– Пойдём, пойдём, – торопил дошкольник.
Наполеон завертел головой, упал на бок, перевернулся на спину, стараясь задними и передними лапами сорвать с шеи верёвку.
Дошкольник Серпокрылов, надо сказать, был человек сообразительный. Он подождал, пока Наполеон успокоится, а потом заманчиво помахал мотоциклетной перчаткой.
– Пойдём со мной, – сказал он. – Перчатку получишь. Хорошая перчаточка!
Однако перчатка не помогла. Песец вовсе её не заметил.
– Ну, ладно, – сказал дошкольник. – Ты не идёшь за мной, тогда я пойду за тобой. Беги куда хочешь.
Разных людей повидал за свою жизнь Наполеон Третий, но никогда не встречал он таких маленьких, чуть выше елового пня. Это Наполеону неожиданно понравилось, и ещё понравилось, что дошкольник перестал дёргать верёвку и палить.
Недопёсок обнюхал снег и валенки дошкольника Серпокрылова. От валенок пахло мышами.
Наполеон оглянулся на мериновский двор. Пальма стояла у калитки, печально помахивая тропическими ушами. Наполеон кивнул ей и установил нос точно на север.
– Валяй! – шепнул дошкольник, и на север, точно на север побежал недопёсок через деревню Ковылкино, а за ним – дошкольник Серпокрылов.
Ему хотелось свистнуть, как свистят кавалеристы, скачущие в степи, или взреветь мотоциклом «Ява», на котором ездит агроном, но он боялся напугать зверя, бегущего перед ним.
«Куда же он бежит? – думал Серпокрылов. – Наверно, на север. Северный зверь должен бежать на север. На полюс!»
Серпокрылов смеялся, ему казалось, что он всё знает, всё понимает, и действительно, он всё больше понимал, что́ это за зверь бежит перед ним, куда бежит и зачем.
«Назову его Филькой», – думал он.
Кто из нас, людей деревенских или городских, поймёт сердце песца, душу недопёска? Даже и в собачьей душе мы только чуть научились читать, а о песцах и ведать не ведаем. Есть, конечно, десяток на земле знатоков, которые расскажут о песцах. Но что скажут они о душе песца, не того, что бродит по белым пустыням тундры, а вот этого – искусственного, платинового, выведенного в клетке! Что там бьётся у него в груди – сердце или моторчик, заведённый на время человеком?
Не видно в платиновом Наполеоне сходства с его свободными родственниками, и не слишком похож он на придуманного плотником английского шпица.
Более всего схож Наполеон с тюфячком на коротких ножках. И вся душа его ушла, наверно, в этот густой теплейший мех, в этот красивый волос? А сердце бьётся лишь для того, чтобы волос становился всё длиннее и краше.
Наполеон спешил. Ему казалось, ещё немного, и он убежит от верёвки. А дошкольник старался так поспевать, чтоб верёвка не резала песцу шею.
«Мы бежим на полюс! – думал дошкольник Серпокрылов. – А куда же иначе нам бежать? Вперёд! Я там давно хотел побывать!»
Позвякивая боевыми наградами, бежал дошкольник Алексей Серпокрылов через деревню Ковылкино вслед за недопёском Наполеоном Третьим.
С каждым шагом увеличивалось на его груди количество орденов и всё ближе был Северный полюс.
Колёса, которые видит старик Карасёв
Настало наконец-таки время поговорить о старике Карасёве, о ковылкинском человеке с небритою бородой и носом кисельного цвета.
Старики такие есть во всех деревнях. Они сторожат колхозные сады, подшивают валенки. Этими делами занимался и старик Карасёв – и сад стерёг, и валенки подшивал. Короче, это был обычный старик, и только одна черта отличала его ото всех других стариков.
Старик Карасёв был колдун.
Впрочем, разобраться в этом деле – умеет Карасёв колдовать или нет – никто толком не мог.
Печник Волопасов спросил как-то:
– Ну что, дедок, ты вправду, что ль, колдовать умеешь?
– Колдуем помаленьку, – ответил на это старик Карасёв.
– Да ладно врать-то, – сказал печник.
Карасёв равнодушно улыбнулся и вдруг глянул на печника через левое плечо. Волопасов вздрогнул и отошёл в сторону сельсовета. А на другой день на шее у него выросла болячка.
