Ростиславичи всячески препятствовали переправе киевлян и волынян через Днестр. Но Всеволод Ярославич хитро произвёл переправу темной ночью. На рассвете Ростиславичи отважились на новую битву и потерпели полный разгром. Рюрик заперся в Галиче, а его братья ушли каждый в свою вотчину собирать свежие рати. Складывать оружие Ростиславичи не собирались.
Но осадив Галич, Всеволод Ярославич с каждым днём все больше убеждался: без осадных машин взять с наскока большой и хорошо укреплённый город ему не удастся. Не получится взять Галич и измором, поскольку, по слухам, Рюрик загодя свёз в свою столицу весь хлеб из округи, согнал множество скота и вдобавок открыл для горожан княжеские закрома, дабы в осаждённом городе не было нужды в съестных припасах. Всеволод Ярославич попытался связаться с галицкими боярами, зная, что многие из них тяготятся властью Рюрика. Однако у галицкого князя всюду был глаз да глаз: никто из лазутчиков назад не воротился. А вскоре осаждённые сбросили со стены мешок, в котором были головы двух галицких бояр, к которым, собственно, Всеволод Ярославич и засылал лазутчиков.
Близилась осень, а рать великого князя по-прежнему стояла под Галичем. Всеволод Ярославич на военных советах по-мужицки ругался, споря до хрипоты с воеводами, которые не желали понапрасну губить воинов. Уходить бесславно от Галича он не хотел. Нужна была победа, на худой конец признание Рюриком своей вины в смерти Ярополка. Но галицкий князь не собирался сдаваться, уповая на помощь братьев.
- Надо разбить Василька и Володаря, тогда Рюрик станет посговорчивее. Подмоги ему ждать будет не от кого, - говорили воеводы великому князю. - Стоянием же под Галичем нам ничего не добиться.
Тогда Всеволод Ярославич повёл войско против Василька, считая его более опасным противником из двух младших Ростиславичей. У городка Микулина великий князь наткнулся на рать теребовльского князя. При всей своей храбрости Василько понимал: с пятью сотнями конников и четырьмя тыщами пешцев ему не по силам тягаться со Всеволодом Ярославичем и Давыдом, объединённое войско которых насчитывало две тысячи всадников и десять тысяч пехоты.
Теребовльский князь принялся метаться со своими отрядами по лесистой местности, испещрённой оврагами и холмами. Это было не похоже на бегство, как подумал сначала Всеволод Ярославич, так как воины Василька то и дело нападали из засады на полки великого князя. Чаще всего нападения случались поздним вечером либо рано утром. Киевлянам и волынянам приходилось удваивать караулы, пребывая в постоянном напряжении от бесконечных мелких стычек. Сражаться приходилось, то отбивая у врага табун своих же лошадей, то выручая водоносов, ушедших к реке и угодивших в засаду.
В конце концов киевским воеводам удалось окружить лихую рать теребовльского князя* В отчаянной беспощадной сече полегло почти все воинство младшего из Ростиславичей. Самому Васильку удалось-таки пробиться сквозь боевые порядки киевлян и уйти с остатками дружины в свой стольный град.
Всеволод Ярославич подступил к Теребовлю в начале осени. Одного взгляда на город, стоящий на обрывистом утёсе над рекой Теребовлей, было достаточно, чтобы понять всю тщетность попыток овладеть им без долгой осады. Поскольку воеводы были против осады, великий князь повёл полки к Перемышлю, где княжил третий из Ростиславичей, Володарь.
Он не стал рисковать сражением в открытом поле и тоже заперся в своём стольном граде.
Перемышль был расположен на высоком мысу правого берега реки Сан при впадении в неё речки Вяры. Своей неприступностью город превосходил не только Галич, но и Теребовль. Если стольные города Рюрика и Василька пусть с большими потерями, но ещё как-то можно было взять приступом - в их укреплениях имелись слабые места, то стольный град Володаря был совершенно неприступен со всех сторон.
Всеволод Ярославич отправил посла к Володарю с требованием выдать убийцу Ярополка, который, по слухам, скрывается у него в Перемышле. Быть может, требование великого князя так и осталось бы без ответа, если бы не Давыд, тоже пославший гонца с предложением Володарю о встрече.
