Также я почерпнул кое-какие сведения о героическом путешествии двуногов. Их космический корабль целиком управлялся особым искусственным разумом, а полет пролегал в дальние, совершенно неизведанные области нашего звездного скопления. Никто из двуногов не мог взять на себя управление звездолетом и своевольно изменить курс. Найдя пригодную для жизни планету и тщательно ее исследовав, искусственный разум совершал посадку и самоуничтожался. Поэтому экспедиция никогда, ни при каких обстоятельствах не могла вернуться в свой родной мир. Я просил разъяснить эту странность, однако Бульт прибегнул к тавтологическому толкованию, которым двуноги, как и мы, вежливо подчеркивают намерение сменить тему. «Высылка — она высылка и есть,— заявил мой мужественный двуногий друг.— Все одно тебе не врубиться, таракашка…»
Но я врубился, что лишь великая и цветущая цивилизация способна отправить своих лучших представителей в глубины космоса, далеко и невозвратно, движимая бескорыстным желанием возжечь очаги разумной жизни повсюду, даже за пределами познанного и обжитого мира.
Как уже упоминалось, для начала пришлось усвоить массу непривычных понятий. Возьмем хотя бы такие, как «мораль» и «свобода». До прибытия двуногов никто из наших пращуров даже не задумывался, насколько его поведение соответствует общественно признанным нормам. Все пользовались неограниченной «свободой» действий и просто-напросто не осознавали «свободы» как таковой, не воспринимали ее как величайшую ценность и неотъемлемое достояние. Само собой разумеется, бессознательное употребление таит зародыш злоупотребления. Близко соприкоснувшись с двуногами, мы не только восприняли всем желудком идею «свободы», но сочли необходимым, по образцу более развитой цивилизации, навести в вопросах этой самой «свободы» предельно строгий, неукоснительный порядок.
Одним из главных откровений явилось упомянутое мной стремление к «лучшей жизни», пожалуй, стержневое в духовной сфере у двуногов. Нашему отсталому сознанию свойственно ощущать свое бытие как некую целостность и данность, слитную с обществом и мирозданием, что ведет к ползучему приспособленчеству и исключает стимулы роста. Наоборот, двуноги четко и остро ощущают разницу между «хорошей жизнью» и «плохой жизнью». Если бы не это, уверен, они никогда не достигли бы ни высот познания, ни далеких звезд.
Конечно, привитие кардинально отличающегося мышления проходило нелегко, хотя шестиноги от природы восприимчивы и наделены сильным инстинктом подражания. Но, забегая вперед, отмечу, что лучшим способом развития, несомненно, является преодоление трудностей. Отсталость нашего уклада отчасти объясняет и извиняет тот факт, что до прибытия небесных братьев никто не испытывал ни малейших трудностей, и жизнь шла по рутинной колее. Когда же шестиноги занялись «земледелием» по способу двуногов, повсеместно стала возникать эрозия плодородного почвенного слоя, драгоценный гумус развеивали ветры, и сама природа положила конец безалаберному и обильному питанию, к которому привык наш народ. Зато с нехваткой пищи у нас в головокружительные сроки расцвели как «мораль», так и «свобода», не говоря уже о том, что все шестиноги единодушно начали грезить о «лучшей жизни» и дружно, целеустремленно добиваться оной. Так мы естественным путем дошли до идеи «прогресса».
Концепция «прогресса», как я полагаю, у двуногов служит своего рода религией, из которой они черпают духовную мощь для подвигов. Несомненно, двуноги достигли звезд благодаря своей целеустремленности, упорно шествуя по прямой восходящей дороге потребительства.
Разобраться в религии «прогресса» довольно легко. Соль ее в том, что Вседержитель однозначно характеризуется как отрицательная мнимая сущность, а взамен подвергается обожествлению каждый конкретный разумный индивидуум, будь то двуног или шестиног. Он, индивидуум, провозглашается высшей ценностью, венцом эволюции, главным достижением природы и покорителем косного мироздания. Отсюда логически вытекает самообожествление, ведь поклоняться себе и своим расширяющимся потребностям проще всего и гораздо приятнее. Полагаю, нигде во Вселенной не сыщется другой такой простой и доходчивой религии, способствующей массовому прозелитизму.
