— Нет.
— А так?
— Нет.
— А если так?
— Тяжелый случай… Попробуем иначе… Вы боялись смерти, но остались живы. Кто-то позаботился о том, чтобы вы остались живы?
— Кто-то, да. Не я сама. Я была абсолютно обессилена. Не могла сопротивляться.
— Кто-то это кто?
— Не вижу.
— У себя на службе в ФБР вы работаете с людьми, которым доверяете свою жизнь. Может, это был один из таких людей?
— Кому-то я ведь должна была довериться. Может быть.
— Хорошо… Вы доверились ему. А он?
— Все перепуталось, все перепуталось, все перепуталось. Вперемешку. Сирена. Полицейская сирена. Опять свет. Опять грохот. Опять звон в ушах… Они улетели. Он подоспел. Со мной все в порядке. Он спрашивает, все ли в порядке со мной. Со мной все порядке!
— Спокойней, мисс, спокойней.
— Я спокойна! Со мной все в порядке! Со мной все в порядке!! Со мной все в порядке!!!
— Стоп!!!
— Вот-с, мисс…
— Это вся запись?
— Это вся запись.
— И это говорила я?
— Вы и я. Больше никого здесь не было.
— И… что теперь, доктор?
— Это я вас хочу спросить, что теперь. Теперь-то вы вспомнили? Прослушав запись?
— Нет. Как бы посторонний человек на пленке. Не я. Со мной такого не было.
— Какого?
— Такого, о чем я говорю на пленке.
— Тогда зачем вы говорите об этом на пленке?
— Не знаю.
— Не знаете или не помните? Будучи под гипнозом, вы вспомнили, а сейчас опять напрочь забыли.
— Не знаю, не помню.
— Может, те самые… кто проводил над вами… процедуры, и постарался, чтобы вы забыли? Время. Оно было, и его не стало. Вырезали кусок, удалили.
— Доктор!!! Не хотите же вы сказать, что меня похитили не люди, произвели надо мной операцию и вернули обратно?!
— Я?! Хочу сказать?! Вы сами и только вы сами сказали!
— Не было такого!
— Не говорили? А как же запись?
— В смысле, похищения не было!
— Вам видней, мисс, вам видней.
— Да, но… Вы же доктор! Вы доктор или вы не доктор?! Что вы-то скажете?
— Что я могу сказать?.. Ваш панический страх перед какими бы то ни было лечебными процедурами.
— Это какими-такими?!
— Повторяю, какими бы то ни было. Так вот, атавистический страх, подсознательная память о той операции, которую вы не помните… Сколько мне вас пришлось уговаривать: прилягте, прилягте, прилягте! А я как-никак психотерапевт.
— Кстати, доктор… Что вы со мной делали, пока я была под гипнозом?
— То есть? Вы все слышали! На пленке.
— Слышала, да. И что вы делали, когда спрашивали: «А сейчас? А так? А если так?»
— Пассы, мисс. Одни только пассы. Ничего, кроме пассов. Я ведь вам обещал, что пальцем не коснусь!
— И?..
— Не коснулся.
— Доктор?!
— Да не касался я вас, не касался! Если хотите, у меня таких, как вы, на дню в дюжине тринадцать!
— Я не хочу.
— Вот и я не хочу. Знаете старую историю про гинеколога и цыганку?
— Но вы не гинеколог.
— Мне хуже. Я психотерапевт… Впрочем, беру свои слова назад. Таких, как вы, в моей практике еще не было.
— И… и что мне делать, доктор?
— Затрудняюсь… Медицина тут бессильна…
— А какие-нибудь таблетки, микстуры, инъекции?..
— Никто не поможет вам, кроме вас самой, мисс… Впрочем, мы можем попробовать еще раз, но по-другому. Органолептический метод. Старина Фрейд. Внутренний массаж. М?
— А как это?
— Увидите. Ощутите… Нет-нет, не вставайте. Лежите. Сейчас я только перемотаю пленку. Надо поставить что-то расслабляющее, но и мобилизующее. Как вы относитесь к Сэчмо?
— Постольку поскольку.
— А к Дюку?
— Постольку поскольку.
— А когда они вместе? Знаете их альбом «Свобода по-американски»?
— Не знаю.
— Узнаете. Я поставлю с середины. Седьмая композиция, «Черно-коричневаяфантазия». Кода — похоронный марш. Пик откровения. Маленькая смерть. Вы боитесь смерти. Вы ведь ее боитесь? У Сэчмо с Дюком в «Черно-коричневой фантазии» — маленькая смерть. Знаете, что по старине Фрейду называют маленькой смертью?
