Разумеется, они меня не слышали. Нас никогда не слышат – за исключением тех случаев, когда мы просто жужжим. Тогда нас пытаются прихлопнуть полотенцем.
– Две ножки нужны ей, – покусывал травинку Аристотель, – по бокам, чтобы иметь опору. Две спереди, чтобы она не заваливалась вперед. И две сзади, чтобы не опрокидываться. Итого… шесть.
Го-ссс-поди, ну и что с того, что он оказался прав?!
Пандора:
У меня есть орден. Настоящий. Орден Штефана Великого. Я, стало быть, орденоносец. И, конечно, вручал мне орден не сам Штефан Великий. Он, к сожалению, на момент получения мной ордена давно уже умер. Поэтому награду к моему пиджаку приколол первый президент Молдавии, Мирча Снегур.
Наша семья из Дубоссар. Этот городок на Днестре в 1992 году был маленьким плацдармом. Дубоссарский плацдарм. Звучит.
И сама я, и мой муж были сторонниками объединения Молдавии с Румынией. Знай об этом румыны, они бы призадумались. Но румыны продолжали есть свой отвратительный фасолевый суп в ресторанах, пить одну «колу» и пятьдесят грамм коньяка за вечер в баре, ходить на футбол, влюбляться, курить, посещать театры, читать книги, отбивать чужих жен, заканчивать школы и поступать в институты…
В общем, они делали все то, чем занимается остальная часть человечества, особо не задумываясь, зачем они это делают. Даже не подозревая, что где-то в Дубоссарах я и мой муж Анатолий стали партизанами. Почему партизанами, неясно даже нам по сию пору. Мы не пускали поездов под откос и не стреляли в людей.
Все, что мы делали, – агитировали людей за объединение с Румынией. Я до сих пор не вижу в этом ничего плохого. Мы носили брошюры и агитационные материалы по домам горожан и не любили казаков. Я их до сих пор не люблю. Их вообще мало кто любит, даже сами приднестровцы. Приезжие казаки, увешанные дедовскими орденами и вооруженные «калашниковыми» и шашками, выточенными из рессор, отбирали у народа вино. Видимо, во имя равновесия правобережные комбатанты также отбирали вино у народа, и потому их не любили так же, как и казаков. Но во всяком случае, комбатанты были родом из Молдавии и, следовательно, имели на наше вино хоть какое-то право. В общем, в Дубоссарах в 1992 году, когда в Молдавии разразилась гражданская война, было довольно страшно.
Иногда я вспоминаю ту короткую и странную войну, пытаясь понять, на что она похожа. Нет, конечно, ничего общего с войнами между Арменией и Азербайджаном, Абхазией и Грузией у нашей войны не было. У нас не было национальных столкновений, мы исповедуем одну религию, и первыми погибшими приднестровцами стали молдаване, а первым убитым молдавским полицейским – русский. Да, кто-то, как мы с мужем, например, были сторонниками объединения с Румынией (и остаемся ими до сих пор), а кто-то, наши соседи к примеру, хотели объединения с Россией. В любом случае это не повод для той странной необъяснимой резни, которая произошла в 1992 году. Причину я вижу только в одном.
На всех нас напало безумие.
Я все чаще склоняюсь к мысли, что это все из-за ящика. Так и быть, расскажу. Анатолий приехал в Дубоссары в 1984 году. У него не было кисти левой руки и голова поседела. Он служил в Афганистане. Я ждала его с ребенком: перед тем как уйти в армию, он женился на мне. Анатолий, слава Богу, не мучился после войны: ему никогда не снились горы и нападения на караваны. К счастью, он не запил. Я до сих пор помню те семь дней, что мы провели в постели после его возвращения. Мы выходили только в туалет и на кухню – поесть. Единственное, что он сказал мне о войне:
– Сувениров я не привез. Это дурная примета, что-то брать с собой. Возьмешь вещь – потом обязательно убьют. Вот я и не брал.
А небольшой зеленый ящик, который он, по его признанию, сколотил в редкие минуты отдыха, Анатолий положил в подвале за бочкой с вином. И велел:
– Никогда, слышишь, никогда не трогай это!!!
Я и не трогала. Леонида – то есть я – всегда понимала своего мужчину с первого слова. Мне было достаточно того, что он, Анатолий, рядом. Лежит в одной кровати со мной, ест со мной, берет меня, оплодотворяет меня, растит моих и его детей. Я его любила.
