— Бандит! Разбойник! Сдавайся!
Со двора ни гу-гу... Ждали они час, ждали два, потом встали с земли и народ созвали.
— Вы, — говорят, — пойдете впереди, мы сзади, возьмем бандита во дворе.
Ни у кого не было на то охоты, но, когда тебя ткнут штыком в ребра, пойдешь, куда ни прикажут. Открыли ворота — за воротами никого... Во дворе тоже никого. Кинулись они искать, все как есть перерыли, сеновал по соломинке раскидали — никого и ничего! Только у ограды, возле того места, где Ахмет через нее перемахнул, лужица крови осталась. А дом тот на таком месте стоял, что суслику и тому не улизнуть. Куда Ахмет девался, так никто и не догадался — ни тогда, ни потом. Как сквозь землю провалился!
После уже слух прошел, как оно все было, но верный слух или нет — кто его знает! Байки про начальников и все, что Сабри тогда наплел — про приказы да указы, — это в полиции придумали, чтоб отвести Ахмету глаза и покончить с ним.
Сабри Имамова жена шибко убивалась по Ахмету, прямо умом тронулась. А самому Сабри житья не стало в селе — он подался за кордон и ни слуху о нем, ни духу.
А так все мало-помалу пошло по-старому.
Не стало Ахмета, а следом за ним — потихоньку да полегоньку — и леса не стало. Жгли его, растаскивали, рубили, пилили, скотину пасли, сводили дерево за деревом, по частям, пока не оскалились вот эти лысые склоны, что ты видишь перед собой... Только на самом верху, под скалами, осталось одно нетронутое местечко, и в темные ночи доносится оттуда тот самый голос: «Э-э-эй, люди-и-и, не трожьте лес, не то худо будет!» Ахмет ли это кричит или дух какой — про то я, дед Хасан Дубовик, знать не могу. Но кричать кричит! Лишь только стемнеет да стихнет, беспременно слыхать: «Э- эй, люди-и-и, не трожьте лес, не то худо будет!»