— Не знаю.
— Узнаете. Перевернитесь на живот. Мне сначала понадобится ваша спина… Спокойней, мисс, спокойней. Вот я пассами, пассами… Во-о-от. Не нервничайте… Вот я легонько касаюсь вас пальцами, всей ладонью. Во-о-от. Сверху вниз, от шеи до поясницы, от шеи до поясницы, от шеи до…
— Доктор!!!
— Спокойней, мисс, спокойней! Что вы подскочили? Не нервничайте. Вернитесь на место. Я еще не закончил, я только начал… Мисс, вы же просили моей помощи. Один я не справлюсь. Вам самой тоже надо постараться.
— Простите, доктор… Я стараюсь… Но… Думаю, что у меня ничего не получится. Вряд ли мы по этому пути далеко уйдем. И в нужную для нас сторону. Большое вам спасибо, но еще раз прошу меня извинить… Спасибо…
— Господи, не за что!.. Мисс! Мисс! А туфли?!
— О, конечно… Извините меня, доктор, извините.
— Да ради бога!
…Ничего себе, сходила к доктору! Ничего себе, избавилась от фантомных страхов! Распахнула ворота своего дома, своей крепости! Благодарю, сестричка! «Твоя голова — не дом, не крепость. Впускай и выпускай». Впустила. Выпустила. Хорошо хоть, что только в голову…
Надо зайти в туалет, прокладку сменить, срань господня!
И — домой, в крепость!
И спать, спать!
И не думать, не думать!
Не было ничего! Ничего не было!
Однако мыслям не прикажешь. И: как это не было?!
«ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!»
Вот-вот! То ли крик души, то ли заявленная позиция напарника, агента Молдера. Сколько раз она смотрела на него как на шизофреника! Сколько раз она вслух называла его: «Шизофреник!» Из-за этого самого «ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!»
А теперь что же? Ее, оказывается, похищали-оперировали… И… нелюди.
О, нет! НЕ ХОЧУ ПОВЕРИТЬ! Хороша парочка — агент Молдер и агент Скалли! Два шизофреника в одном флаконе. И флакон в форме летающей тарелки! НЕ ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!
М-да? А придется. Ведь взялся откуда-то микрочип под кожей! Ветром надуло?! А если принять за гипотезу, что те процедуры, та операция… в общем, действия выключенных из памяти не людей… И — вот он, микрочип… Тогда все логично, все становится на свои места…
Ничего себе, логика! Ничего себе места!
О, нет! Домой, в крепость! И — спать! И не думать! Утро вечера мудреней…
…Но пока еще вечер. И он мудреней утра.
Потому что, подъезжая к дому и вовремя притормозив, вы, агент Скалли, можете пронаблюдать, к с вашего порога вперевалочку спускается не кто иной, но мистер Скиннер, Железный Винни собственной персоной. Усаживается в машину и отъезжает. И сквозь маску непроницаемости проступает явная досада.
Есть кто-нибудь дома?
Никого нет!
Если никого нет, то кто говорит «Никого нет» ?
Никто не говорит. Потому что и в самом деле никого нет.
Не получилось у тебя сегодня, Железный Винни, сходить в гости. Перебьешься и без меда. Совершенно ни малейшего желания у агента Скалли сегодня принимать гостей. Сегодня — нет. Даже если это Железный Винни. Тем более, если это Железный Винни. С какими он вестями? «Вы восстановлены на работе, агент!» Это вряд ли! С какой стати?!
А любая иная весть Скалли не устраивает. И вообще, скорее всего, по ситуации Железный Винни являлся не с вестями, но с вопросами. А такая ситуация Скалли еще менее устраивает. Отдыхайте, мистер Скиннер. От мисс Скалли. А она от вас отдохнет.
…Хотя любопытство гложет. Гложет, гложет любопытство. И тайная надежда — вдруг все-таки мир сошел с ума, и ее восстановили?! Не может быть! Ну, а вдруг?
Вот что она сделает! Она выдержит паузу и позвонит! Железному Винни на службу! А если он поехал домой? Маловероятно. Наша служба и опасна, и трудна, как они вечно перешучивались с Молдером. Сотрудник ФБР денно и нощно… А столь большая шишка, как помощник директора ФБР, — тем более. На службу он поехал, на службу! И она сейчас ему позвонит. Телефон наиболее подходящая штука, чтобы получить ответ, когда на другом конце провода снимут трубку, и самой не ответить, дав отбой.
