Роман передернул плечами и посильней закутался в свою длиннополую куртку.
“Не надоел еще мой рассказ?” — поинтересовался Владимир.
“Нет, очень интересно, просто зябко немножко. Надо было надеть под рубашку майку, еще воздух по–настоящему не прогрелся, а то так и простудиться недолго, — он вытащил из кармана куртки перчатки и одел. — Продолжайте, я вас внимательно слушаю.”
Владимир смочил пивом пересохшее горло и продолжил свой рассказ:
“Еще молодой человек замечает, что после каждого убийства начинает беспричинно колесить по улицам города. Он берет карту и прослеживает на ней свои маршруты. Каждый раз это оказывается какая‑то странная пентаграмма, причем незаконченная, и она всегда упирается в церковь, стену монастыря или реку. Будто какая‑то сила не дает начертить на лике Москвы знак дьявола, возможно уже потирающего руки в надежде спровадить в ад души жителей этого достаточно грешного мегаполиса. По одному из древних преданий, подобная пентаграмма была начертана колесницей, ведомой каким‑то распутным возничим, то ли в Содоме, то ли Гоморре, после чего "и пролил Господь с небес на эти города серу и огонь". Но молодого человека не страшит это. Более того, он вновь и вновь не оставляет попытки после очередного своего убийства написать пентаграмму дьявола, словно в данном акте и заключается его предначертанное кем‑то сверху назначение? Потерпев неудачу в старом городе, он рыщет по новым кварталам, но и там каждый раз то бывшие деревенские церквушки, то полуразрушенные часовни с покосившимися крестами, то река становятся на пути, не давая закончить его черное дело. Но хозяину сатанинского водителя мало приносимых в жертву ему, каждый божий день, людей, ему нужен весь город. И водитель, покупает все новые и новые карты, исчерчивая их всевозможными предполагаемыми маршрутами своего автобуса, убивает очередного человека и колесит, колесит по городу.”
Владимир замолчал и вновь приложился к бутылке с пивом.
“Это все?”
— спросил Роман.
“Да. Как, интересно?”
“Ничего. Но я бы в нем кое‑что изменил. Водитель обнаруживает на карте, что маршрут адского автобуса должен был бы заканчиваться, в идеале, прямо в московском Кремле. И водитель направляет свой автобус с пассажирами прямо на Спасские ворота. Вот тогда данная новелла приобрела большую глубину, а так это всего лишь жутковатый рассказец.”
“Ну, какова жизнь, таковы и произведения наших писателей. Сейчас же на улицу стало страшно выходить. Чего только не наслушаешься днем на работе и не насмотришься вечером по телевизору. Одни истории с клодефилином, который подливают грабители в водку или пиво своим клиентам, чего стоят. Теперь даже за одним столиком в пивбаре боязно с незнакомым человеком постоять, поговорить за жизнь.”
“Да, это точно,” — кивнул Роман.
“Надеюсь, вы не носите с собой глазных капель?” — Спросил Владимир и весело рассмеялся.
“Нет, у меня с глазами, да и с головой, наверное, все в порядке. Я и так могу заработать.”
“Ну и как вы зарабатываете в наше смутное время? Если не секрет.”
“У меня совместное предприятие с братом. Точнее, он глава фирмы, продающей по договорам машины с отсрочкой в получении, а я просто исполнитель,” — тут Роман залпом допил бутылку, встал и отнес ее к стоявшей в двух шагах от скамейки урне.
“Кстати, как раз сегодня я воспользовался услугами одной такой организации. Платишь пять тысяч и получаешь через пару месяцев новую машину. Это очень удобно, большая экономия денег.”
“Ну, у нас не совсем так, как вы думаете,” — возвратившись к скамейке, но не садясь, задумчиво произнес молодой человек.
“Не понял…”
“Как бы вам сказать… Я брат того человека, в фирму которого вы отнесли свои деньги. А он никому не собирается предоставлять машины, тем более, не любит отдавать долги. Просто, часть денег, которые вручают ему клиенты, идут киллеру. Клиенты как бы сами оплачивают приведение в исполнение своего смертного приговора. Для брата это очень выгодный бизнес, а для меня — хороший приработок к зарплате водителя.”
