– Ну и что с того, – невинно удивился Бен, – эта мысль лежит на поверхности, ее трудно не заметить. Ну, давай читай дальше.
Джон подозрительно посмотрел на него:
– О многом немногими словами, говоришь, да она же дает образец, по которому каждый может написать свою собственную элегию.
– Хорошее дело.
– Очень хорошее. Главное – выбрать нужную персону, чтобы воспеть в творении какого-нибудь там убитого, или утонувшего, или на морозе замерзшего.
– Уж лучше их воспевать, чем повешенного за кражу цыпленка.
– Да, уж куда лучше.
– Надо воспевать тех, у кого нет общепризнанных добродетелей, – продолжал развивать свою мысль Бен. – Хотя, знаешь, я думаю, что смерть возвеличивает человека, даже если при жизни у него и не было особых достоинств.
Джон снова нахмурился:
– Говорю тебе, ты уже читал эти стишки, черт тебя подери. Зачем ты тогда заставляешь меня снова их тебе читать?
– А ты действительно считаешь, что все это чушь, нелепая и смешная? – совершенно серьезно спросил Бен. – Неужели чувствительный стишок, написанный искренним и глубоко скорбящим человеком, заставляет тебя смеяться до слез?
– Скорбь человека не может служить извинением его плохим стихам, – отчеканил Джон. – Если человек не может скорбеть изящно и выразительно, то пусть он по крайней мере скорбит молча. Но знаешь, мне кажется, что все эти критические рассуждения мадам Смиренной Добродетели очень уж остроумные, я бы даже сказал, они – самое примечательное, что я когда-либо видел на страницах газеты твоего брата. Возможно, ты просто еще не оценил по достоинству хорошо завуалированную иронию этой дамы.
Бен усмехнулся:
– Я-то высоко ее ценю, а вот что сейчас будет с твоей оценкой.
– Что ты хочешь сказать?
– Хочу сказать, что под именем Смиренная Добродетель скрывается не какая-то там остроумная дама, а я, соломенная ты голова, Джон.
С минуту Джон ошарашенно смотрел на Бена и наконец выдавил:
– Эта мадам Смиренная Добродетель – ты?
– Именно, – подтвердил Бен, стараясь казаться беспечным. Хотя знал, что его идиотская улыбка наводит на мысль, будто он лжет.
– Клянусь, я б никогда не догадался. Вообще-то это очень на тебя похоже! А брат знает об этом фокусе?
– Тебе стоило бы полюбоваться, как он и его читатели ломают головы, стараясь угадать, кто подсовывает им под дверь «писульки» этой добропорядочной дамы.
– Ну и кого они подозревают? – весело спросил Джон.
– Звучат имена самых выдающихся литераторов, – ответил Бен. – Представляешь, как это льстит моему самолюбию.
– Как это может льстить твоему самолюбию, если никто не знает, что это твои сочинения?
– Но я-то знаю. А вот если бы Джеймсу это стало известно, то он никогда бы ничего такого не напечатал. Поэтому я совершенно спокойно могу предлагать свои творения на суд читателей, не боясь, что моя персона пострадает от лести или от критики. – Бен предусмотрительно умолчал о своем страхе пострадать от самого обычного и заурядного тумака.
– Я бы на твоем месте желал, чтобы все знали, что это мои творения. Я бы хотел получать причитающиеся мне вознаграждения.
Бен пожал плечами:
– Жаль. Я так надеялся, что у моей Смиренной Добродетели появится достойный оппонент.
– Да ты не волнуйся, у нее найдутся достойные оппоненты. Ее намеки так прозрачны, притом они частенько нацелены на членов городского управления.
– Да, мы уже получили несколько писем от тех, кто не согласен с добродетельной вдовой. Но я-то думал, что мы могли бы направить все эти дебаты в нужное русло, вести их более остроумно, высмеивая глупости обеих сторон.
– И я тоже должен буду скрываться под другим именем? – спросил Джон.
– Ну а что в этом такого, Джон Коллинз? Это будет забавно, разве не так?
– Возможно.
– Подумай, Джон. Выйдет отличное состязание.
– Я подумаю. А пока скажи мне, удалось ли тебе перехватить что-нибудь новенькое из любовных посланий с математическими формулами?
Бен воздел палец к небу.
