В эти же дни свершилось ещё одно событие, коего долго ждал Святослав Ярославич.
По его указанию монахи Печерского монастыря вот уже два года составляли «Изборник», куда помещали многие известные труды нынешних времён и времён минувших, повествующие о суде, власти, справедливости и прочем, полезном для пытливого ума. В «Изборник» были вставлены отрывки из разных сочинений, переведённые с греческого и латыни, богословские тексты, но с таким умыслом, чтобы показать, что «князь бо есть Божий слуга человеком милостью и казнию злым».
Таким хотел видеть себя Святослав перед нынешними и грядущими поколениями.
Готовую книгу в новеньком переплёте из телячьей кожи принёс в княжеский дворец новый игумен Печерской обители - Стефан.
Святослав встретил Стефана с непоказным радушием, поскольку в прошлом тот не раз гостил в Чернигове и даже помогал иноку Антонию, спасавшемуся от гнева Изяслава, основать близ Чернигова Ильинский пещерный монастырь. Преемником Феодосия в Печерском монастыре Стефан стал тоже не без помощи Святослава. Двух этих в сущности разных людей связывало одно: стремление поставить Киевскую Русь во главе всех православных государств. И если Святослав на этом поприще был готов действовать копьём и мечом, то Стефан избрал своим оружием славянскую письменность, полагая, что слово, написанное кириллицей, весомее греческих молитв, звучащих во многих русских храмах.
Глава пятая. БЕСЕДА ЗА ШАХМАТНОЙ ДОСКОЙ.
В октябре война в Богемии закончилась.
Отчаявшись одолеть русскую рать, Вратислав попросил мира. Он заплатил Перенегу откуп в тысячу гривен серебром да ещё снабдил русичей едой на дорогу.
Киев встретил победоносное войско колокольным пионом и толпами ликующих людей.
Потом был пир в великокняжеской гриднице, где среди всеобщего веселья звучали похвалы молодым князьям Олегу и Владимиру, достойно проявившим ceil л в трудном далёком походе. Не был забыт и Перенег, чьё ратное умение и жизненная мудрость как нельзя лучше пригодились в столь нелёгком для русских полков испытании. Старшие дружинники, соратники Перенега, провозглашали здравицы и в честь Святослава, давшего им в предводители умелого воеводу.
Олег недолго посидел за пиршественным столом и покинул гридницу вскоре после того, как с пиршества удалилась Ода.
Ещё перед пиром Олег и Ода условились о встрече в одном из укромных покоев на женской половине дворца.
Олега туда провела Регелинда: ему самому не удалось бы отыскать нужное помещение и не привлечь внимание служанок. Дворец был так огромен, что Олег с трудом ориентировался в нем, особенно в тёмное время суток.
Ода встретила его в одной исподней сорочице из тонкого полотна, сквозь которое проступали округлые формы её чуть располневшего, но не утратившего соблазнительной прелести тела. В сорок лет Олегова мачеха выглядела великолепно.
Он с порога громко объявил об этом. Ода рассмеялась счастливым смехом и кинулась Олегу на шею.
Их уста соединились, но всего лишь на мгновение: в светёлку заглянула Регелинда и сердито прошипела:
- Дверь-то на засов заприте, скажённые. Не терпится прямо!
Заперев дверь, любовники с жадным исступлением бросились друг к другу, одолеваемые одним-единственным желанием. Они сплелись в таком бешеном порыве, что едва не задохнулись.
Не насытившись лобзаниями, любовники устремились к ложу. Ода первая потянула Олега за собой. Стянув с себя исподнюю рубашку, она ждала, пока Олег избавится от одежд. Он нежно опрокинул мачеху на постель, действуя немного неловко и торопливо. Они лежали в обнимку - счастливые, разнеженные, благодарные…
Внезапно Ода стала расспрашивать про Гиту, которая недавно родила сына-первенца, ему Олег стал крестным отцом. Так пожелал Владимир.
Олег отвечал на вопросы коротко и односложно. Он вдруг ощутил какую-то неловкость, некий внутренний стыд. Причина этого была ему понятна. Расспросы пробудили в сердце Олега задремавшие было чувства к Гите, образ которой часто возникал перед мысленным взором. Олег догадывался, что Гита питает к нему такие же чувства, но вынуждена таиться, ибо отдана в жены Владимиру. Олегу казалось, что, лёжа в постели с Одой, он в чем-то предаёт кареглазую дочь Гарольда.