Сколько ему, Железному Винни, добираться отсюда до штаб-квартиры ФБР на машине? Полчаса? Час? Если в дорожную «пробку» не угодит, то полчаса. Если угодит, то все три часа.
Длинные гудки.
Нет, на три часа ожидания с телефонной трубкой в руках она сегодня не способна. Но и звонить спустя пять минут после отъезда Скин-нера от ее порога — по меньшей мере глупо!
Ну глупо! Ну и что?! Зато хочется!
Длинные гудки.
Заняться бы чем-нибудь пока. Посуду перемыть, что ли? Это ж надо, сколько накопилось! Чашки… Охо-хо, а ведь от Молдера чашки… «Моккона»… Нет, последним приходил Фрохики, смешной недотепа… с которым было не смешно… «Нескафе»… Мы любим бывать у Скалли…
Ну что? Сколько там натикало? Пора?
Длинные гудки.
Срань господня! Отзовешься ты, Винни?! Надо было все-таки перехватывать его у порога!
Длинные гудки.
Ну же, Скиннер! Ну же! Скинн… О!
— Алло? Скиннер слушает.
— Уолтер, это я, Скалли!
— Кто говорит?
— Скалли, Скалли! Вы сегодня были у моего дома?
— Прошу прощения?
— Вы приезжали ко мне. Уолтер! Я так поняла, что вы хотели со мной о чем-то поговорить?
— Ничего не понимаю! Чушь какая-то!
— Я видела, как вы спустились с крыльца моего дома! Час назад!
— Какой номер вы набираете?
— Уолтер-р-р! Я что, не помню номера своего начальства?! Пусть и бывшего! И не узнаю голос?! Это же вы, Уолтер! Уолтер? Мистер Скиннер? Винни?
— Вы ошиблись. Всего вам доброго.
Отбой. Короткие гудки.
Всего вам доброго!
И вам того же, срань господня! Ошиблась она! Ничего она не ошиблась! Пусть мир сошел с ума, но она-то — нет!.. Хотя, судя по результатам визита к доктору Померанцу, это самонадеянное утверждение с легкостью необыкновенной подвергается сомнению. И, гм-гм, с легкостью необыкновенной опровергается.
Да нет же! Номер она набрала правильный. И это был Скиннер, но… какой-то неправильный. Как бы дал понять сквозь зубы, что отныне знать не знает никакую Скалли… Да? И зачем тогда приезжал час назад? Чтобы в глаза сказать, мол, отныне знать тебя не знаю? Стоило специально приезжать! Нет, не то, не так.
А что? И как?
Вариант — Скиннер был у себя в кабинете не один и при постороннем счел разумным не озвучивать Скалли. И кем мог быть этот посторонний? И кому он посторонний?
Посторонний, рассевшийся в кабинете помощника директора ФБР.
Посторонний, знающий Дэйну Скалли, не озвученную Железным Винни именно потому, что Скиннер в курсе — посторонний знает Дэйну Скалли.
Посторонний, которому лучше не знать, что Железный Винни ищет контакт с уволенным агентом Скалли, а та — в свою очередь…
Скалли почудилось, что из телефонной трубки завоняло горелым. Смрадный табачный дым. Смрадный сукин сын! Мистер Никотин! Спать, Скалли, спать! Утро вечера мудреней.
Нигде и везде, никогда и всегда Без пространственных и временных координат.
Сон
Алберт? Алберт Хостин! Что вы здесь делаете, Алберт?
— Я вам снюсь. Я так и решила!
— Но это не сон. Что за бред?!
— Это не бред. А что?
— Вы все равно не поймете. Ну да! Я круглая дура!
— Нет. Но не поймете. Или не поверите. После сегодняшнего сеанса у психотерапевта я готова поверить во что угодно.
— Во что угодно не надо. Не буду.
— Просто смотрите и слушайте. Будете? Буду.
— Слушайте меня, а картины, возникающие при этом у вас в воображении, — просто иллюстрация к моим словам.
Хорошо.
— Я начинаю… Для индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, земля и все сущее на ней очень сильно влияют на жизнь человека. История всего сущего передается изустно из поколения в поколение. Эта история помогает понять нам, дене или навахо, почему происходят слезы радости и слезы горя. И такие существа, как медведь, паук или даже койот — равны нам, а мы равны им. И святые-здешние равны нам, а мы — им. И Гила-монстр равен нам, а мы — ему.