Итак, во время войны в Приднестровье мы с мужем агитировали за унионизм. Я до сих пор уверена в своей правоте. Молдавия никогда не могла существовать как отдельная страна. А раз русские ушли, сам Бог велел нам воссоединиться с Румынией. Признаюсь, мы были несколько фанатичны. Живи мы несколькими столетиями раньше, нас как первоклассных фанатиков подобрал бы сам неистовый Лютер.
Что, ящик? Ах, да. Первый раз мне захотелось увидеть, что там, в 1989 году. Я прокралась в подвал ночью, когда Анатолий спал, и даже вытащила сундучок из-за бочки. Но что-то мне помешало его открыть. Мне показалось, что в ящике – что-то теплое и пульсирующее. Мне стало страшно, и я вернулась. Анатолий спал.
Он всегда хорошо спал. Даже когда в наш дом бросили гранату. Когда это было? Осенью 1992 года. Война закончилась, и в наш дом бросил гранату один беспартийный не определившийся в пристрастиях односельчанин. Исключительно по личным мотивам – как-то мы не одолжили ему вина. Это, естественно, не осталось без внимания властей. Нам дали квартиру в Кишиневе, правда, в малосемейке, но не под открытым же небом спать.
Как я уже говорила, Анатолий так и не запил, в отличие от многих других ребят, которые вернулись с ним и после него из Афганистана. Были, конечно, еще и другие, кто не пил, – но это только потому, что их привозили мертвыми. А мой Анатолий, слава Богу, остался жив, пусть и без левой кисти.
Второй раз я спустилась в подвал осенью 1991 года. И не сумев перебороть себя, открыла ящик. Он был полон сушеных фиг. Конечно, это были не фиги, но так мне сначала показалось. Я вынула одну, поднесла поближе к свече, и меня стошнило.
Я держала сморщенное человеческое ухо.
Позже мне рассказали, что многие наши ребята в Афганистане, обезумев от жары и войны, отрезали на память уши убитых врагов. Я не осуждаю Анатолия за это. Но в 1992 году запретила ему брать в руки оружие: по моему мнению, в нашем доме было достаточно отрезанных человеческих ушей. Так я ему и сказала. А до тех пор целый год ничем не показывала мужу, что видела его страшную коллекцию.
Да, я боролась за право моей страны воссоединиться с нашей исторической родиной, Румынией, но делала это исключительно мирными средствами. Может быть, именно поэтому гранату в нас бросили не те, кто воевал на стороне Тирасполя, а несчастный пьяница, мстивший за банку вина.
Так или иначе, а ровно через год после того, как я открыла мужнин ящик, в Молдавии началась гражданская война. Недавно мне снилось, будто я стою на вершине какой-то горы и обнаженные, смеющиеся люди говорят мне, будто я начала войну.
Будто бы в ящике, который я открыла, было спрятано безумие войны…
Что ж. Когда мы перебрались в Кишинев, о нашей семье написали в газетах. Меня пригласили в президентский дворец. На каком-то торжественном мероприятии президент Мирча Снегур вручил мне орден Штефана Великого. Очень внушительная железка. Однако с тех пор находить каждое утро под подушкой червонец или хотя бы орден (чтобы потом продать) мы не стали. И году к 99-му Анатолий поехал на заработки в Москву.
Потом мне вновь приснился ящик с отрезанными ушами (мы с мужем оставили его в Дубоссарах). А затем – опять какие-то люди на горе. Самый огромный среди них сказал мне:
– Пандора, не горюй! Ибо на твою землю по твоей вине опустилось безумие, но скоро явится герой, который искупит эту и многие другие человеческие вины. Твой грех будет смыт.
Я очень удивилась, потому что меня с рождения зовут Леонида, а не какая-то Пандора. Ужасно глупый сон. Все знают, кто начал эту войну. Русские и наши дураки из Кишинева, которые не смогли с русскими договориться. Потом я проснулась и пошла на кухню. Она была совсем серой: утро еще не наступило. К сожалению, мне больше нечего рассказать о моей с Анатолием совместной жизни. В России он женился. Мне сказали об этом молдавские рабочие, которые трудились с ним на одной стройке. Я позвонила туда, где он работал, и мне сказали: да, он действительно женился. И дали его новый телефон в Москве. Я позвонила, и женский голос ответил: – Анатолий? Да, дома.