Олег мысленно искал себе оправдания.
«Что связывает меня с Гитой? - думал он. - Наши взаимные признания украдкой, единственный торопливый поцелуй, редкие откровенные взгляды… Все это в прошлом и больше не повторится, ибо Владимир мне друг и брат. Не пристало мне, став крестным отцом его первенцу, тайно соблазнять жену».
Ода меж тем принялась рассказывать Олегу, как Святослав сосватал за брата византийского императора Марию, дочь Всеволода.
- Бедняжка пролила немало слез, прощаясь со мной на пристани, - печально говорила Ода. - Не хотелось ей покидать отчий край, ох, как не хотелось! Но разве отцов трогают дочерние слезы, коль сам император изъявил желание с ними породниться. Эти мне мужчины! Во все времена женщины были для вас игрушками иль разменной монетой.
Ода подавила раздражение.
- А как же Роман? - спросил Олег.
- Роману твой отец намерен подыскать другую невесту, которая не будет с ним в родстве ни в ближнем, ни в дальнем. Он, кстати, и для тебя невесту подыскивает, и не где-нибудь, а в Венгрии. Туда недавно послы уехали.
Олег был удивлён и немного раздосадован услышанным: отец при встрече ни словом не обмолвился об этом.
Ода, привалившись к Олегу, заглянула ему в глаза и томно прошептала:
Не отдам тебя ни венгерке, ни польке. Никому!
Лицо мачехи в обрамлении светлых растрёпанных волос в этот миг показалось Олегу самым красивым на свете. Он стиснул Оду в объятиях и запечатлел жадный поцелуй на её алых устах.
* * *
Спустя два дня состоялось венчание Регнвальда и Мелитрисы, которую перед этим местные священники обратили в православную веру, как того требовал обычай.
В Софийском соборе, где проходило торжество, было не протолкнуться. Сюда пришли не только бояре с жёнами, но и великое множество простого люда: ибо весть о том, что воевода Регнвальд привёз из Богемии пленницу невиданной красоты, мигом облетела Киев. Из уст в уста передавались слухи о том, что Мелитриса - дочь покойного чешского князя Спитигнева и что она пребывала в монашестве до встречи с Регнвальдом. Правда обрастала кривотолками подобно снежному кому, катившемуся с горы. В окружении великого князя шептались, будто руки Мелитрисы добивался сам германский король, а она предпочла монастырь короне. Ещё поговаривали: Мелитриса якобы сначала досталась Олегу, который уступил её Регнвальду за то, что тот спас ему жизнь в битве при Оломоуце.
Докатились эти слухи и до Оды, которая в порыве ревности потребовала у Олега объяснений. Она имела возможность встретиться с Мелитрисой, которую Регнвальд приводил во дворец, чтобы показать Святославу. Привлекательность чешки послужила для Оды косвенным доказательством того, что перед тем как достаться Регнвальду, Мелитриса все же побывала в наложницах у Олега. Впрочем, Ода вовсе не собиралась обвинять его в излишнем сластолюбии, поскольку считала: столь красивая наложница, как Мелитриса, достойна Олегова ложа. Оде хотелось лишь услышать признание из уст своего любовника: да, он действительно, обладал Мелитрисой, но несмотря на её дивную красоту, все же расстался с ней, желая по достоинству отблагодарить Регнвальда. Ода в душе была даже готова восхищаться благородством Олега.
Однако Олег не только не признался, но пришёл в негодование от того, что Ода не желает верить его словам, зато доверяет сплетням и слухам.
- Какая собака пробежала меж нами, что ты не веришь в мою искренность? - возмущался он. - Иль тебе действительно хочется знать, что я хуже, чем хочу казаться?
- Я видела, Олег, какими глазами глядела на тебя Мелитриса, когда приходила во дворец. Так может смотреть лишь женщина, таящая в сердце глубокую признательность к мужчине, совершившему ради неё благородный поступок. Возможно, ты заметил, что Мелитриса не равнодушна к Регнвальду, и уступил её ему. Заметь, Олег, я ни в чем тебя не обвиняю. Мне просто непонятно, почему ты отрицаешь, что Мелитриса была твоей наложницей?
