Наблюдающий руины Пров ничуть не опечален, скорее всего радость блуждает в его кривой усмешке, словно увидел он прообраз гибели нашей структуры без малейшего внутреннего протеста и сожаления.
— Что пригорюнился, брат-черметчик? — рассмеялся он. — Не надо сентиментальных слез, пора действовать. Сегодня я обещаю тебе новые археологические открытия.
— Ты думаешь, мы сможем одолеть такое расстояние? — окидывая взором уходящие за горизонт рваные, острые, самые невероятные профили застывшей металлической лавины, спросил я в сомнении.
— Я в этом абсолютно уверен.
В подтверждение своих слов он, ловко балансируя, прошел по гнутому швеллеру, прыгнул на стоящую торчком плиту и, прогрохотав по листу железа, спустился вниз. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Впрочем, между завалами оставалось более или менее свободное место, мы довольно быстро продвигались вперед и, как всегда, первоначальная оторопь моя прошла, когда я углубился в прочтение интереснейшей книги под названием "Чермет". Глаза разбегались от изобилия форм, мозг воссоздавал целые области утраченных знаний, дописывал главы потерянной истории. Сгустки спрессованных веков насыщали каждый метр пространства, неприметные сначала деталь или узел при ближайшем рассмотрении открывали замысел их создателя: можно было часами стоять на месте, разглядывая идею. Но кроме острого ощущения глобализма к настоящему черметчику всегда приходит контрастное чувство охотника, выслеживающего свою добычу. Обычно это мелкая деталь, предмет или сувенир для пополнения коллекции. А кроме того, Чермет имеет — если, конечно, снять на несколько минут шарошлем — свой ни с чем не сравнимый аромат. Пахнут масла, еще сохранившиеся в жилах и трубопроводах механизмов, пахнет старая краска, нагретая солнцем, пахнет само железо, и совершенно по-особому пахнет чугун и медь. Общий букет настолько сложен, что я бы не взялся его описывать.
Но задерживаться подолгу мне не позволял Пров, в считанные секунды находивший ответ на любой вопрос:
— Ну зачем тебе этот магнитный подшипник от центрифуги?
Не припомню случая, чтобы он ошибся. По первости я еще с ним спорил, теперь же почти всегда соглашаюсь. Странный тип! Феноменальное знание старой техники — и полное равнодушие к ней или даже открытая неприязнь.
"Знаю, Мар, ты считаешь машину ни в чем не виноватой. Оно вроде бы и так на первый взгляд. Начали мы с невинной игры в могущество, а потом не смогли остановить производство или хотя бы его ограничить. Уже многое сознавая, мы не могли этого сделать, их требовалось все больше и больше. Так кто кому диктовал свою волю? Мы ничто без машин, они же прекрасно проживут и без нас, поскольку жизнь есть форма существования любой материи, и только. Нет кислорода? Они обойдутся без него. Нет водорода? Найдется заменитель. Они способны трансформироваться в считанные часы, не знать усталости и жрать даже камни. Ты спросишь, в чем смысл их существования без нас? А в чем смысл нашего существования? Наши права равны. Они поставляют нам пищу, удовольствия, заменяют наши забывчивые мозги, заменяют реальную жизнь на искусственную. Нам кажется, что мы руководим, они подчиняются, а на деле мы превратились из богов в заложников собственной машинерии. Лишая нас действия, они обрекли нас на медленную смерть и вырождение. Ты любишь машины, Мар? Любишь. Так разреши мне их ненавидеть, ненавидеть всей моей эфемерной душой и человеческим сердцем".
5.
Словно кто-то стучал в его мозг, просил впустить в себя. Но это пугало, и душа виртуального человека замыкалась наглухо, неспособная ни к какому контакту. Конечно, он думал, он лихорадочно соображал, что делать, искал выход из безумного бреда. Но внешний мир в это время для него не существовал.
