило. Она схватила фломастер и начала соединять между собой только что очерченные кружочками дни убийств. Какая‑то абракадабра. Марина пошла на кухню, сняла со стены другой календарь, в нем дни недели были расположены по–другому, и, вернувшись в гостиную, повторила операцию.
Вот это да! Получилось! Обведенные кружочками и соединенные между собой дни убийств образовывали на календаре две полные шестерки. В третьей пока еще было только два соединенных между собой кружочка. Марина отметила крестиками недостающие дни предполагаемых убийств, соединила их линиями и, прислонив календарь к ножке столика, оглядела дело рук своих. В последней шестерке было девять крестиков, и необходимо было сделать все возможное, чтобы они не превратились в нолики. Ну, и какой это умник сказал, что крестики–нолики детская игра?
***
Марков вышел в сопровождении охранника из освещаемого двумя розоватого цвета фонарями бокового подъезда брачного агентства и направился к поджидавшей его огромной белой машине. Водитель предупредительно распахнул перед ним дверцу.
— Мамочка, а я? — спросил выбежавший вслед за главным “сутером” молодой мужчина с очень пластичными движениями.
— Ты в прошлый раз плохо вел себя, поэтому и остаешься дома.
— Фу, какой плохой. Я с тобой больше не играю. Я тебя брошу.
— Езжай‑ка лучше домой и приготовь нам ванну и постель. Только, не смей опять лазить в мой гардероб, — дал наказ своему фавориту Марков и захлопнул дверь.
— Фу, какой вульгарный, — передернул попкой долгий и протяжный молодой человек. — Подумаешь, очень мне надо. Если уж на то пошло, лучше, пойду похабалю на “плешку”. Может, кто и западет…
— Домандишься однажды, — усмехнулся один из оставшихся охранников. — Засечет кто‑нибудь, что ты там ошиваешься, и заложит шефу.
— Фу, очень я испугался, — вновь передернул, на этот раз плечиками, молодой человек. — Вели подогнать к парадному черный “Мерседес”. Через пять минут я уезжаю на “плешку”.
— “Как–кать” вам хочется. Мое дело предупредить, ваше дело отказаться, — сказал охранник, но фаворит Валентина Александровича уже скрылся в дверях брачного агентства.
***
— Соедини меня по “засовской” с восьмым абонентом, — сказал Марков сидевшему на переднее сиденье, рядом с водителем, охраннику.
Через несколько секунд тот обернулся и протянул “хозяину” трубку радиотелефона:
— Есть контакт.
После двух или трех гудков, на другом конце сняли трубку и раздался мужской голос:
— Мы вас внимательно слушаем.
— Нет, Валет, это я тебя слушаю. Сколько мы уже с тобой работаем?
— А, цо таке?
— Какого черта ты наехал на моего главбуха? Ты же знаешь, что старик занимается только официальными отчетами и больше ни во что не лезет.
— Толстяк, не обижайся, так и быть, я тебе как родному брату, скажу. Твой же шеф мне и приказал, что бы тебе жизнь медом не казалась.