Говоря все это, Ода не спускала с Олега внимательного взгляда в надежде, что он выдаст себя смущением или замешательством.
Но Олег был спокоен.
- Я и впрямь поначалу был более близок с Мелитрисой, нежели Регнвальд, но до ласк у нас не доходило и не могло дойти.
- Отчего же?
- Я был изранен и мне тогда было не до женских прелестей.
Олег помолчал.
- Расположенность ко мне Мелитрисы вот чем объяснима. Это я убедил её покинуть монастырь, следуя велению сердца, а не доводам разума. Если бы Регнвальд не питал к Мелитрисе силы чувств, то я не стал бы этого делать. По-моему, Регнвальд и Мелитриса просто созданы друг для друга. Разве нет?
Ода кивнула, соглашаясь. Но тут же промолвила:
- Не сердись, но я слышала, как твой отец упрекнул тебя: мол, зря уступил такую красавицу Регнвальду. Почему он так сказал? Не потому ли, что с отцом ты был более откровенен, чем со мной?
Олег уколол Оду неприязненным взглядом.
- Так ты подслушивала под дверью! Не ожидал от тебя.
- Ах, как некрасиво я поступила! - Ода взорвалась. - Сколь низко я пала! Я скажу тебе больше, мой милый. Я обиняками спрашивала о том же твоего отца и узнала-таки от него истину, которую ты не желаешь мне говорить.
- Отец не мог сказать тебе о том, чего не было, - угрюмо промолвил Олег. - Мелитриса моей наложницей не была.
- Олег, ты лжёшь, - в сильнейшем раздражении Ода вскочила и принялась ходить из угла в угол по светлице, где совсем недавно так радостно отдавалась своему пасынку. - Зачем ты это делаешь? Зачем разрушаешь нашу любовь? Я жена тебе перед Богом, а кто тебе эта смазливая чешка? Я не собираюсь корить тебя, что ты на какое-то время увлёкся ею. Мне просто не нравится, что ты делаешь из этого тайну. Скрываешь от меня то, что известно всему Киеву!
- А мне не нравится твоё желание верить досужим сплетням посторонних людей и не верить мне, - вспылил Олег. - Я, видите ли, разрушаю нашу любовь! Нет, это ты режешь её ножом, возводя на меня напраслину.
Олег сердито вышел из светлицы, хлопнув дверью.
Ода в отчаянии упала на ложе и разрыдалась.
…Вечером Святослав пригласил Олега сыграть в тавлеи и заодно потолковать о том, к чему великий князь давно стремился и о чем не смог договориться с братом Всеволодом.
За окном хлестал проливной дождь; октябрь был на исходе.
Отец и сын сидели за столом друг против друга и неторопливо двигали по клетчатой доске черно-белые фигурки. Столь же неторопливо текла беседа.
- Я решил перевести Владимира с Волыни в Туров поближе к Киеву, - начал Святослав. - Это на тот случай, ежели князь полоцкий отважится разорять земли киевские, покуда я с полками в дальних землях буду. Владимир при своей воинственности не допустит этого. А ты как мыслишь, сын?
Олег уже знал о намерении отца по весне двинуть войско в Болгарию, поэтому ответил искренне:
- По-моему, лучше бы тебе взять Владимира с собой, ибо с ним надёжнее стоять в сече против любого врага. А земли киевские и Борис может постеречь, ему это даже сподручнее будет, ведь он стол свой в Вышгороде держит. От Вышгорода до Киева ближе, чем от Турова.
- Так-то оно так, - согласился Святослав, - но я хочу взять Бориса с собой в поход. Можешь мне поверить, из Бориса ратоборец вырастет не хуже, чем из Владимира. Он уже сейчас конницей так верховодит, что залюбуешься.
- Этому я охотно верю, - улыбнулся Олег, который имел возможность видеть своего двоюродного брата в сражении с половцами.
- Я бы и Владимира взял в поход да не могу рисковать его головой, ведь он любимый сын у брата моего Всеволода, - продолжил Святослав. - Пускай уж Владимир и отец его стерегут Русь от вражеских вторжений до моего возвращения из Болгарии.
Олег удивлённо посмотрел на отца.