“Как это?” — Владимир, чуть не поперхнувшись пивом, отставил бутылку в сторону, и с удивлением посмотрел на молодого человека. Тот стоял против солнца, откидывая черную тень на своего собеседника, поэтому последний не сразу заметил огромный вороненый ствол револьвера направленный ему в грудь.
“Извините, но это моя работа. Очень приятно было познакомиться с умным, начитанным человеком и искренне жаль, что нам пришлось встретится в это ситуации, — с неподдельным сожалением в голосе произнес Роман и взвел курок. — Мой совет, на будущее: никогда и никому не доверяйте своих денег, это может стоить вам жизни.”
“Постойте, я хотел бы попросить об одном одолжении… А, ладно, — махнул рукой Владимир, — по правде говоря, я вас и так задержал своим пересказом истории о "шестьсот шестьдесят шестом маршруте".
“Пожалуйста, напомните мне еще раз фамилию автора. Я хотел бы сам прочитать его рассказ.”
Владимир откинулся на спинку скамейки и, широко улыбнувшись, как будто бы и не было направленного на него револьвера, назвал ее.
На сухой щелчок выстрела, немногочисленные посетители парка не обратили внимания, лишь несколько ворон взлетели с ветвей стоящих невдалеке деревьев и, лениво покружившись над пустынными аллеями, вновь уселись на свои места. Молодой человек забросил пистолет в кусты, поставил на место опрокинувшуюся было бутылку с недопитым пивом, поправил лежащую на коленях покойного газету и, не оглядываясь, спокойно направился к выходу из парка. Не доходя до ворот, он вдруг остановился как вкопанный. Рядом с давно не работающим фонтаном стоял мужчина, помахивающий зонтом–тростью. Но не это, по правде говоря, привлекло внимание Романа. Из‑за спины стоящего был хорошо виден подергивающийся вверх–вниз кончик черного хвоста. Мужчина, почувствовав на себе пронзительный взгляд, перестал махать зонтом, отошел от фонтана и направился к стоявшим поблизости скамейкам. На краю фонтана остался сидеть греющийся на солнышке черный кот, хвост его по–прежнему продолжал ходить то вверх, то вниз.
Роман облегченно вздохнул, вытер выступившую испарину со лба и продолжил свой путь. Пройдя богато украшенные “сталинской” лепниной каменные ворота, он подошел к стоявшему на автостоянке маршрутному автобусу, у которого за лобовым стеклом вместо номера маршрута торчала табличка “Перерыв на обед”. Открыв дверь, Роман сел на водительское кресло и повернул ключ зажигания.
“Как он там сказал, зовут автора рассказа? Надо будет обязательно его почитать,” — пробормотал он и несколько раз, пока прогревался двигатель, повторил про себя фамилию писателя.
Дождавшись наконец того, что мотор заработал ровней, Роман круто развернулся и, едва не зацепив бампером за парковую ограду, выехал со стоянки. Солнечный луч скользнул по заднему стеклу, и на табличке с номером маршрута зловещим огнем вспыхнули три шестерки. Автобус в последний раз выбросил из выхлопной трубы клубы черного, пахнущего серой дыма, вырулил на оживленную городскую улицу и скрылся в потоке машин”.
***
— Ну, как рассказ? — заметив, что Григорьев закончил читать, спросил сидевший на краю стола и наблюдавший за ним майор.
— М–да. А почему вы ухватились за него? — Ответил вопросом на вопрос следователь.
— Как, почему? У нас в календаре шестерки и в рассказе шестерки. И убийства там и здесь, на первый взгляд, совершенно беспричинные. Как тут не ухватиться?
— Там и про Кремль написано.
— Нужно будет, и его подключим к делу.
— М–да, — еще раз задумчиво произнес Константин и поинтересовался: — Как, говорите, фамилия у автора этого опуса? — Поинтересовался Константин.
— Герман Хара. Рассказ провалялся года два на редакционной полке и опубликован за полтора месяца по первого убийства.
— Вы проверили его, где живет, с кем общается?