Эта встреча состоялась рано поутру у юго-западных ворот Перемышля. Два князя, безоружные прогуливаясь вдоль крепостного вала на виду у своих дружинников, стоявших в отдалении, долго вели неторопливую беседу. Неизвестно, о чем беседовали Давыд и Володарь, некогда бывшие неразлучными друзьями, а ныне ставшие недругами. Может, вспоминали молодые годы, а может, рядили, как примирить великого князя с Рюриком. Но выходило, что первым шагом к этому была, как ни крути, выдача злодея, на коем была кровь Ярополка.
И Володарь пообещал Давыду выдать Нерадца великому князю.
* * *
Совет в княжеской гриднице был недолог. Все думные бояре Володаря высказались за то, чтобы выдать убийцу Ярополка великому князю, полагая, что месть Всеволода Ярославича за подло погубленного племянника священна. И уж коль на то пошло, то отдуваться за свершённое зло должен Рюрик, а никак не перемышльский князь.
После совета Володарь темными переходами прошёл в помещение, охраняемое двумя вооружёнными гриднями. Там, на нарах у стены, закинув руки за голову, лежал Нерадец.
По лицу вошедшего князя Нерадец догадался об ожидавшей его участи. Однако он ничем не выдал своего волнения или беспокойства, по-прежнему лёжа на смятой постели с безразличным видом.
- Великий князь стоит с полками под Перемышлем, - мрачно промолвил Володарь, стараясь не встречаться взглядом с Нерадцем. - По твою душу пришёл сюда Всеволод Ярославич. Коль не выдам я тебя, то он грозит все села вокруг Перемышля сжечь. Бояре мои постановили откупиться от великого князя твоей головой.
- Вона как! - отозвался нехотя Нерадец.
Было непонятно: то ли он упрекает князя в слабоволии, то ли сочувствует ему.
- Мне жаль, что так получилось, - добавил Володарь с тяжёлым вздохом.
- Мне тоже, - в тон ему сказал Нерадец.
- В полдень тебя выведут за ворота и передадут людям великого князя. - Володарь оперся рукой о низкую потолочную балку и взглянул на Нерадца. - Поступить иначе я не могу. Мне не по силам с ним тягаться.
- Понимаю, - Нерадец сел на ложе. - Думаю, славную дыбу приготовит мне великий князь.
Володарь, ничего не ответив, направился к двери. Возле неё он задержался и обернулся к Нерадцу, который натягивал сапоги.
- Не надевай сапоги. Надень-ка лучше лёгкие опорки. Когда тебя выведут за ворота, беги к речному обрыву и прыгай вниз. Сопровождающая тебя стража будет без луков, руки тебе связывать не станет. Коль повезёт, переплывёшь реку Сан и укроешься в камышах на той стороне. Это все, что я могу для тебя сделать.
- Я везучий, княже, - усмехнулся Нерадец. - Благодарю за милость.
Воевода Коснячко, посланный с десятком воинов, чтобы доставить Нерадца в великокняжеский стан, впоследствии рассказывал, что злодей бросился с высокого берега прямо в речную стремнину и утонул.
- Точно ли это был Нерадец? - уточнил Всеволод Ярославич.
- Точно, княже, - ответил Коснячко. - Я сразу узнал его, а он - меня.
- Говоришь, утоп в реке? - допытывался великий князь. - Говоришь, не выплыл?
- Своими глазами видел, что не выплыл, - подтвердил Коснячко, - течение в том месте дюже сильное и бурунов много.
- Что ж, собаке собачья и смерть, - Всеволод Ярославич перекрестился.
На другой день полки великого князя ушли от Перемышля. По возвращении в Киев Всеволод Ярославич узнал от своего огнищанина, что сын Ростислав не только пребывает в великокняжеском дворце, хотя ему велено быть в Переяславле, но и все ночи проводит в спальне Кунигунды.
- Да что ночи, князь-батюшка. Его и днём от Кунигунды не оторвёшь, - доносил верный огнищанин своему господину. - Эти голубки и теперь уединились в спаленке. Чаю, сыночек твой, княже, совсем голову потерял от прелестей немочки.
- Да как он посмел, негодник, - Всеволод Ярославич рассвирепел. - Да я его в поруб упеку! И Кунигунде от меня достанется.