- Ты что же, хочешь обойтись в Болгарии без брата своего, Всеволода Ярославича? Это неразумно, отец. Всеволод Ярославич свой человек для ромеев, ведь дочь его недавно вошла в императорскую семью. Кто как не он сумеет договориться с ромеями, падкими на коварство. Всеволод Ярославич быстро распутает все их хитрости, не поддастся на их обман. Ведь они ныне добры с нами, поскольку сами слабы, а как одолеют сельджуков и воспрянут с новой силой, то враз отплатят нам злом за добро. Такое уже бывало.
- Бывало, - покивал головой Святослав, сделав ход белым ферзём. - Токмо я не ради ромейской выгоды поведу полки к Дунаю, а с тем, чтобы Русь навсегда имела за собой дунайские земли. Всеволод не поддерживает мой замысел, не желая ссориться с ромеями, поэтому он мне в Болгарии будет только мешать.
Размах отцовских замыслов восхитил и одновременно озадачил Олега.
Как ни была ныне слаба Империя ромеев, однако недооценивать её военную мощь было нельзя. Испокон веку Византия в одиночку противостоит вражеским нашествиям с Востока и Запада. Византийский флот когда-то спалил негасимым греческим огнём флотилии арабов, дошедших до Царьграда. От этого же страшного огня почти полностью погиб русский флот, посланный на Царьград Ярославом Мудрым. Быстроходных византийских дромонов боятся и норманны, и берберы, и генуэзцы. Войско ромеев по своей выучке и вооружению ничуть не слабее западных рыцарей, а неудачи последних лет во многом объясняются распрями среди самих византийцев и изменами наёмных военачальников.
Все это Олег постарался втолковать отцу, но тот небрежно махнул рукой, заявив, что продумал наперёд любое развитие событий.
- Византия для Руси сила равная, поэтому без надёжных союзников нам её не одолеть, - сказал Святослав, глядя то на доску с фигурами, то на Олега. - Поэтому я задумал не воевать с болгарами, а взять их в союзники против тех же ромеев. Ромеев лучше бить тем же оружием, коим они завсегда привыкли действовать, натравливая своих соседей друг на друга. Ещё я надумал породниться с венгерским королём Гезой, который тоже зарится на византийские владения за Дунаем. Вкупе с венграми и болгарами мы ромеев победим непременно, благо воевать на море с ними не придётся.
Тут Святослав объявил «шах» и задорно подмигнул Олегу.
- Кого же ты наметил в женихи дочери венгерского короля? - хмуро спросил тот. - Меня? Романа? А может, Ярослава?
- Тебя, кого же ещё! - весело воскликнул Святослав. - Да ты вроде не рад этому, сынок? Отчего? Иль не по чести тебе породниться с королём венгров?
- Честь-то может и есть, токмо не нужна мне жена-католичка, - сказал Олег, двинув в атаку чёрного коня.
- Дочь Гезы перед тем, как супругой твоей стать, православие примет, как водится, - Святослав постарался успокоить сына.
- Родня-то её все едино в латинской вере останется, - буркнул Олег. - Опять же венгерская невеста ни обычаев наших, ни языка не знает. А я по-венгерски не умею. Хорошая мы будем пара!
- Гита, жена Владимира, англосаксонских кровей. Двух лет не прошло, а она уже по-русски свободно балакает, - возразил Святослав. - И дочь Гезы языку нашему обучится, не велика беда.
- Вот, Гиту я взял бы в жены, отец, - вдруг признался Олег, - а дочь Гезы мне не нужна. Ещё не ведомо, какова она с виду.
- Ты что же, хочешь все мои замыслы порушить?! - Святослав даже пристукнул по столу ладонью. - Будет, как я сказал! Пойдёшь под венец с дочерью Гезы и весь сказ.
- Мне наша невеста нужна, - упрямо набычился Олег. - У князя полоцкого дочь на выданье. Говорят, пригожая. Почему бы не сосватать её за меня?
- Ещё чего! - Святослав так хватил по столу кулаком, что шахматные фигурки разлетелись в разные стороны. - Всеслав Брячеславич нам Ярославичам злейший враг. Иль забыл ты, как мы стояли против него на Немиге! А сколь раз Всеслав на Новгород покушался? Сколь раз к Смоленску подступал, забыл?
- Вот и примирились бы этим браком Брячеславичи с Ярославичами. От этого всей Руси было бы благо.