По мере того как он говорил, лицо Зуденшельда выражало все большее удивление. Он покачал головой:
— Вашей умелой игрой вы не убедите меня в том, что действовали не по указке гестапо. Никому, кроме черной команды, мои бумаги не были нужны.
Найденов чувствовал, что голова у него идет кругом. Подчиняясь желанию верить этому человеку, он сказал:
— У нас одинаково мало оснований верить друг другу. Идите к моей жене, ничего не бойтесь. Впрочем, вы ведь ничем и не рискуете на этом пароходе. Моя жена сумеет убедить вас в том, что советские граждане не занимаются грабежами в поездах.
Пересиливая слабость, Зуденшельд поднялся с кресла и сделал шаг к Найденову. Его глаза горели. Он хотел что-то сказать, но дверь распахнулась, и появился торжествующий Венсторп.
— Милости просим! — весело крикнул он с порога. — Клеточка готова.
Из-за спины Венсторпа выскочил его помощник Майерс и, схватив Найденова за короткую цепочку наручников, грубо дернул.
Ботинки норвежского пастора
Прошло несколько часов с тех пор, как Найденов оказался в плену. Валя сделала попытку увидеть мужа, но добилась лишь того, что капитан изложил ей причину ареста. Она поняла, что это не простое недоразумение, а ловушка, подстроенная немцами, решившими сделать свое темное дело, — заполучить Найденова руками финнов, не навлекая подозрений на немецкие власти. Поняла она и то, как трудно, находясь здесь, на борту чужого парохода, распутать этот узел.
Решив уведомить о случившемся советских дипломатических представителей, Валя принялась за составление радиограммы. Несколько заполненных бланков уже лежали перед ней на столе, когда раздался осторожный стук в дверь. В каюту вошел пастор. Заметив, что он с трудом держится на ногах, Валя предложила ему кресло. Он некоторое время молчал, уронив голову на руки.
Валя терпеливо ждала. Наконец он поднял голову и негромко, но отчетливо сказал по-русски:
— Часть того, зачем ваш муж послал меня сюда, я уже узнал. — Он положил руку на только что написанные Валей телеграммы, адресованные советским послам в Германии, Дании, Швеции. — Мне достаточно этого доказательства: ваш муж не имеет отношения к нападению на меня.
Только тут Валя поняла, что перед ней — молчаливый спутник Найденова, гестаповец. Не сдерживая гнева, она крикнула:
— Вон!.. Сию же минуту вон!..
Зуденшельд не шевельнулся, только брови его строго сошлись.
— Мы еще не выяснили второго обстоятельства, о котором просил ваш муж, — спокойно сказал он, нагнулся и стал расшнуровывать свой высокий ботинок, — такие носят охотники. Не обращая внимания на удивление Вали, пастор разулся и запустил руку в голенище. Послышалось отчетливое щелканье, словно отскочила тугая пружина. Когда подошва вместе с каблуком свободно отделилась от ботинка, Зуденшельд достал из-под нее маленький резиновый бумажник. Из него он извлек несколько листков тончайшей шелковой бумаги.
— Вот за чем они охотились, — сказал он, глядя на Валю. — Я вынужден показать это, чтобы рассеять ваши подозрения. Между нами все должно быть ясно… Прочтите.
Он протянул ей один из листков. Не веря глазам, Валя перечла его дважды.
— Но ведь вы… не англичанин? — воскликнула она.
— Нет, — с улыбкой сказал пастор.
— Тогда я ничего не понимаю.
— Видите ли, — пастор на секунду задумался, испытующе глядя на Валю, — если бы я был уверен…
— О, я умею молчать! — поняв его заминку, прошептала Валя.
Зуденшельд рискнул. Он и сам бы не мог сказать, почему доверился этой незнакомой русской женщине. С видом, который говорил, что он решил быть до конца откровенным, пастор указал Вале на кресло против себя.