Что-то бесконечное и непонятное обрушивалось на его сознание. Что-то, чему не было даже названия. Он словно растворялся в абсолютном Ничто и все же продолжал существовать, возникая одновременно в разных частях пространства, но не трехмерного, а более сложного, которое он не мог понять, не мог осмыслить и в которое он проваливался как в кошмарный сон. А может, и не в кошмарный сон, но лишь в другое псевдо-время, потому что его "сейчас" несомненно было кошмаром. Он то втягивался спиралью в многоцветное Ничто, то распадался на части. Какие-то всполохи и искры окружали его. И все это неслось, куда-то стремилось, извивалось и мигало, и не было ему ни конца, ни края, ни смысла, ни значения. И вот, когда он уже не мог больше выносить этого, кошмар кончался, и виртуал оказывался рядом с чем-то, зримым, ощущаемым, в принципе совершенно понятным, но не имеющем права быть здесь, и от этого еще более ужасным, чем все предыдущее, потому что то просто не могло быть, да и не было, а это существовало, хотя не имело никакого права существовать, разве что только в больном воображении виртуального человека.
Он вдруг увидел какой-то шар. Шар, не шар, чуть ли не с планету или потухшую звезду величиной. Конечно, он очень хотел увидеть какую-нибудь планету, вернее, не какую-нибудь, а одну единственную и вполне определенную. Ему была нужна точка отсчета. А потом он снова уйдет в Дальний Космос. Но то, что он видел, являлось совсем другим. Планета, конечно же, планета! Но вовсе не та, совсем не та. Что же это подсовывало ему воображение? Да и воображение ли? Он гнал от себя эти видения, и тогда что-то испуганно и со страданием билось в его голове. Или не его, а кого-то другого? Впрочем, он не мог знать этого, потому что был сейчас не только самим собой, но и еще кем-то другим. И этот "другой", словно, звал, приглашал, предлагал выбрать что-нибудь на свой вкус. Но выбор не мог состояться. И тогда виртуальный человек сжимал голову ладонями и последним усилием воли изгонял из своего сознания непонятное.
Нет никаких прекрасных миров, если невозможен путь назад, если нельзя показать их другим!
Но что-то настойчиво и тоскливо снова билось в его сознании.
И он снова начинал бороться, но не выдерживал натиска и напора чужой мысли, и тогда в его сознании возникали фантастические картины миров, похожих иногда на что-то знакомое, но чаще совершенно непонятных, абстрактных, потому что он не мог наполнить их своим смыслом.
Однажды он понял, что такое уже было. Было!
Или будет!
Или есть!
А что-то неведомое, что невозможно понять в принципе, что-то совсем другое продолжало стучать в сознание виртуального человека.
И тогда он сдался окончательно. Нет, он просто понял, что нужно открыть себя, Неизвестно, к чему это приведет, к гибели или к чему-то еще более худшему, но нужно.
Он принял.
Тогда видения в сознании стали четче, целесообразнее.
Или это кто-то ставил над ним эксперимент?
Да чего же от него хотели?
А когда его однажды снова закрутило в вихре многомерного пространства и многомерного времени, он сообразил, что ему показывают мир. Мир того существа, явления, сгустка материи или мысли, того самого, который стучался в его сознание. Виртуальный человек мало что понял, почти ничего не понял, да это и невозможно было понять. Но он почувствовал! Если ему показывали мир, в котором живет тот, непонятный и невозможный, он должен показать ему свой мир.
Но своего мира у виртуального человека не было.
Чтобы был мир, нужно его прошлое, настоящее и будущее. А у него было лишь настоящее.
И тогда пространство свернулось в спираль, сомкнуло свои витки или произошло что-то совсем другое, но тут некогда было рассуждать, потому что что-то происходило, пусть все такое же непонятное, но уже, во всяком случае, не худшее, чем было до сих пор в настоящем.
Он почувствовал мучительное усилие того существа, или как его там еще назвать? Мускулы ли, силовые и информационные поля или временные причинно-следственные связи изгибались, деформировались и рвались.
Что-то происходило, но только мучительно, на пределе возможностей или даже за их пределом. Все стонало, силилось и вдруг надорвалось. Это стало ясным, это как-то почувствовалось
И тогда виртуальный человек привычно поднес к глазам часы, нажал кнопку "Опережение" и получил цифру "18 млрд". На космическом корабле земное время смысла не имеет. Опережение сразу подсказывает скорость, пройденное расстояние и выигрыш времени относительно земного за счет скорости движения. "Млрд". Что это за "млрд"? Просто "18" лет — это понятно. Однако часы, как и все, что касалось пространственно-временного континуума, изготовлены специально для астронавтов с десятимиллионным запасом надежности и прочности. Ошибки исключены. Он вызвал на дисплее пульта управления показания главных часов корабля. "18 000 002 001". Восемнадцать миллиардов лет! Никому еще не удавалось выиграть столько псевдо-времени на рулетке Метагалактики. Есть чем похвастаться. Да только перед кем? Он вырвался так далеко вперед, что, скорее всего, остался последним виртуалом Вселенной, или, наоборот, первым.