– А! – Он ухватился за гик, чтобы не потерять равновесия и чтобы гик случайно его не ударил, пока он, повернувшись назад, ищет что-то в ворохе бумаг. Наконец он извлек оттуда свиток, перевязанный лентой. – Вот тебе подарок, – сказал он, протягивая свиток Джону.
– Интересно, у тебя дел было по горло, как ты…
– Я выкроил время, чтобы сделать тебе приятное, – перебил его Бен.
– А я вот все думаю, не изобрести ли нам еще один «франклиновский» прибор, – сказал Джон, развязывая ленту.
– Пожалуйста, не называй приборы «франклиновскими» и никому не говори, что это я их делаю, – забеспокоился Бен.
– Хорошо, хорошо, – раздраженно ответил Джон. – А ты что, разве не хочешь извлечь какую-нибудь пользу или хотя бы получить благодарность за свой труд?
– Да какая ж мне польза оттого, что кто-то еще сделает подобный настраивающийся самописец? Тогда нам с братом прямая дорога в богадельню.
Джон насупился:
– Я думаю, причина не в этом. Неспроста ты подписываешься вымышленным именем, держишь свое изобретение в тайне…
Бен тяжелым взглядом уставился на Джона. Неожиданно его осенило: Трэвор Брейсуэл успел пообщаться по поводу harmonicumне только с ним.
– Джон… – начал он.
– Ну что?
– После того эксперимента на пруду, ну помнишь, с harmonicum,ничего такого с тобой не происходило… особенного?
Джон чуть заметно кивнул, по лицу его пробежала тень. Он тяжело вздохнул.
– Я не хотел говорить… Я хотел спросить… – Ему никак не удавалось сохранить спокойный и уравновешенный тон. Он судорожно сглотнул и испуганно выпалил: – И с тобой это было?
– Ты видел Трэвора Брейсуэла? – чуть слышно спросил Бен.
Джон удивленно вытаращил глаза.
– Звучное имя, – пробормотал он, – хотя, насколько я помню, у человека из моего сна имени не было.
– А при чем здесь сон?
– Когда мы вернулись с пруда, той же ночью мне приснился сон. Такого кошмара я за всю свою жизнь не видел. Мне снилось, что я снова на пруду, и какой-то человек начал кричать на меня и требовать, чтобы я прекратил эксперимент, а потом он схватил тебя за горло – ты тоже там был, Бен, – и начал душить. Я бросился к тебе на помощь, а потом… – он снова нервно сглотнул, и Бен понял, что ночной кошмар до сих пор не дает ему покоя.
– Продолжай, – попросил Бен.
Джон кусал губы и молчал, наконец спросил:
– Тебе такой же сон снился?
Бен кивнул.
– Я тебе потом расскажу, – пообещал он, – сначала ты. Джон уставился на бумаги, лежащие у него на коленях. Он избегал смотреть Бену в глаза.
– Ну вот, а потом передо мной возник ангел, он весь сиял, а в руках у него был огненный меч. Он объявил мне, что Бог отрекся от тебя, но я могу надеяться на прощение. Но я… я не хотел, чтобы тебя убили, поэтому я попытался поговорить с ангелом. Как только я открыл рот, он коснулся меня огненным мечом, и я… – Джон втянул голову в плечи и попытался изобразить улыбку, – ну, я думаю, что во сне я умер. Я чувствовал это так явственно. Я видел, как меня пожирали черви, жирные, они ползали внутри моего черепа. И я находился в каком-то ужасном темном месте… – Джон постарался улыбнуться, но губы у него задрожали, и улыбка вышла жалкой.
– Ну, – начал Бен, – мой сон был немного лучше. – Он рассказал о своей встрече с Брейсуэлом. Но умолчал о том, что встреча состоялась не во сне, а наяву. В этом Бен не сомневался. На следующий день после встречи он видел пятно на том самом месте, где его вырвало в то злополучное утро. Но Бен не хотел, чтобы Джон знал, что это был вовсе не сон.
– А потом еще были? – спросил Джон.
– Ты имеешь в виду такие сны? Нет.
– Тебе не кажется, что это harmonicumих вызвал? – и, не дожидаясь от Бена ответа, Джон торопливо продолжил: – Помнишь то розовое свечение, совершенно непонятно, почему оно возникло и для чего?
– Помню розовое свечение, – ответил Бен.