— За мною охотились, — негромко начал он. — Очутившись в купе наедине с вашим мужем, я счел его за агента гестапо. У меня с этой бандой серьезные счеты. И когда я узнал, что этот агент последовал за мною на «Клариссу», то решил воспользоваться нейтральной почвой и попытаться отделаться от него. Хотя бы на время, нужное, чтобы ускользнуть из-под наблюдения немцев и выполнить возложенное на меня задание. Откровенность не входит в наши обычаи, но… на этот раз целесообразно нарушить обычай. В вас и в вашем муже я вижу союзников. За мною следят немцы. Это так же верно, как то, что мы с вами говорим. Может быть, вы поможете пустить их по ложному следу. Тем более что некоторым образом это касается и вас, русских…
— Каким образом?
— Мне, видите ли, нужно пробраться на один остров, занятый теперь немцами. По некоторым данным, они упрятали там вашего соотечественника, в судьбе которого мы так же заинтересованы, как и ваше правительство.
— Кто этот человек?
— Этого я вам сказать не могу. Скажу только, что это ученый, решающий одну очень важную военную проблему. Он похищен немцами. Мы совершенно, правда, случайно напали на его след и сможем оказать услугу вам, русским.
— Кто же это? — с тревожным предчувствием еще раз спросила Валя.
— Это тайна не принадлежит мне.
— Значит вы… едете на этот остров? Но… ведь он же, по вашим словам, занят немцами…
— Ну, это не такое уж большое препятствие, — с улыбкой сказал пастор.
— Но ведь Англия воюет с Германией, а у вас, вы говорите, английские бумаги?
— Конечно, если вы сейчас протелеграфируете немецким властям все, что узнаете от меня, мне едва ли удастся попасть куда-нибудь кроме как на тот свет. Но… если этого не случится, я надеюсь высадиться в Норвегии. Там друзья помогут мне найти дорогу на остров Туманов.
— Остров Туманов?.. Остров Туманов… Я что-то слышала об этом острове.
— Может быть, мне придется попасть туда уже не пастором, а матросом Педерсеном или торговцем Кнудсеном, — не знаю. Но я там буду!
— А если норвежцы вам не помогут? — наивно спросила Валя.
— О, нет! В их интересах переправить меня туда.
Зуденшельд протянул Вале другой листок из тех, которые были вынуты им из тайника, и Валя с удивлением прочла письмо, адресованное Союзом норвежских патриотов тайной боевой организации острова Туманов.
— Видите, — сказал пастор, — я не собираюсь быть там только ищейкой или наблюдателем. Кое-что я должен сделать и для жителей острова.
— Но ведь это же план восстания!
— А вы сомневались в том, что норвежцы помогут мне попасть на остров.
С этими словами пастор спрятал свои листки в тайник. Щелкнула пружина. Зуденшельд надел и тщательно зашнуровал ботинок.
Глаза Вали загорелись радостью.
— Значит, вы можете сказать финнам, что они ошиблись, и Александра освободят?
— Я сейчас же иду к инспектору Венсторпу. Скажу, хотя боюсь, трудно будет, сохранив репутацию нормального человека, уверить его в том, что я ошибся.
Валя с нетерпением ждала возвращения Зуденшельда. Наконец часа через полтора в дверь каюты постучали. Валя бросилась отворять, уже представляя себе, что за белой створкой стоит Александр, но увидела стюарда-финна. Он сказал, с трудом объясняясь по-немецки:
— Господин пастор очень плохо себя чувствует… Господин пастор очень просит госпожу прибыть к нему по важному делу… Я охотно провожу госпожу…
Валя последовала за стюардом.
Пастор лежал в постели. При появлении Вали он сделал попытку подняться, но тотчас же снова откинулся на подушки. Валя поняла по его жесту, что он просит запереть дверь. Она набросила крючок. Ей трудно было сдержать нетерпение. Но пастор лежал с видом крайней усталости, и она лишь вопросительно глядела на него. Наконец он негромко сказал:
— Венсторп упрям, как пень, — настоящий финн, хоть у него и голландская фамилия. Плохо то, что я клялся, будто опознал преступника, а через час с той же уверенностью стал утверждать, будто ошибся.
— Он не хочет его освободить?
Пастор вздохнул.
— Я пробовал уговорить его, предлагая взять арестованного под залог, — напрасно!
Валя опустила голову на грудь. Пастор осторожно прикоснулся к ее волосам.
— Не нужно отчаиваться. Дайте мне немного отдохнуть, и я снова сделаю попытку. Поговорю с капитаном, пошлю кое-кому радиограммы, сделаю все, что можно.