— Конечно, первым делом. Сорок восемь лет, низенький, лысый, бородатый очкарик с огромным пузом. Живет, в основном, в Подмосковье, охраняет писательские дачи в Переделкино. Здорово поддает, восемнадцать приводов в медвытрезвитель, страшный бабник, картежник и матерщинник. Любит залезть под юбку или на трибуну, выступить с какой‑нибудь политической речью. Причем, по–моему, ему все равно кого ругать, демократов или коммунистов. Любит порассуждать о конце века и о том, что в России, а точнее — в Москве, вот–вот объявился какой‑то слуга Князя Тьмы, пытающийся низвергнуть всю страну в бездну. И что этот слуга может принять образ или воплотиться в любого из наших политиков. И так далее. Бред сумасшедшего. Часто посещает кафе ЦДЛ и “домжура”. Общается только с литераторами. Ни в чем другом, предрассудительном, не замешен. Вообщем, настоящий русский писатель.
— Я бы этих писателей, крапающих подобные страшилки, на Красной площади публично сек. Прочтет подобную дрянь какой‑нибудь впечатлительный псих, а у нас потом хлопот прибавляется.
— Мы сейчас отрабатываем версию с водителем общественного транспорта.
— Но, ведь, маршрут “666” проходит по юго–западному округу, а у нас все преступления в центральном.
— Мы проверяем всех водителей автобусов, трамваев, троллейбусов. Сверяем все маршруты и дни преступлений. Сейчас заканчиваем проверку таксистов. Все пропускаем через компьютер. Он уже выдал нам список почти в три тысячи человек.
— Кошмар, — схватился за голову Григорьев, — и плюс еще наши.
— Естественно, мы еще будем корректировать свой список. Полученные данные, мы передадим вам. А вы сравните с тем, что имеете. Надеемся, если и у вас появится что‑то новенькое, вы незамедлительно информируете нас.
— Да, конечно, — тяжело вздохнув, сказал Константин. — Ну и задали же нам, этот литератор и “Джек–потрошитель”, работки.
***
Марина переждала, пока проедут машины, перешла через улицу и поднялась по выложенным серыми мраморными плитами ступеням. Едва она протянула руку к ручке двери, как та распахнулась и двое милиционеров выволокли навстречу ей щуплого молодого человека в наручниках.
— Что вы его слушаете, не бил я его, не бил! — кричал он во всю глотку.
Здоровый милиционер, которому надоел упиравшийся и орущий нарушитель, схватил его своей громадной лапищей “за жабры” и, приподняв, швырнул прямо в стоявший с открытой дверцей, рядом с крыльцом, “черный воронок”.
Покачав головой, Марина вошла в отделение и остановила первого попавшегося милиционера.
— Вы не подскажите, где мне найти старшего следователя прокуратуры Григорьева. Мне сказали, что он здесь.
— Посмотрите в “дежурке”, — он показал пальцем на стеклянную перегородку, за которой беседовало несколько человек.
Марина постучала, открыла дверь и спросила:
— Здравствуйте, можно?
— Вы ко мне? — спросил капитан с большим значком дежурного по отделению на груди.
— Нет, я к Григорьеву, — показала на стоявшего спиной к ней старшего следователя, разговаривавшего в этот момент с Сергеем Николаевым. Лишь они вдвоем здесь были одеты по “гражданке”, остальные — в милицейской форме.
Григорьев обернулся и, нисколько не удивившись, что увидел здесь Марину, сказал:
— Здравствуйте. Слушаю вас.
— Константин Александрович, я звонила по вашему рабочему телефону и мне сказали, что вы здесь. Вы помните меня?
— Да, конечно, Федорова Марина Михайловна, — кивнул следователь. — Вы что‑нибудь вспомнили?
— Нет, я не совсем по этому поводу, — замялась Марина. — Мы не могли бы где‑нибудь поговорить.
— Говорите, здесь все свои.
— Я хотела бы вам сказать, что знаю, как поймать преступника.
— Вы имеете в виду убийцу вашей подруги? — спросил Григорьев.
— Да, — Марина вынула из сумочки сложенный в несколько раз настенный календарь и развернула его. — Дело в том, что я обнаружила в действиях этого убийцы или убийц, определенную закономерность.