– Может быть, оно и стало причиной наших ночных кошмаров? Может быть, мы их каким-то образом вызвали из эфира? – Джон говорил это совершенно серьезно.
Бен скептически скривил губы, обдумывая, как бы ему вытащить Джона из дебрей глупости.
– Я читал, – начал он осторожно, – что Готфрид фон Лейбниц считал, будто материя содержит в себе нечто, что он назвал монадами.
– Да… так он называл ферменты, – подхватил Джон.
– В отдаленном смысле, – поправил Бен. – Сейчас его теория в значительной степени подвержена сомнению. Лейбниц считал эти монады живыми и разумными существами, может быть, даже частичками Божественного разума.
– Кажется, нечто подобное утверждал и Ньютон?
– Вовсе нет. Ньютон утверждает, что пространство и время – это органыБога, посредством которых он воспринимает наши поступки. Лейбниц же полагал, что монады имеют сознание.
Джон мотнул головой, откинув назад волосы, и наградил приятеля скептической ухмылкой:
– Ты что, выдвигаешь гипотезу, будто эти сны наслал на нас пруд в отместку за то, что мы потревожили находящиеся в нем монады?
– Нет, я не выдвигаю такую гипотезу, поскольку думаю, что Лейбниц ошибался. Послушай, вон тот шкот, я хочу сменить галс.
Джон подтянул канат, но по выражению его лица было видно, что он не считает разговор оконченным.
– Все это очень даже возможно, – робко продолжал Джон.
– Все это возможно, – согласился Бен, – только, я думаю, маловероятно. Наука свидетельствует, что мир существует в соответствии с определенными законами – законами движения, сродства, общности. Научные высказывания Лейбница в той или иной степени совпадают с мудростью древних, а те верили, что мир – это бессознательное пространство, в котором господствует прихотливая воля миллионов разнообразных божков. Все передовые ученые и маги опровергают такое представление о мире.
– Разве Лейбниц был тупым идиотом?
– Конечно же нет. Просто он заблуждался.
Джон поджал губы так, что они стали похожи на тонкую ниточку, это означало, что он остался при своем мнении.
– Мне и раньше доводилось слышать твои рассуждения о многобожии, – напомнил он Бену. – Очень даже возможно, что творец нашей вселенной находится слишком далеко, чтобы жаждать нашего поклонения или заботиться о наших бедах насущных. Я вполне допускаю, что между Богом и людьми есть промежуточные ступени, ну, как, например, между человеком и животными.
– Да, как, например, Локк предложил свою великую цепь взаимосвязей. Но эта цепь совсем не похожа на идеи Лейбница.
Бен наклонился за борт и, ловким движением зачерпнув пригоршню воды, подбросил ее вверх. Поток капель обрушился на Джона.
– Ты что! – завопил Джон.
– В этой речной воде обитают сотни видов рыб, – весело сказал Бен, – одни – большие, другие – маленькие, одни находятся на более высокой ступени развития, другие – на более низкой. Но из этого вовсе не следует, что у самой воды есть разум. А вот если бы я бросил в тебя рыбой, то ты мог бы сразу сказать, что она живая, ведь так, а?
– Я могу сказать только то, что ты вымочил все мои листы, – проворчал Джон, стряхивая капли с бумаги. – И если у тебя есть еще какая-нибудь гипотеза, получше предыдущей, то я бы выслушал ее с превеликой радостью.
– Я ничего не знаю, – неожиданно рассердился Бен. – Может быть, ты и прав, может быть, какие-то эфирные частицы и заразили нас, расстроили наш рассудок так, что нам стали сниться одинаковые кошмары.
– Ты говоришь о том человеке, что нам обоим приснился?
Бен улыбнулся:
– Именно. Ну что ж, давай разработаем эту гипотезу. Допустим, где-то рядом есть еще один маг, весьма поднаторевший в своем искусстве. Возможно, наблюдая за нами на пруду, он увидел в наших действиях угрозу своему благополучию и наслал эти кошмарные сны, чтобы запугать нас?
Джон кивнул, хотя лицо его выражало недоверие:
– Это больше напоминает колдовство, процветавшее во времена наших прабабушек, чем настоящую магию.
– Согласен. В науке и алхимии все понятно, потому что там все логически выстроено и математически рассчитано. И хотя ты так порывался найти глупое и ненаучное объяснение…
– Да это ты начал рассуждать о монадах! – возмутился Джон.