Взглянув на пастора, Валя увидела, что его веки устало смыкаются. Тяжелая складка легла вокруг рта. Зуденшельд казался спящим. Валя сделала осторожное движение, чтобы встать. Не открывая глаз, он сказал:
— Побудьте здесь. Меня не следует оставлять. То, что им не удалось в поезде, они могут попытаться сделать здесь. Пока я не ступлю на почву Норвегии… Впрочем, даже там, да, даже там… И все же бумаги будут на месте.
Валя послушно села было в кресло, но тут же вспомнила, что на столе в ее каюте так и остались лежать радиограммы.
— Сейчас вернусь, — сказала она, — лишь отправлю радиограммы…
* * *
Отправка радиограмм потребовала больше времени, чем Валя предполагала. Чувствуя себя виноватой в долгом отсутствии, она спешила к пастору. Боясь его обеспокоить, если он уснул, она на цыпочках приблизилась к каюте и без стука осторожно нажала дверную ручку. Каюта была заперта. Валя подумала: пастор, не дождавшись ее возвращения, решил отдохнуть и заперся на ключ.
Она осторожно стукнула раз, другой. Молчание… Она велела стюарду сказать, когда пастор встанет.
— Буду очень рад оказать услугу госпоже, — сказал стюард и услужливо распахнул перед Валей дверь ее каюты. Ей показалось, что в ту же минуту слегка приотворилась и дверь в каюту пастора. Но, вероятно, это действительно только показалось.
Союзник из гестапо
Инспектор Венсторп прохаживался по каюте, удовлетворенно потирая волосатые руки. Он сбросил пиджак и то и дело останавливался около столика, где красовались бутылка дешевого голландского джина и две рюмки. Инспектор не спешил наполнять рюмку своего помощника Майерса, больше заботясь о том, чтобы не пустовала его собственная.
— Здорово он влопался, а? Эдакий стреляный заяц — и дал маху. Небось никак не думал, что пастор окажется тут, — говорил Майерс.
— Да, не повезло голубчику.
— Не нравится мне этот пастор. Вот бы кого пощупать! Тоже птица!
— Ну, ну, — примирительно пробурчал Венсторп, — у вас всегда странные идеи, Майерс. Сходите-ка лучше проведать арестованного.
Майерс послушно поднялся. Он выжидательно уставился на свою пустую рюмку, но Венсторп сделал вид, что не заметил этого взгляда.
Как только шаги Майерса затихли в коридоре, всю веселость Венсторпа как рукой сняло. Он с озабоченным видом вытащил большую записную книжку и, вырвав из нее листок, разгладил своей тяжелой, как утюг, ручищей. Склонив набок голову, принялся старательно писать. Тот, кому удалось бы заглянуть в написанное инспектором финской государственной полиции Венсторпом, был бы немало удивлен. Депеша, содержащая сообщение об аресте Найденова, была адресована не финскому полицейскому управлению, а частному лицу с явно немецкой фамилией. Главным содержанием депеши было не сообщение о поимке преступника, покушавшегося на ограбление в экспрессе, а только то, что пойманный оказался действительно русским. В заключение Венсторп спрашивал, следует ли держать этого русского до возвращения в Хельсинки или передать его в одном из попутных портов тому, кого укажет адресат.
На этом работа Венсторпа не кончилась, хотя, дописывая депешу, он, несмотря на многократное подкрепление своих сил джином, был явно утомлен. За составлением текста последовал еще более тяжкий труд по его зашифровке.
Пока Венсторп работал над депешей, Майерс посетил пароходный буфет и опрокинул в себя стакан грога. Затем он отправился в закоулок, где за железной дверью с тяжелым замком томился Найденов. Майерс отпер каморку и поспешно юркнул за дверь. С минуту он прислушивался и, убедившись в том, что снаружи никого нет, обратился к пленнику:
— Хайль Гитлер!
Найденов молчал. Он старался угадать, какую новую провокацию таит в себе это неожиданное приветствие. Но Майерс тоном закадычного приятеля сказал:
— Этот финский боров втравил тебя в глупейшую историю, геноссе. Хорошо, что нас известили: твой налет в поезде сорвался. Мне поручено сделать здесь то, что не вышло у тебя в вагоне. Я уже произвел первую разведку. Пастор спит, как сурок… — Майерс хитро подмигнул. — Однако как ни простоват этот пастор, пока я не нашел у него даже намека на какие-нибудь бумаги. Придется повторить пробу ночью. Мы позаботимся, чтобы после ужина он покрепче заснул. А теперь, приятель, нужно выручить тебя из лап этой финской тупицы.