С каждым днём болячка разрасталась, и жена Волопасова уговаривала его пойти к старику повиниться.
– Против колдовства имеется наука! – возражал Волопасов.
Он купил йоду и стал смазывать им болячку. Научное лекарство вступило в борьбу с колдовской болячкой и в конце концов, конечно, победило.
Но не болячками удивлял старик Карасёв белый свет. Главная сила его заключалась в другом: старик Карасёв видел колёса!
Что это за колёса, Карасёв и сам толком объяснить не мог. Но, по словам его, получалось, что возле каждого человека имеется в воздухе какое-то цветное колесо. Вроде радуги. Да только колесо это не всякому дано увидеть.
Например: плотник Меринов никаких колёс не видит, и слесарь Серпокрылов не видит, да и вообще никто не видит. А вот старик Карасёв видит.
В тот день, когда появился в Ковылкине Наполеон, Карасёв сидел на лавочке у калитки, а соседка Нефёдова шла из магазина и присела передохнуть.
– Куда ты столько хлеба набрала? – сказал Карасёв. – Десять кирпичей.
– Как это куда! – закричала в ответ Нефёдова и принялась считать, сколько у неё в доме народу, да куры, да корова, да поросята, да праздники впереди. Своими крикливыми подсчётами она оглушила старика на оба уха, потом перевела дух и решила поболтать о колёсах. – Неуж всё-таки вправду бывают колёса вокруг людей?
– А как же, – ответил Карасёв. – Обязательно бывают.
– И ты видишь это?
– А как же мне не видеть-то их, если они видны, – возразил старик.
– Ну, а вокруг меня есть такое колесо?
– Виднеется, – подтвердил Карасёв. – Да только не слишком уж большое.
– Что уж, совсем, что ли, маленькое? – спросила Нефёдова чуть огорчённо.
– Ну, как тебе сказать, – ответил Карасёв, закуривая цигарку, – сантиметра на четыре.
– И какого ж оно цвета?
Тут старик Карасёв поглядел на соседку внимательно, выпустил в воздух дыму и сказал:
– Коричневое.
Такой цвет Нефёдову почему-то обидел.
– Старый ты пёс, – сказала она. – Напустил дыму, вот и натемнил в колесе.
– Табачный дым колёсам не помеха, – ответил старик Карасёв, равнодушно ещё раз взглянувши на соседкино колесо.
– Тьфу! – плюнула Нефёдова. – У тебя небось и вовсе никакого колеса нету.
– Мне своё колесо видеть не дано.
Старик покуривал цигарку, а Нефёдова искоса взглядывала на него, прищуривалась, словно хотела разглядеть, не видно ли какого колеса. Но, кроме шапки солдатской, носа да цигарки, она не видела ничего. И на улице не видно было никаких колёс, только у дороги валялась, как обычно, автомобильная покрышка.
На дорогу выскочила из-за угла собачка на верёвке, а за нею бежал дошкольник Серпокрылов.
– Смотри-ка, дед, вон мальчишка слесарев бежит. Неуж и вокруг него есть чего-то?
– А… это Лёшка Серпокрылов. Вокруг него радуга васильковая с розовым разводом.
– И вокруг собаки есть?
– Ну нет, – сказал Карасёв. – Вокруг собак не бывает… Они их видят, а сами не имеют. Постой, постой… Что за оказия? Вроде что-то намечается синеватое! Да это не собака!
Старик Карасёв разволновался, достал из кармана очки.
– Эй, Лёшка, подь-ка сюда!
– Некогда, дедушка Карасёв! – крикнул в ответ Серпокрылов. – На полюс бегу! – И скрылся за углом.
– Странное дело, – взволнованно рассуждал старик Карасёв. – Вокруг собак никогда не бывает, а тут что-то синеватое.
Пока старик рассуждал, на улице появился новый человек.
В шапке «пирожок», в овчинном полушубке романовской дубки, он быстро шагал, почти бежал по улице. В руках он держал толстую палку, окованную полосовой сталью, а на спине его подпрыгивал зелёный, через плечо на ремне, сундучок.
– Это что за человек? – спросила Нефёдова. – Какое вокруг него будет колесо?