– Да, начал, но чтобы разобраться с ними и отвергнуть как заблуждение. Не надо ничего запутывать. Оттого, что мы с тобой не прочитали ни одной научной книжки о снах, вовсе не значит, что их не существует. Во Франции и Испании…
– И там, откуда отправлены эти формулы, – подхватил Джон, вперив взгляд в листы, которые все еще держал в руках, – сны – явление странное и неизведанное.
Бен обрадовался, что разговор перешел в другое русло. Ему совсем не хотелось врать Джону, но что-то внутри сдерживало его и не позволяло признаться, что произошедшее было не сном, а самой что ни на есть явью…
Неожиданно его поразила мысль, будто ему запрещают об этом рассказывать. Хотя странно, ведь он сам принял такое решение. А что если и Джон мучается той же неразрешимой проблемой? Что если обе встречи были наяву, но они могут говорить о них только как если бы видели все это во сне? Хотя у Джона действительно мог бытьсон, поскольку он, Бен, принимал в нем участие… «Надо будет все хорошенечко обдумать на досуге», – решил про себя Бен.
– Как ты только разбираешься в этих формулах, Джон?! Я так усердно пытался развивать свои математические способности, но не слишком-то далеко ушел вперед.
– Ну, несколько шагов-то сделал, – пробурчал Джон, не отрывая глаз от страниц с формулами и время от времени одобрительно кивая головой. Наконец он остановился на одном из листов. – Вот это действительно интересно. Ты понимаешь, что это?
– Расчеты, описывающие движение какого-то тела, разве нет?
– Совершенно верно. Но, обрати внимание, это тело движется по орбите вокруг другого тела, чьи размеры значительно превышают его собственные. Полагаю, что движение происходит вокруг Солнца.
– А тело меньших размеров – одна из планет? Джон замотал головой:
– Не знаю, не знаю. В расчетах много частей отсутствует, вероятно, их уже давным-давно рассчитали, и сейчас только подводят итоги. Во всей переписке решается одна проблема – проблема сродства.
– Как это понимать?
– Они стараются создать мощное притяжение между двумя объектами. Посмотри сюда. Видишь? Это один к одному теорема Папина, та самая, которая позволила создать волшебные пушки.
– Которые Мальборо использует в войне против Франции?
– Совершенно верно!
– И о которых я имею весьма смутное представление, – заметил Бен.
– Поясняю, ядро такой пушки вступает в специфический резонанс с мишенью.
– Получается, что ядро охотится за тобой, – подхватил Бен.
Коллинз воодушевленно тряхнул головой:
– В основном пушки используются для разрушения стен с большого расстояния. Вначале засылают шпионов и инженеров; они разведывают, в каких каменоломнях добывался камень для строительства. Затем к делу подключаются алхимики; те, взяв камень за образец, искусственно создают сродство в своем арсенале. Пушки стреляют с очень большого расстояния. Они дождем ядер поливают крепость с невероятно большой дистанции, но с поразительной точностью попадания.
– Теперь понятно. И эта формула отражает сходное действие?
– Да, – подтвердил Джон. – Но пока что у них есть уравнение, описывающее фермент одного из тел, а для другого тела уравнение отсутствует.
– Словно им не удалось найти каменоломню с нужным образцом камня.
– Вот тут-то и закавыка, – ответил Джон. – По всей видимости, у них есть, как ты говоришь, образец камня, но, кажется, им недостает фермента пушечного ядра.
– Ах вот в чем дело! – Бен наморщил лицо, стараясь понять, что бы все это значило.
– Что тут думать, конечно, эта формула для пушки. Я просто объясняю тебе в рамках тобою же предложенной аналогии. Они ищут возможность изменить траекторию движения одного тела за счет особого и очень сильного сродства, при условии движения второго тела.
– То есть они пытаются создать пушечное ядро, способное найти другое, летящее ядро.
– Именно. Насколько я могу судить, движения, которые они рассчитывают, – дьявольски сложные, и я понимаю эти расчеты только в самых общих чертах. Но формула, способная заставить два ядра встретиться в полете, должна выглядеть точно так же, как вот эта. И единственное, что им никак не удается сделать и над чем они бьются, – это рассчитать характеристики сродства одного из ядер.