3.
Авторитет двуногов был и остается для нас непререкаемым. Ведь они прилетели с далеких звезд, преодолев умопомрачительные бездны пространства, и открыли для нас целый кладезь духовных сокровищ
Не поддается описанию, каким ценным приобретением оказалось распространение среди шестиногов так называемого «единодушия». К важнейшим причинам отсталости я без колебаний причисляю отсутствие умственной сплоченности в доисторические времена, когда все думали разобщенно, кто о чем, каждый на свой салтык. Разрозненными усилиями нельзя достичь «прогресса», и комментарии на сей счет, полагаю, излишни. Ныне же каждый шестиног обязан мыслить надлежащим образом и в предуказанном направлении, обеспечивая тем самым полную реализацию общественного мозгового потенциала. Заодно сразу вошли в обиход почерпнутые у двуногов термины, дотоле остававшиеся мертвым грузом,—«правда», «истина», «честность». Ведь мы и не подозревали, что с «правдой» можно обращаться по-всякому, исходя из соображений целесообразности. А ее, оказывается, позволяется сокращать или расширять, перекраивать или утаивать, возрождать или запрещать, вообще творить с ней что угодно, если действуешь исключительно «в интересах истины». Словом, никогда прежде шестиноги не знали такой захватывающей интеллектуальной игры, как игра в «правду».
Мы также переняли опыт двуногов, введя в обиход понятие «борьба». Одно из радикальных отличий между нашим доисторическим обществом и цивилизацией великих небесных братьев я усматриваю в том, что их отношения, образ жизни и мышление глубоко проникнуты духом «борьбы». Двуноги всегда и повсюду «борются»— с природой ради выживания, друг с другом для «лучшей жизни», и даже со своей совестью в интересах «прогресса». Вот ключ к постижению их успехов, без него вообще невозможно разобраться в поведении этих существ. Вспомним хотя бы вышеизложенный инцидент между Бультом и «гадом легавым»— как я поначалу зашел в тупик, пытаясь оценить происшедшее с традиционных шестиножьих позиций, но стоило хорошенько уяснить суть и принципы «борьбы», все стало на свои места.
Вместе с «борьбой» в нашу жизнь неизбежно вошло много нового — например, естественное размежевание на «своих» и «чужих». Ныне трудно представить, как мы могли обходиться без него. Поначалу все шестиноги разделились на «прогрессистов» и «ретроградов», иначе говоря, на сторонников двуножьих идей и на их противников. Последние, впрочем, себя таковыми не объявляли, прибегая ко лживым и подлым уверткам, дескать, мы никому не навязываемся, просто хотим жить, как жили наши предки. Справиться с замшелыми догматиками удалось без каких-либо затруднений, ведь они отрицали «борьбу», а мы, избегая лишних словопрений, «боролись» на каждом шагу. Двуногие братья охотно помогали нам советами, и дело быстро пошло на лад. Специфика «борьбы» между шестиногами осложняется наличием крепкого панциря, который не так-то легко продолбить. Тут-то и пригодилась привычка «прогрессистов» всегда и всюду носить при себе крепкую палку за неимением настоящей «лопаты». Двое из нас хватали «ретрограда», третий разжимал ему челюсти, а четвертый всаживал палку прямо в глотку. Как видим, для каждой конкретной акции требовалось четырехкратное численное превосходство, а в первое время мы, ученики двуногов, составляли меньшинство. И это естественно, ведь к восприятию новых идей способна лишь лучшая, немногочисленная часть населения. Однако противникам, именно по причине их «ретроградности», нечего было противопоставить нашим палкам. С каждым днем ширилась убыль наших «врагов», поэтому многие из них проникались величием нового учения и переходили на нашу сторону.
Наконец всем без исключения стало понятно, что если каждый будет стремиться к личному преуспеванию, в итоге непременно создается общее благо. Но этого мало — надо стремиться сразу к общему благу, и только тогда получится «прогресс».