Сидевшие на скамье напротив “дежурки” несколько бродяжек с помятыми лицами с большим интересом и раскрытыми ртами наблюдали через стекло за немой сценой, разыгравшейся перед ними. Симпатичная блондинка, стоявшая в окружении милиционеров, оживленно жестикулируя, объясняла что‑то коренастому чернявому мужчине. В ответ тот лишь широко улыбался и отрицательно качал головой. Женщина не оставляла надежды и, вновь указывая на красочный настенный календарь, пыталась ему что‑то втолковать. Это продолжалось минут десять. Наконец, следователь показал на часы и развел руками. Блондинка, явно раздосадованная, сунула в сумку календарь и вылетела как ошпаренная из “аквариума”.
— Самодовольный индюк! — бросила она в сердцах, хлопнув дверью дежурного помещения.
Пьянчужка в зимнем пальто, спортивных тапочках на голую ногу и с "фонарем" под глазом, сидевшая вместе с бродягами на скамейке, вдруг резко рассмеялась и, покрутив пальцем у виска, показала язык вслед Марине. Последняя, действительно, довольно странно смотрелась здесь, среди милиционеров и грязных бродяжек, в своем дорогом, прекрасно сидящем на ней ярко–красном английском костюме и, в тон ему, туфлях на высоком каблуке.
***
После того, как Федорова, хлопнув дверью, выскочила из дежурки, Николаев спросил у Григорьева:
— Почему ты, так несерьезно отнесся к ее словам, даже до конца не выслушал?
— Это вы в бирюльки играете, литературные кроссворды разгадываете, а мне некогда выслушивать все эти бредни. На мне окромя этого еще целая куча нераскрытых дел висит, — раздраженно сказал следователь.
— По–моему, она дело говорила. В ее версии что‑то есть.
— Занимайся своим делом и не лезь ко мне с советами. Я ухожу. Ты идешь или остаешься?
— Иду, иду, — Николаев подхватил свою сумку с диктофоном и записями и поспешил вслед за Григорьевым.
— Если хочешь, можешь подкинуть меня до “дом–жура”, — сказал Григорьев, выйдя из отделения милиции.
— Что там у тебя? — поинтересовался Сергей.
— Встреча с информатором, если тебя это очень интересует, — криво усмехнулся старший следователь. — Так подкинешь или нет?
— Конечно, о чем разговор. Заодно кофе выпью, а то у меня с утра макового зернышка во рту не было. Только заскочим по пути на почту. Такое подозрение, что соседи по коммуналке мне не только телефонные сообщения не передают, но и почту воруют. Поэтому я и снял тут неподалеку абонентный ящик. Давно не заезжал, надо обязательно посмотреть, письма из редакции и из Прибалтики должны быть.
Сергей свернул на небольшую улочку, остановился напротив почты и выскочил из машины. Через несколько минут он вернулся, неся увесистый пакет.
— Что, посылка пришла?
— Нет, — недовольно махнул рукой Николаев, — из редакции. Я всегда говорил, что на этот случай у них должны быть специальные бланки с заготовленным текстом ответа. Типа, такого: “Милый друг и настырный коллега, редакция нашего журнала еще раз вам напоминает, что присланные рукописи у нас не читаются, не рецензируются и не печатаются (а если и печатаются, то только главного редактора и его друзей, в список которых вы не входите). Просьба молодым авторам присылать рукописи аккуратно упакованными в пачки по двадцать килограмм (для успешного выполнения редакцией плана сдачи макулатуры), недостающий вес можно восполнить старыми газетами. С приветом, редакционный дворник, дядя Вася”.
— Ну, если ты все это знаешь, зачем посылаешь им свою писанину?
— Очень кушать хочется, да и не оставляю надежду, что когда‑нибудь натолкнусь на настоящего, читающего редактора, а не на пишущего неудачника.
— Ну, ладно, ты обещал меня подвезти к дому журналистов, а то я уже опаздываю.
***
Марина вышла из отделения милиции в совершенно взбешенном состоянии. Это надо же быть таким умственным уродом, как этот следователь, чтоб не понять, какую информацию она им принесла на блюдечке с голубой каемочкой.