И эта скотина взял трубку, и я спросила: «Что, Толик, новая жена?» – а он начал оправдываться, но мне-то все стало ясно. Урод. Хуже всего то, что он приезжал летом и сказал: готовь соленья и варенья, чтобы зимой на стройке было что поесть. Я и наготовила. На триста долларов. А он взял все это да и поехал прямиком к ней, к новой жене. В Россию.
Разумеется, сон – не больше, чем сон. Но на всякий случай я купила билет в Дубоссары. Мне хочется посмотреть: там ли он, этот ящичек? И если он там, я закрою его. Просто для того, чтобы кто-то случайно не нашел в брошенном доме ящик с человеческими ушами и не начал рассказывать сказки о «румынских зверствах в Приднестровье». А в сон я не верю. Просто найду ящик и закрою. Дети у меня уже взрослые, поэтому я могу распоряжаться собой как вздумаю. Поэтому после того как закрою ящик, я там же, в подвале, повешусь. Что? Из-за войны? Нет, конечно.
Из-за мужа.
Прометей:
Они повесили меня на скале при Зевсе, они распяли меня при Яхве. С меня хватит, на этот раз пускай отдувается Прометеус. Он герой, стало быть, ему и карты в руки. А я пока заправлю этот «Фольксваген» и принесу водителю сигарет. Да, за десять процентов от цены пачки я могу сбегать в магазин, пока ваша машина заправляется, и вынести вам сигарет. Только не надо хмуриться и ворчать. Не устраивает цена – поднимайте свою задницу сами. Честное слово, с вами, людьми, одна морока. Вечно вы недовольны. При этом планка падает: если несколько тысяч лет назад человечество мучили смутные сомнения и глобальные вопросы, к примеру, стандартный – зачем вы живете, то сейчас поводом для недовольства может стать любая мелочь. Из этого я делаю вывод – человечество вырождается. А ведь начиналось все куда как лучше.
Помню, первый раз мы поссорились с Зевсом из-за грамоты. Старик никак не мог понять, зачем я обучил вас письму и чтению.
– Разве от этого, мой мальчик, – приподняв мой подбородок, он глядел мне в глаза, – фимиам в моих храмах будет куриться чаще?
Старый греховодник был ужасно честолюбив. Настолько, что любые изменения он воспринимал только если они шли во славу ему. Пришлось наплести всякой ерунды про всеобщую грамотность, благодаря которой о деяниях великих богов узнают даже самые отсталые дикари. Сейчас-то, конечно, Зевс вам ни в жизнь этого не подтвердит. Он вообще не любит вспоминать о прошлом. Еще бы! Представьте себе нацистского преступника, который не только не попал на скамью подсудимых в Нюрнберге, но и сумел избежать даже общественного порицания. Более того, представьте, что в послевоенной Германии ходят легенды о добром Адольфе Гитлере, а он сам возглавляет ассоциацию «Любители хорового альпийского пения» и пьет пиво с единомышленниками после неутомительной работы на посту какого-нибудь концерна. Представили? Ну, так это и есть Зевс в наши дни.
Сравнение с нацистским преступником не преувеличение. Я долго пытался вспомнить – а пожил я, поверьте, немало – какого-нибудь типа, который причинил бы людям меньше страданий, чем Зевс. И никто в голову мне не пришел. Вы даже не представляете, какой террор он устроил на подведомственных ему территориях! Аттика времен Зевса представляла собой настоящий анклав подонков и преступников, которым никто не мог ничего сделать просто потому, что они являлись богами.
Убийства, циничные изнасилования, похищения людей, заложники, организация массовых убийств, геноцид, воровство, хищения в особо крупных размерах – всем этим баловались наши небожители. За что наказали Арахну? На каком основании Зевс залезал в постель к женам, чьи мужья отсутствовали, принимая участие в войнах, устроенных Зевсом же? А как рыдала бедняжка Европа, когда этот маньяк-небожитель, так и не выйдя из облика быка, овладел ею прямо на песке. Что, скажем откровенно, не очень гигиенично. Совсем не гигиенично.