Всеволод Ярославич, как был в походной одежде, ринулся на женскую половину дворца, дабы самому удостовериться в правдивости сказанного.
Огнищанин не солгал. Кунигунда и Ростислав действительно пребывали на ложе, когда пред ними предстал разгневанный Всеволод Ярославич.
Великий князь разразился длинной тирадой по поводу женской развращённости и сыновней непочтительности. Однако гневный тон вдруг перешёл в нечленораздельный хрип, после чего к ужасу застигнутых врасплох любовников и слуг Всеволод Ярославич страшно побледнел и без чувств рухнул на мозаичный пол.
Прибежавшие лекари кое-как привели великого князя в чувство. Однако разговаривать он не мог: отнялся язык.
Киевская знать была в смятении. Все решили, что Всеволод Ярославич долго не протянет. Среди бояр и купцов образовались две группы: одна выступала за то, чтобы киевский стол достался Владимиру Всеволодовичу; другая ратовала за то, чтобы великим князем стал Святополк Изяславич. В Новгород и Смоленск были отправлены гонцы.
Вскоре Святополк и Владимир прибыли в Киев, причём оба с дружиной.
На двадцатый день после злосчастного обморока ко Всеволоду Ярославичу вернулась речь. Первой фразой, произнесённой им после долгого безмолвия, был вопрос: «Где Кунигунда?»
Слуги привели Кунигунду к постели больного. Вид Всеволода Ярославича с глубоко запавшими глазами и обострившимися скулами вызвал слезы у девушки. Она, стоя на коленях, принялась просить прощения у великого князя. В знак примирения Всеволод Ярославич протянул Кунигунде слабую руку.
Впоследствии лекари говорили втихомолку, что одно присутствие немки в опочивальне действует на больного лучше всяких лекарств. Самый опытный из лекарей заметил, что другого такого обморока Всеволод Ярославич не переживёт.
Видя, что великий князь пошёл на поправку, Святополк Изяславич уехал обратно в Новгород. Владимир задержался, дабы подождать полного выздоровления отца. Прежде всего Владимир спровадил в Переяславль своего сводного брата Ростислава, строго-настрого запретив ему показываться в Киеве.
Княгиня Анна, мать Ростислава, с самого начала не приветствовала сближение сына с дочерью графини Розамунды. Анна обещала Владимиру извещать его обо всех намерениях строптивого Ростислава, которому даже смерть отца казалась благом: ему удалось бы быть с Кунигундой.
Однако Владимира больше беспокоил не Ростислав, а Ростиславичи и поляки, которые вовсю бряцали оружием. Лишь надвигающаяся зима удержала их от очередного вторжения на Волынь.
Глава двадцатая. СДЕЛКА.
Всеволод Ярославич сдержал своё обещание. В течение пяти лет под власть Олега перешла большая часть черниговских владений на Руси. В связи с этим Давыду пришлось перебраться из Ростова в Новгород-Северский, а Ярославу перейти из Вышгорода в затерянный в вятских лесах Муром. Теперь под властью братьев Святославичей находился Окский торговый путь и путь по Дону до Хазарского моря.
Во время встречи братьев в Новгороде-Северском Давыд не скрывал своего злорадства:
- Трепещет великий князь! Перед тобой трепещет, брат. - Давыд подмигнул Олегу. - Припугни его, он тебе и Чернигов отдаст. Кончилось времечко Всеволода Ярославича, ныне наше время пришло. Станем властителями Руси от Волги до Днепра!
- Говорят, Всеволод Ярославич хворый совсем, - молвил Ярослав. - Ему о душе пора думать. Поэтому надо бы вытребовать Чернигов у дядюшки, покуда он в здравом рассудке. Не ровен час помрёт, тогда Владимир нам без боя Чернигов не отдаст. А он воитель храбрый!
Олег слушал братьев, стараясь не показывать, как неприятны ему эти разговоры. В кои-то веки ему удалось выбраться на Русь, вдохнуть воздух Родины, напитанный весенним цветением садов и трав, услышать родную северскую речь. Не успел Олег нарадоваться всему этому, - почитай восемь лет не был на Руси! - а братья его уже омрачили настроение, наговаривая злыми языками на великого князя. Знают они, что путь Олега лежит в Киев, где предстоит встреча со Всеволодом Ярославичем, дабы заключить новый ряд. Отсюда стремление внушить Олегу, что дядя ныне слаб, поэтому его можно одолеть и без войны.