Гила-монстр?
— Не перебивайте. Слушайте… Гила-монстр, бывший задолго до святых-здешних и сейчас существующий, и да пребудет он вовеки веков. Гила-монстр, воплощение исцеляющей силы знахаря. Древнее предание индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, гласит о Гиле-монстре: он создал человека, а потом, испытывая на прочность свое детище, разорвал его на куски. Гила-монстр опечалился, но недолго длилась его печаль. Пустое занятие — предаваться чувствам и ничего не предпринимать. Гила-монстр собрал человека по кускам, совместил в местах разрыва. Пролитую кровь человека собрали муравьи. Зрение и слух человека принесло Солнце. Разум человека принесло говорящее эхо. Потом гром и молния вернули человека к жизни. И он снова стал жить, плодиться и размножаться. А Гила-монстр возрадовался, но навсегда ушел в небо, чтобы снова не подвергнуться неодолимому искушению испытать на прочность свое детище… Но детище на то и детище, чтобы перенять от пращура своего некоторые черты. И вот люди с той поры веками и веками испытывают друг друга на прочность, разрывая на куски.
О, да, Алберт! О, да!
— Не перебивайте. Слушайте… Гила-монстр оставил человеку по наследству не только неодолимое искушение разрывать себе подобного на куски, но и умение собирать по кускам и вдыхать жизнь. Оно не каждому дано, это умение, но лишь тому, кто не просто слепо верит, но зряче знает — Гила-монстр был, есть и пребудет вовеки веков… Индейцы, называющие самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, изустно передавая предание из поколения в поколение, верят — Гила-монстр был, есть и пребудет вовеки. Но в подавляющем большинстве своем верят слепо. И лишь избранные — зряче знают. Я — знаю. Я могу собрать человека из кусков и вдохнуть в него жизнь. Я смог. Белый человек из ФБР жив.
Молдер?! Жив?! Жив?!! Но, Алберт… Как же… От него не осталось… кусков… Только пепел. Он стучит в моем сердце, Алберт!
— Не перебивайте. Слушайте… Он не пепел. И даже не куски. Он плоть и кровь…
Но уставшая плоть и остывшая кровь… Три раза поднималось и опускалось Солнце. И все это время мною непрерывно совершался исцеляющий ритуал Путь Благословенных. Белого человека из ФБР непрерывно бросало из обжигающего жара в леденящий холод. И святые-здешние смилостивились! Не от себя они смилостивились, а от пославшего их. От Гилы-монстра… На исходе третьих суток белый человек из ФБР открыл глаза и попросил воды. Он был слаб и не мог шевельнуть языком. Зато у него зашевелился Жезл Жизни. Зашевелился, распрямился и так замер, чуть раскачиваясь, как гремучая змея, изготовившаяся к броску. И я понял — он родился заново, он переродился. Жезл Жизни так шевелится, распрямляется и замирает, когда готов выполнять и выполнять свое предназначение. У Жезла Жизни одно предназначенье — множить жизнь. Как завещал великий Гила-Монстр, как учат святые-здешние: плодитесь и размножайтесь…
Но, Алберт! Он же сгорел! Его не нашли! Он сгорел дотла! Как ты его нашел?! Где?!
— Не перебивайте. Слушайте… Я нашел его в каменной пещере далеко от сожженного вагона. Как он оказался там… вот не знаю. Это для меня остается загадкой. Может быть, у белого человека из ФБР. есть свои верховные покровители, как у индейцев, индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, есть Гила-монстр и святые-здешние.
Он атеист, Алберт.
— Не перебивайте, сказал! Значит, так было угодно его верховным покровителям — сотворить белого человека из ФБР атеистом. Что мы знаем о чаяниях верховных покровителей, если нам самим не дано предугадать, как слово наше отзовется. Как бы там ни было, но он жив. Я предал ему талисман. Он будет хранить его, талисман белого человека из ФБР. Надеюсь, что и наоборот… Правда, для полного восстановления сил — и астральных, и физических — ему еще четыре дня надлежит придерживаться правил по ритуалу Путь Благословенных. Еще четыре дня не производить тяжелой работы, не переодевать одежду, не омывать лицо и тело. Четыре дня и до того три — всего неделя… Я сказал ему об этом, но проследить за ним я не могу. Так что…