Майерс вытащил из кармана фляжку и протянул ее к губам пленника.
Найденов ни за что не поверил бы говорливому агенту, если бы тот не извлек из жилетного кармана ключ и не отпер наручники, сковывавшие Найденова.
— Если дураку Венсторпу вздумается заглянуть сюда прежде, чем он до беспамятства насосется джином, просунь лапы в браслеты. Пусть думает, что все в порядке. А ночью мы что-нибудь придумаем. Если удастся найти бумаги пастора, я тотчас освобожу тебя, и ты поможешь мне доставить их куда следует. Что ж ты молчишь, приятель? Давай лучше выпьем. Хайль Гитлер! — И Майерс первым приложился к фляжке.
Когда Найденов, пересиливая отвращение, тоже глотнул, Майерс спросил:
— Как тебя по правде-то зовут, геноссе?
Найденов сделал таинственное лицо и буркнул:
— Зови меня «Сорок седьмой».
— Ну, ну, со мною ты мог бы быть пооткровенней. Да ладно, только бы не упустить норвежскую ворону. Чертовски опасный коммунист.
— Что ты сказал?! — воскликнул Найденов. — Он коммунист?
— О, это стреляный воробей. Везет важнейшие документы. Проще простого было бы изъять его из обращения вместе с этими бумагами: хлоп — и готово! Море — достаточно глубокая могила для такого субъекта. Но нужно получить бумаги, чтобы знать, кому они предназначаются…
* * *
Через некоторое время Майерс забежал еще разок. Он принес несколько сэндвичей и предупредил, что Венсторп «близок к норме». Найденов воспользовался случаем послать Вале успокоительную записку.
Казалось, все идет как нельзя лучше.
Перед тем как улечься спать, Венсторп, покачиваясь, пришел к месту заточения Найденова. Он пожелал убедиться в целости пленника и потешиться, отпустив по его адресу несколько плоских острот. Найденов терпеливо слушал инспектора. Он был уверен, что вскоре после этого визита появится и его странный союзник Майерс. Однако время шло, а гестаповца не было. Несмотря на крайнее утомление, Найденов не мог сомкнуть глаз. Он прислушивался к каждому шороху за переборками своей железной тюрьмы.
Чуть слышное царапанье в дверь привлекло его внимание.
— Саша… Саша… — услышал он шепот.
Найденов приник ухом к двери.
Валя хотела знать, не может ли она хоть чем-нибудь помочь ему. Майерс, принесший записку Найденова и обещавший прийти через час, исчез. Пастор до сих пор не вышел из каюты и не отвечает на стук. Валя боится, не случилось ли с ним опять чего-нибудь дурного.
— Нужно освободить тебя, — в волнении шептала Валя. — К утру инспектор выспится, и…
— Если бы ты могла добыть ключ!.. Один у Майерса, другой, по-видимому, у Венсторпа.
— Хорошо, попробую, — прошептала Валя, и за дверью стало тихо.
Найденов сбросил наручники и внимательно исследовал место своего заточения. Тесная железная каморка в обычное время служила, по-видимому, складом красок, снастей и других принадлежностей шкиперского хозяйства. Сквозь вентиляционное отверстие в кладовую проникала струйка воздуха и слабый луч света. Ниже этого отверстия виднелся люк, задраенный снаружи.
Найденов соорудил из всего, что попалось под руку, возвышение, по которому добрался до подволока. Отвернув барашки, удерживающие железную крышку вентилятора, и выглянув наружу, он увидел узкий проход, освещенный пыльной лампочкой. Плесень, ржавчина на переборках, мусор — все говорило о том, что сюда заглядывают не часто. В конце прохода виднелась дверь. Найденов просунул руку и нащупал несколько болтов, которыми крепилась крышка люка, закрывавшая ход из этого коридорчика в кладовую, служившую ему тюрьмой. Люк был достаточно велик, чтобы в него пролезть. Если отвинтить эти болты…