Нам предстояли великие свершения — наладить земледелие, создать промышленность для удовлетворения многообразных потребностей, а потом построить космические корабли, чтобы «высылать» своих отличившихся собратьев в иные миры.
Стыдно сказать, до прибытия двуногов мы не имели никакой одежды и ходили совершенно голыми, не испытывая притом ни малейших нравственных неудобств. Чтобы дать каждому шестиногу штаны с шестью штанинами, требовалось освоить возделывание технических культур и построить ткацкие предприятия. Эту идею нам подали двуноги, которые, кстати, за время полета весьма пообносились. Забегая вперед, отмечу, что большинство из нас как ходило голышом, так до сих пор и ходит — слишком много сил ушло на упорную непрерывную «борьбу».
Ибо с искоренением «ретроградов» дух «борьбы» не угас, мы вошли, так сказать, во вкус и жаждали дальнейших свершений. К тому же требовалось укреплять и беречь достигнутое, зорко следить »а осуществлением «единомыслия» и беспощадно пресекать любые поползновения затаившихся реакционеров. Естественно, когда всего себя отдаешь «борьбе», просто некогда заботиться о собственном пропитании. Посему пришлось пересмотреть некоторые устаревшие обычаи. Весь растительный мир мы объявили общественным достоянием, учредили его опеку и охрану. Самовольный сбор и поедание плодов стали рассматриваться как тягчайшее антиобщественное деяние, с вытекающими отсюда последствиями. Население радостно приветствовало новшества, поскольку шестиноги издревле привержены к аккуратности и порядку. Все, от мала до велика, охотно кормили тех, кто с палкой в лапах способствовал расширению «прогресса». А когда, из-за недостаточного присмотра и ухода, наши сады начали хиреть от многочисленных болезней и паразитов, рядовое население не испугалось лишений, и каждый стал отдавать «борцам» три четверти своей ежедневной порции вместо первоначально узаконенной половины.
Повторяю, дух «борьбы» не угас и требовал найти очередного противника. Не распознав его сразу, мы попробовали покорить природу и стали осушать близлежащие болота, дабы впоследствии возделать их и засеять техническими культурами для производства штанов. Однако палками рыть неудобно, и пришлось собирать на общественные работы тех, кого подозревали в ренегатстве. Под нашим неусыпным надзором потенциальные ренегаты прямо лапами вырыли несколько больших канав, но вскоре издохли все до единого. Вскапывать осушенные болота оказалось некому, так же, как и выкорчевывать засохшие сады там, где понизился уровень грунтовых вод. Впрочем, эти мелкие проблемы отпали сами собой, поскольку появился новый повод для «борьбы», лучшего не придумаешь.
Даже странно, что он возник сравнительно поздно — думаю, немаловажную роль сыграл чересчур медленный переход от вольготного доисторического житья к современным рационам питания. Ведь желудок у нас, шестиногов, издревле является средоточием духовных процессов.
Нельзя сбрасывать со счетов и помощь наших двуногих наставников. Их трезвый, непредубежденный взгляд на вещи сослужил нам хорошую службу. Небесные гости не переставали удивляться, как это черные и рыжие шестиноги мирно уживаются вместе и не делают между собой никаких различий. Неоднократно и подолгу двуноги допытывались, какая раса у нас главенствует» часто ли возникают раздоры и во что они выливаются. Поначалу мы не могли взять в толк, чего от нас хотят, а двуноги уговаривали не скрытничать и рассказать все как есть. Когда же мы наконец прозрели и «борьба» вспыхнула с небывалой силой и размахом, наши высокоразвитые учителя успокоились и заявили, дескать, зря эти «тараканы» корчили из себя невесть что, таились и притворялись, теперь-де они показали свое подлинное нутро, и оказалось, что у них «все в точности как у людей».