– Тьфу! – плюнул старик Карасёв. – Салатовое!
На севере диком…
Последним уроком во втором классе был урок рисования.
Кончилась переменка. Техничка Амбарова пробежала по коридорам.
– Звонок не работает! – кричала она. – Движок барахлит. Току нету! Расходись по классам!
– Без звонка не пойдём! – кричали Белов и Быкодоров из четвёртого класса.
– Дззззззз… – зазвенела Вера Меринова.
– Дзынь-трынь! Трам-блям-блям! – подхватил весь второй класс, и скоро в школе раздался такой звон, какого никогда в жизни не устроить электрическому току.
– Кончай звонить! – закричал учитель рисования Павел Сергеевич. – Готовь карандаши да альбомы!
Во втором классе очень любили рисование, и рисовали здесь отлично.
«Таланты! – говорил о них Павел Сергеевич. – Петровы-Водкины!»
Уроки свои Павел Сергеевич начинал обычно с какого-нибудь фокуса. Вдруг доставал из кармана огромный гипсовый нос или приносил в рюкзаке лошадиный череп. Сегодня он пришёл с пустыми руками, и напрасно таланты глядели с надеждой на учительские карманы. Карманы не оттопыривались, гипсовый нос оттуда не высовывался.
Павел Сергеевич прошёлся по классу, остановился у окна.
– Сколько снегу навалило, – сказал он. – Скоро настоящая зима.
Ребята поглядели в окно на старые берёзы, присыпанные снегом. Чёрные грачиные гнёзда на берёзах накрылись белыми колпаками.
– Видите за фермой сосну? – спросил Павел Сергеевич.
– Видим, видим! – закричал хорошист Миша Чашин.
– Посмотрите на неё хорошенько, – попросил Павел Сергеевич.
Ребята с любопытством принялись рассматривать сосну, как будто ожидали, что Павел Сергеевич сейчас устроит с нею какой-нибудь фокус.
Но Павел Сергеевич ничего не устраивал, а сосна стояла не шевелясь, подпирала мудрой головой серое ковылкинское небо.
Эта сосна была знаменита. Ни в деревнях, ни в окрестных лесах не было дерева выше ковылкинской сосны, а медовый её ствол был толще самой огромной бочки. Старики говорили, что сосна заколдована. В неё ни разу не попала молния. Другие, мелкие деревья июльские грозы крошили каждый год, а сосну обходили стороной.
– Это очень старая сосна, – сказал Павел Сергеевич. – И вот каждое утро, по дороге в школу, я думаю, что это про неё написал Лермонтов стихотворение… Послушайте.
Ребята помолчали, обдумывая стихотворение, а потом сразу стали спорить, про какую это сосну написано.
– Да не про нашу это!
– Про нашу! Про нашу!
– Погодите, – сказал Павел Сергеевич. – Давайте по порядку. Миша Чашин!
Второклассники замолчали. Хорошист Миша Чашин пользовался в классе авторитетом. Его уважали.
– Это не про нашу, – сказал Миша Чашин. – Нету горной вершины. Почему ничего не сказано про ферму, а ведь она под сосной?
Миша Чашин сел на место, и слово взял Коля Калинин.
– Горной вершины нет, зато есть бугорок, – сказал он. – Но дело не в этом. Стихотворение про сосну, которая стоит одиноко. Значит, и про нашу. Значит, это наша сосна спит и видит пальму.
– Пальму Меринову, – сказал Миша Чашин и засмеялся.
– Кокосовую! – закричал Коля Калинин. – Не тебя же во сне видеть!
– Спокойно! – сказал Павел Сергеевич. – Калинин, сядь. Говори, Вера.
– Это написано не про сосну, – сказала неожиданно Вера, – а про одинокого человека. Он стоит, и ему печально.
– Ну сказанула!
– Тогда б так и было написано: на голой вершине стоит человек!
– Ну ладно, – сказал Павел Сергеевич. – Хватит кричать. Я согласен с Верой. Поэт пишет стихотворение о сосне, а сам думает, конечно, о своей судьбе, о других людях. Мы читаем и тоже задумываемся о себе и о других. Вот так. Ну, начали рисовать.
– Чего рисовать?
– Как чего? Сосну, пальму, всё, о чём написал Лермонтов.