Упав в кресло, виртуал воззрился на пульт управления, полированная поверхность которого полукругом охватывала его. Наклоненная градусов под тридцать к вертикали и горизонтали, она возносилась вверх и терялась где-то под потолком. Или полом, — это уж с какой точки зрения считать. На пульте не было ничего: ни кнопок, ни мнемосхем, ни ручек, ничего вообще, кроме огненных слов:
ПУЛЬТ УПРАВЛЕНИЯ УПРАВЛЕНИЕМ УПРАВЛЯЕМОСТИ
НЕУПРАВЛЯЕМОГО
А чуть выше, или ниже, это тоже было неопределенным:
Непримечательное примечание:
НИКТО, НИКОГДА, НИГДЕ, НИ ПРИ КАКИХ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
НЕ ИМЕЕТ ПРАВА УПРАВЛЯТЬ !
Указания были привычными, стандартными, такими, какими им и положено было быть: осмысленно-неосмысленными. Но виртуала неожиданно заинтересовало ничем не примечательное примечание. "НИКТО"! Ну, он и есть никто, то есть все. "НИКОГДА". "Когда" предполагало бы течение времени: прошлое и будущее. Но существовало только настоящее. Хотя все-таки это самое "НИКОГДА" как-то подсознательно предполагает, что "ПРИ КАКИХ-ТО ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ" прошлое и будущее все же существуют. Но виртуал точно знал, что это невозможно.
"Я удивляюсь, — тоскливо подумал виртуал. — Но ведь нельзя удивляться, если все возможно, да еще в один и тот же момент. Что со мной?"
И тут его ждало еще одно потрясение. С полированной поверхности пульта на него немигающими глазами смотрел затылок. Вообще-то он всегда смотрел, но сейчас в нем было что-то странное. Виртуал покачал головой из стороны в сторону. И затылок покачался из стороны в сторону. Виртуал кивнул. И затылок кивнул. Виртуал подмигнул правым глазом, хотя правое и левое ничем не отличались друг от друга. И затылок подмигнул немигающим глазом, причем именно правым. Это-то понятно: миф о зеркальной симметрии пространства — бред да и только! Но что-то все-таки было не так!
Виртуал проделал головой еще несколько упражнений. Затылок повторил их. Тут все нормально. Но что же все-таки не так?!
Медленно, словно через силу, пугая своей очевидностью, возник и ответ: затылок не меняется! Это был один и тот же затылок! Черный, с проседью, рыжий или какой другой, — трудно было рассмотреть, но то, что он был самим собой — это было очевидно!
Если бы привычный, существующий только в настоящем, мир рухнул, виртуал испугался бы не более, чем сейчас. Что-то творилось неладное или со Вселенной, или с самим виртуалом.
Да нет, что-то не так с этим кораблем, помехи какие-то. Надо поспать еще пару часиков или веков и разобраться с этим делом.
Но дело властно заявило о своей безотлагательности мощным выдохом открывшейся двери, в проеме которой вместо привычного коридора-тупика зияла фосфоресцирующая пустота. Скафандр? Вопрос был поставлен излишне. Декомпрессия управиться с ним в считанные секунды, равные нулю. Самоотреченно, презрев опасность, виртуал продолжал оставаться на месте, пока с удивлением не обнаружил, что продолжает дышать, и тогда окончательно пришел в себя. Голова сработала сразу: закрыть дверь. Все же, не устояв перед соблазном кое-что выяснить, он снял со стены сигнальный фонарь со стеариновой свечкой внутри и, осторожно пробуя ногой опору, шагнул за порог.