Слабость Всеволода Ярославича Давыду и Ярославу прежде всего виделась в том, что Ростиславичи не изъявляли ему свою покорность, как полагалось по княжеской лествице, а победить упрямых братьев силой он не мог. Не смог победить и непокорного полоцкого князя. И теперь, если поляки вновь затеют войну за червенские города, то самое лучшее, полагали Давыд и Ярослав, это помогать полякам, а не великому князю.
- Всеволод Ярославич немало нам зла сделал, за это мстить полагается, - зло молвил Давыд, глядя в глаза Олегу. - Надеюсь ты не забыл, как погибли наши братья Глеб и Роман?
- И за Бориса Вячеславича отомстить надо, - вставил Ярослав.
- Не пойму я тебя, брат, - сказал Олег, обращаясь к Ярославу. - Ведь ты собираешься взять в жены дочь Всеволода Ярославича. Неужто тебе не жаль своего будущего тестя?
Ярослав нахмурился, помрачнел.
- Расстроилась помолвка, - пояснил Давыд. - Митрополит запрет наложил. Мол, двоюродных брата и сестру сочетать браком нельзя, не по-христиански это.
Олег понимающе покивал головой. Всего на два дня задержался он в Новгороде-Северском, затем двинулся дальше вдоль реки Десны ко граду Чернигову. На пути у него не раз щемило сердце от здесь пережитого. В этих холмистых краях, ещё когда был жив отец, Олегу в составе черниговской дружины довелось участвовать в преследовании половецкой орды хана Шарукана. В этих знакомых местах Олег вместе с Борисом Вячеславичем спешно собирали пешую рать за несколько дней до роковой битвы у Нежатиной Нивы. По этим светлым лиственным лесам князь уходил с остатками дружины и телом Бориса ко граду Путивлю, что на Сейме-реке.
В Чернигове Олег встретился с Владимиром и его женой Гитой. Гита особенно старалась, чтобы между её супругом и Олегом не промелькнуло и тени отчуждения. Владимир в своё время принимал участие в сожжении Чернигова, а в битве при Нежатиной Ниве именно приведённые Олегом касоги перебили так много Владимировых дружинников. Сам Владимир в той сече был ранен стрелой в ногу.
После жестокой межкняжеской распри Чернигов был отстроен заново. И хотя городские улицы и переулки пролегали там же, где и раньше, придирчивый глаз Олега подметил много новшеств.
Все Предгородье, сплошь и рядом застроенное домами из свежеотёсанных брёвен, выглядело уже не таким, каким запомнился Олегу этот самый обширный квартал Чернигова. И ремесленное предместье за речкой Стриженые ныне было совсем другим. Олег словно очутился в другом городе, где не бывал раньше. И только в Окольном Граде и в Детинце все оставалось по-прежнему. Так же гордо возносился к небу главный купол белокаменного Спасо-Преображенского собора. И княжеский дворец из белого камня все так же радовал глаз фигурными изразцами на стенах между узкими закруглёнными кверху окнами, блестевшими на солнце ячейками из разноцветного венецианского стекла.
Олег задумчиво бродил по широкому княжескому двору, окружённому конюшнями, кузницей, баней и другими строениями. Здесь все дышало памятью о днях юности. Даже видневшиеся за высоким тыном терема бояр, потемневшие от времени, были неразрывны с его молодостью. Находясь в плену на чужбине, Олег вспоминал эти терема такими, какими видел их из окна своей опочивальни. И сад, засаженный вишнёвыми и яблоневыми деревьями, очень много значил для него, ибо примыкал к женской половине дворца. Летними вечерами, притаившись в тени деревьев, Олег ещё будучи подростком любил слушать, как поёт грустные саксонские баллады у раскрытого окна его мачеха.
Олег во власти печальных дум долго бродил в саду по прошлогодней опавшей листве.
Здесь его нашёл Владимир, сообщивший, что ко княжескому дворцу пришла большая толпа черниговцев.
- Желают видеть тебя, брат. Я распорядился пропустить бояр на подворье, а чёрный люд оставить за воротами. Этих смутьянов впускать в Детинец опасно.