– Вот это задание!
– Давайте лучше гипсовый нос!
Ребята задумались, стали вспоминать, как выглядит пальма. Только лишь Коля Калинин немедленно кинулся в бой.
– Во – сосна! – шептал он. – А во – пальма! Во – песок! Во – скала!
– Не спеши, – сказал ему Павел Сергеевич. – Продумай композицию.
Коля остановился на минутку и тут же снова зашептал:
– Во – снег идёт! Прям на ветки! Прям на ветки! Во – гора! Во – ферма под горой, коровы, куры! Во – школа!
– Вера Меринова пойдёт к доске рисовать цветными мелками.
– Повезло, повезло Верке, – бормотал Коля. – Во – лошадка везёт сено. На возу мой папаня.
Тихо стало в классе. Слышался только приятный шорох карандашей да стук мела по грифельной доске.
Синяя северная гора, изрезанная скалами, изрытая пещерами, охватила полдоски, красным мелом наметила Вера сосновый ствол. Горел огненный ствол, оранжевые ветки уползали вверх и добирались чуть ли не до портрета знаменитого химика Менделеева, который висел над доскою. На верхушке, там, где у сосны голова, нарисовала Вера кружок, а в нём – песок, песок, горючий утёс, одинокую пальму. И так уж получилось, что листья её были похожи на уши Пальмы Мериновой.
– Хорошо, – похвалил Павел Сергеевич. – А это кто такой под сосною?
– Песец, – ответила Вера. – Северный зверь.
– Очень хорошо, – подтвердил Павел Сергеевич.
Вера почти закончила рисунок и решила ещё разок глянуть на ковылкинскую сосну. Она подошла к окну, и тут же всё смешалось у неё в глазах.
За школьным забором бежал по улице Лёшка Серпокрылов, а перед ним на верёвке – Тишка, песец, северный зверь. Заприметив в окошке Веру, дошкольник остановился, поднял водопроводную винтовку, прицелился и, конечно, попал в самое сердце. Песец дёрнул верёвку – дошкольник состроил нехорошую рожу и скрылся из глаз.
Из-за поворота тем временем появился новый человек – в овчинном полушубке, с зелёным сундучком на плече. Вера не видела его. Она так разволновалась, что еле дотянула рисунок до конца.
Павел Сергеевич поставил ей пятёрку, посадил на место.
Тысячи мыслей проносились в голове Веры Мериновой, и из всех мыслей она выбрала одну, самую верную.
Вера написала записку и перекинула её Коле Калинину:
«Готовься! Будет дело!»
К чему надо готовиться, Коля не понял и, какое будет дело, не знал, но все последние пять минут сидел как на иголках и готовился к делу.
«Будь спокойна, Вера, – думал он. – Я готовлюсь!»
Приключения на Северном Полюсе
К этому моменту погоны на плечах дошкольника Серпокрылова выросли уже до каких-то ненормальных размеров. Куда больше на них сверкало звёзд, чем в созвездии Ориона, и установить армейский чин дошкольника было трудновато. Получалось что-то вроде супергенералиссимуса.
Вслед за песцом дошкольник пробежал через всю деревню. Верёвку он старался не натягивать, и Наполеону почудилось даже, что он вновь свободен, а маленький человечек просто бежит за ним на правах Сто шестнадцатого.
На бугре под ковылкинской сосной Наполеон остановился, оглянулся на дошкольника. Нет, не был похож дошкольник на Сто шестнадцатого, но хоть вперёд не забегал и верёвку не дёргал.
Запыхавшись немного, Лёша сопел и ласково глядел на недопёска.
С бугра от края до края видна была деревня Ковылкино. Что ж, настало время прощаться с нею.
Много здесь прожито – шесть с половиной лет, – много пережито. Всё теперь позади, а впереди долгий путь на полюс, бураны, метели, вьюги.
Впереди морозы в сто градусов и отряд полярников, во главе которых начальник Серпокрылов. В меховых унтах, с пистолетом в руке.
А Верка Меринова – фельдшерица.
«Товарищ начальник, – скажет она, – разрешите залезть на айсберг».
«Ладно, лезь, да смотри не задерживайся на макушке, а то скоро задует пурга. Сама знаешь, что такое Север».