Жители древней Аттики на протяжении нескольких тысячелетий находились в состоянии массового психоза. Неудивительно. Жизнь, здоровье и благополучие каждого из них, а также их близких и любимых зависели от оголтелой шайки богов. Отпуская свою дочь по воду на окраину деревни, вы не могли быть уверены, что она не вернется домой через сутки-двое с нутром, разодранным пьяным небожителем. Участвуя в войне, вы знали, что победит не тот, кто смелее, умнее и хитрее. Куда там! Ты мог горы свернуть, победить чуть ли не стотысячную армию противников, но если не заручился поддержкой Олимпа, то тебе приходил конец. Откуда-то из-за облака выплывал, посмеиваясь, этот омерзительный гомосексуалист Аполлон, натягивал свой долбаный лук – вернее, его серебряную тетиву, – и ты падал, пронзенный стрелой.
Не имело смысла честно торговать. Ты мог проявить чудеса смекалки, провезти товары через опасные моря, отбиться от кочевников, а потом – опять же, если не заручился поддержкой Олимпа, – оп-па. Из-за угла выходит прощелыга Меркурий, достает три ореха (наперстков тогда не было) и «обувает» тебя по полной программе. В Аттике не стоило рождаться красивым – завистливая Афродита непременно превращала всех мало-мальски симпатичных девушек в гадких тварей. После того, конечно, как их – я говорю о девушках, еще не превращенных в тварей, – изнасилует его сиятельство Зевс. Также не стоило быть хорошим мастером.
Например, в седьмом тысячелетии до нашей эры в Аттике не осталось ткачих. Да-да, я говорю об Арахне. Бедняжка навсегда осталась пауком только лишь за то, что вкалывала по двадцать часов: при этом у девушки были золотые руки. К счастью, бедняжка была некрасивой, иначе простым превращением в паучиху она бы не отделалась!
В Аттике царил настоящий тоталитарный режим.
Естественно, все это убивало какую-то бы то ни было инициативность у древних греков. Все знали: лучше не высовываться, тогда не получишь по носу. Не хватало только торжественных демонстраций с плакатами, транспарантами и лозунгами. Впрочем, это с успехом заменяли храмы и Олимпийские игры. Одного этого было достаточно, чтобы возненавидеть спорт. Но Зевс, как и все диктаторы, спорт обожал. Он считал, что массовая физкультура сделает его подданных здоровыми и, стало быть, счастливыми. О том, чтобы просто-напросто наделить всех смертных хорошими физическими данными и крепким здоровьем, Зевс даже не думал. Он никогда и ничего не делал бескорыстно.
Как сейчас помню первые Олимпийские игры, которые не хватило ума оставить в забвении этому барону Кубертену. Народу собралось не то чтобы очень много. Тысяч двадцать, что составляло примерно пятую часть жителей Аттики того времени. Зевс, правда, явкой остался недоволен. Помните? А, простите, я забыл, что вы живете куда меньше нас, героев. Хорошо, скажу вам: именно в эти дни случилось самое страшное землетрясение в Европе, причем оно вызвало цунами стометровой (!) высоты. От Крита остались рожки да ножки, все селения на побережье и, само собой, их жители погибли. Я не говорю о скоте, пастбищах, полях и виноградниках. Все смыло. Невредимым остался лишь тот клочок суши, где проходили первые в мире Олимпийские игры. Надо ли говорить, что их отменили, – божество чем-то недовольно, говорили греки, что-то мы не так сделали, – а через год на вторые Олимпийские игры собрались все пятьдесят тысяч жителей Аттики, оставшиеся в живых. Все. На стадионы тащили даже младенцев и новобрачных. Зевс был в восторге.
Конечно, никакой объединяющей цели Олимпийские игры грекам не несли. «О спорт, ты мир», «главное участие», «мы все друзья, а не враги» – все это туфта, которую фальшиво голосил, отвратительно подыгрывая себе на арфе, Аполлон. Трибунам пришлось рукоплескать: в противном случае разобидевшийся божок пострелял бы их из лука. Так вот, объединение спортом – туфта. Надеюсь, я достаточно четко донес до вас эту мысль, озвучив ее два раза. Скажу в третий: спорт никогда вас не объединял. Напротив. С Олимпийских игр началась традиция вендетт и междоусобиц между деревнями, которые все никак не могли поделить славу своих спортсменов. Третьи Олимпийские игры ознаменовались таким мощным побоищем между болельщиками двух атлетов, что убитых и раненых уносили со стадиона десятками. Олимпийские игры породили в людях глупое тщеславие, зависть, стремление любой ценой выиграть кучу сухих лавровых листьев, нанизанных на медную проволоку. Бог мой, если бы они прилагали столько же усилий для того, чтобы сделать что-то хорошее своим близким…