К стыду нашему признаюсь: никто прежде не притворялся, просто мы, черные шестиноги, не подозревали, какая пропасть разделяет нас и рыжих выродков, которые веками жили с нами бок о бок, тщательно маскируя свою гнусную сущность. То на сходках, то в застолье, а то и просто на прогулках затевались безобидные поначалу споры. Скажем, какое туловище красивей — округлое и ладное, как у нас, или худосочное и поджарое, как у рыжих. Зачастую мы добродушно трунили над малоприятным говором рыжих, которые имеют обыкновение проглатывать флексии и пришепетывать. Представьте себе, эти нахалы имели наглость возражать, мол, черные говорят скрипуче, трескуче, с присвистом, и не им /черным/ учить рыжих правильному произношению. А когда не хватало аргументов для честной полемики, эти грязные заморыши подло глумились, называя нас немытыми пузатиками. Вдобавок они нагло переиначивали древнейшие предания — послушать их, так выходило, что рыжие жили на этих благословенных землях с незапамятных времен, а черные шестиноги заявились сюда на готовенькое, со зловонных топей, и свидетельством тому — панцири цвета грязи. Однако в преданиях ничего не говориться о том, какого цвета были первые мудрецы и поэты. Зато всюду подчеркивается, что они отличались телесной гармонией и крепостью. Нетрудно рассудить, кто более гармоничен и крепок — мы или худосочные рыжие пройдохи, которые нагрянули к нам в отечество из бесплодных пустынь, иначе откуда бы взялся у них этот унылый цвет пересохшего песка, тощие приплюснутые туловища, гаденькая семенящая походка… Однако не стоит перечислять лживые мерзости, которыми нас осыпали зарвавшиеся рыжие уроды, подобно тому, как ни к чему приводить разумные доводы, которыми мы защищали очевидное. Истина способна постоять сама за себя, а заключается она в том, что мы живем на земле своих достославных предков и, с какой бы стороны ни взглянуть, являемся отборной, образцовой расой.
День ото дня страсти накалялись, и словопрения вылились в побоища, естественно, по вине рыжих психопатов, которые совершенно неспособны владеть собой. Стоило кому-либо из наших случайно, в пылу спора, мазнуть рыжего нахала усиком по глазам или, урезонивая, миролюбиво отпихнуть, как тот мигом затевал драку. Мало того, эти подлецы норовили навалиться кучей на одного, поэтому мы предпочитали держаться сплоченными группками, а если нам попадался одинокий рыжий негодяй, он сразу получал сполна — пусть испытает на себе, каково приходится в неравной схватке.
Разумеется, вскоре дошло до боев с применением палок, ведь с рыжими выродками нельзя иначе: если мы их не одолеем, они истребят нас. Бились шеренгами, стараясь оттеснить вражью нечисть, переломать противникам как можно больше лап и обратить в бегство уцелевших, а потом уже добить оставшихся на поле сражения испытанным способом, палкой в глотку. Ведь рыжие изуверы наших раненых не щадили, значит, и нам с ними церемониться нет никакого резона.
После первых же боев здешние рыжие поголовно перешли в селения за рекой, и этим подлым трюком приобрели численный перевес в тех местах. Много черных героев полегло там, у родных шалашей, а уцелевшие перебрались через реку и влились в наши ряды, горя желанием отомстить. Страшась справедливого возмездия, рыжие твари стали разрушать мосты, и мы также приняли меры, чтобы обезопаситься от их вылазок.
Когда от мостов не осталось и следа, мы выставили вдоль берега плотную охрану. Рыжие трусы тоже понатыкали на своем берегу часовых, как будто мы собирались на них нападать. Если бы они вели себя смирно и признали наше превосходство, никто не стал бы их трогать. Но мы не могли мириться с тем, что эти ублюдки полностью контролируют тот берег и способны при случае угрожать оттуда вторжением. Чтобы добиться полного ненарушаемого покоя предстояло оттеснить их за пределы речной долины, в пустыню, иначе они в любой момент смогли бы наброситься, истребить наш народ, а остатки его прогнать на болота, где голод и болезни довершили бы их рыжее дело.
Действуя строго в целях безопасности, мы принялись связывать плоты из валежника и прятать их в прибрежных зарослях. Путем тщательных наблюдений за вражеским берегом удалось установить, что противник не дремлет и готовит всякого рода средства для переправы несомненно, намереваясь напасть на нас. Таким образом, доказательства злокозненности рыжих выродков были налицо.