Слабые, но вполне различимые фиолетово-голубые сполохи разрядов неслись откуда-то во всех направлениях по всему видимому пространству. Было такое впечатление, что течение огромной реки занесло его на самый край света и со страшной скоростью приближает к последнему барьеру — преисподней. В мертвенно-бледном, совершенно нереальном освещении он разглядел корабль, как бы разрезанный надвое гигантским ножом. Малейшее движение руки дробилось на множество параллельных изображений, луч света от фонаря относило куда-то в сторону, и он никак не мог рассмотреть подробно, что его окружает. И все это в абсолютной, кошмарной тишине! Участившийся стук сердца заставлял подумать о возвращении. Кислорода явно не хватало, если он вообще здесь был. Какое-то безумие чувствовалось во всем. Подобрав подвернувшийся под руку кусок, похожий на камень, виртуал вернулся в корабль, задраил дверь на защелку и только тогда заметил, что его трясет.
Тряслась и пустая канистра в руке. И дом был уже другой, кирпичный, одноэтажный. И жена другая, не та привычная огненно-черная блондинка, а ярко выраженная человеко-самка. Она стояла перед зеркалом и красила губы.
— Посмотри, что у меня с затылком? — попросил виртуал.
— А что может быть с ним? Лицо как лицо...
— Я про затылок говорю.
— А я про что? Нормальное лицо, как и положено. — И она приветливо спросила: — А что принес-унес?
- Время, — хмуро ответствовал виртуал, прошел в ванную, совмещенную. с лабораторией космического центра, и бросил тщательно заклеенные синей лентой пакеты в барокамеру, включив ее на глубокий вакуум. Очередной зов к унитазу привел его к массивной двери со штурвалом, и он отворил ее с нехорошим чувством. С туалетами у него всегда были проблемы. На этот раз санузел оказался совмещенным с отсеком какого-то космического корабля. Красная лампочка освещала переплетения многочисленных труб и манометров. На унитазе сидел огромный, с овчарку, таракан и заинтересованно смотрел на него, небрежно напевая поэму о многолистной Вселенной. Виртуал, не мешкая, выхватил из-за пояса лазерный излучатель и шарахнул, не целясь, прямо перед собой. В снопе пламени и искр он успел заметить, что таракан взлетел вместе с унитазом. Оставалось по быстрому захлопнуть дверь и заварить на всякий случай швы. Корабль теперь наверняка погибнет, а объясняться с командиром не хотелось.
Он пошел на кухню. О кофе и мечтать не приходилось. В стене зияла свеженькая дыра размером с кулак, в ней уныло завывал ветер. "Побочный эффект", — равнодушно пробормотал виртуал и крутанул наудачу левый кран. Потекло чистейшее пиво "Бассель". Стакан он осушил одним глотком и уже потянулся за трехлитровой ведерной банкой, но кран издал приглушенный хрип, плюнул остатками пены в лицо виртуалу и затих. Вот так всегда...
После удачного визита в нормальный, совмещенный с Метагалактикой сортир сослуживцев из космоцентра состоялось короткое общение с женой.
— Ну что, наудивлялся? — спросила она.
Квадратичные дроби пупырились на ней то там, то сям. Обеими руками она ловко запихивала их за пазуху. Но лишь на мгновение: они тут же выползали из-под юбки или воротничка блузки.
— А? — понял-не-понял виртуал.
— И что ты собираешься делать с этим временем? — голосом предыдущей жены спросила она, словно невзначай задевая мужика затянутым в короткую юбку задом. Зад был, прямо сказать, ничего себе зад, но рука что-то не поднималась его похлопать или погладить.
Тут я подумал: "А что же значит в данному случае слово ничего? Может, о-го-го!"
- Продавать, — коротко рубанул мужик и уселся за детский столик.
— Ну, прямо, скажешь, что попало, — насмешливо кривя накрашенные губы, отмахнулась жена. — Продавать... Кому оно нужно — время?
— А вот посмотрим.
Он взял лист бумаги, ручку и вывел крупными печатными буквами:
ИМЕЮ ВРЕМЯ
Выглянул в окно. В небе прогрохотала надпись "Привет темпоральщикам-налогоплательщикам!" и исчезла. Виртуальный человек приклеил к стеклу наружной фрамуги свое объявление и еще не успел отойти от окна, как напротив остановился обычный виртуал и спросил: