— Вариант возможный. Следовало бы только заранее выдвинуться вперед, замаскироваться и пропустить противника через себя.
— Думаете, это возможно?
— Я знаю эту лощину. Бурьян там высокий, кое-где есть кустарники… так что возможно, если… своя артиллерия не накроет.
— Может быть, вы сейчас съездите к лощине и подберете место?
— Опасно, товарищ полковник. Подходы неважные. Рисковать следует только один раз.
— Понятно. Вот к этой задаче вы лично готовы?
— К переходу — да. Думал. А какая задача на той стороне?
Петров замялся на мгновение: он не мог сказать младшему лейтенанту, что без командующего не имеет права уточнять задачу. А командующий еще не приезжал из штаба фронта. В иной обстановке, при другом стечении обстоятельств полковник никогда бы не позволил себе спешить. Но внезапно родившаяся идея перебросить своих разведчиков вместо немецких требовала быстрого решения. Петров понимал Матюхина — от задачи в тылу зависит и снаряжение, и тактика действий, и многое другое. Но ведь придет задача, придет… К вечеру все станет понятным. Как только вернется командарм…
Полковник встретился взглядом с Матюхиным. Пожалуй, ему понравился прямой взгляд темно-серых, маленьких, глубоко сидящих глаз младшего лейтенанта. Они не забегали, не уклонились. По-видимому, характер твердый и решительный. И лицо младшего лейтенанта тоже понравилось полковнику — худощавое, с крепкими скулами, прямым носом и нервными, тонкими ноздрями. Подбородок скорее квадратный, чем овальный, но нетяжелый. Обычно такие подбородки бывают у людей с сильной волей, но не упрямых, а гибких, умеющих изменять тактику в зависимости от обстоятельств.
— Задачу уточним к вечеру. Сейчас возьмите карту, посоветуйтесь с группой, а часа через… три явитесь ко мне.
— Слушаюсь! — Матюхин вскочил, взял карту и, уже направляясь к двери, подумал: «Что-то здесь не так… Несерьезно…»
Полковник посмотрел ему вслед и заметил, что младший лейтенант не слишком уверенно ставит ногу.
— Товарищ младший лейтенант! — Матюхин остановился и резко, по-уставному повернулся лицом к полковнику — среднего роста, с хорошо развитыми плечами, напряженно стройный и подтянутый. — Вы ведь были ранены?
— Так точно.
— Нога?
— И нога.
— Не будет ли вам… трудно? Переходы предстоят тяжелые.
— Не думаю, товарищ полковник. На занятиях проверил себя.
— Ну хорошо. Посмотрим. — Начальственный баритон полковника прозвучал на этот раз не так уверенно, как всегда. И это тоже не понравилось Матюхину. — Идите, — сказал полковник и задумался.
Младший лейтенант вызывал двойственное отношение. Самостоятельность? Да… Но не переходит ли она в самоуверенность? Да и молод… Очень молод. В то же время в его прямолинейности есть подкупающая откровенность. Честность юности.
Полковник Петров подумал, что в иной обстановке он, пожалуй, побеседовал бы и с другими кандидатами на этот необычный и достаточно рискованный переход линии фронта, но сегодня нет времени. Проверить другие разведгруппы поехал капитан Маракуша.
«Экая жалость, нет Лебедева…» — подумал Петров и привычным усилием переключился на другие дела.
10
Командарм приехал к обеду. Он знал, что его ждут, и, как опытный военачальник, понимал, что о предстоящих событиях, его отношении к ним будут судить не только по приказам и распоряжениям, но и по мельчайшим деталям его поведения.
Поэтому командарм сразу проехал в столовую, хотя чаще обедал дома, и попросил «перекусить». «Перекусывал» он не слишком плотно — окрошкой. Потом не поехал, а пошел к своему дому. Такое его поведение должно было показать, что у него, а значит, и в армии все в порядке. И хотя предстоит большая работа, однако не такая спешная, чтобы не позволить себе истратить несколько минут на прогулку после утомительной поездки.
В доме командарма ждали начальник штаба и генерал Добровольский. Вскоре собрались и другие штабные офицеры. Работники оперативного отдела доложили несколько вариантов отражения вражеского вклинения, и командарм выслушал их с одинаковым вниманием. Стало жарко, командарм позволил себе маленькую вольность: расстегнул крючки и верхние пуговицы кителя. От этого он сделался доступнее — большой, с крутым высоким лбом и уже рыхловатым, нездоровым лицом с расширенными порами.
— Нуте-ка, повторите последний вариант, — попросил командарм и переглянулся с генералом Добровольским, приглашая его оценить предложение оперативников.
Начальник оперативного отдела — невзрачный полковник с грустными глазами — заговорил неожиданно глухим баском:
— Последний вариант, пожалуй, наиболее прост. Прежде всего никаких особых мер непосредственно на передовой не принимать — все оставить по-прежнему, чтобы не вспугнуть противника. Затем дать ему возможность втянуться в лощину и накрыть дивизионом «катюш». Последний необходимо выдвинуть вот на эту полянку. На случай, если атака противника окажется достаточно результативной, справа и слева от лощины сосредоточить пехотные резервы, чтобы они перекрыли распространение противника в глубину, а потом при поддержке подошедших танков контратаковали и отбросили противника…
— Не отбросили, а уничтожили, — жестко поправил командарм. — Сил для этого у нас достаточно.
— Так точно — уничтожили. Для того чтобы не позволить противнику распространиться, предусматривается артиллерийское окаймление лощины. Особого плана на этот случай не составляли, так как окаймление предусматривалось и прежде. Если залп «катюш» даст нужные результаты, восстановление положения возложить на стрелковые дивизии: у них на стыках есть резервы.
— Ну что ж, мне нравится. И не слишком шумно, и… солидно. Только вот что — предупредите артиллеристов, и особенно реактивщиков, насчет точности. Разброс снарядов должен быть исключен. Особенно в глубину. Не дальше пятидесяти метров за нашей обороной. Подчеркиваю, это особенно важно. И еще. Свяжитесь с авиацией. После залпа «катюш» они поднимут легкие бомбардировщики и нанесут удар по всем занятым противником деревням в этом районе. Артиллерии поставьте еще такую задачу: после залпа «катюш»… примерно минут через пятнадцать… как будто они только проснулись, произвести короткие перемежающиеся огневые налеты на передний край противника в районе лощины, но ни в коем случае не по самой лощине. Понятно? Сама лощина должна быть свободна от артогня.
— Чтобы дать противнику откатиться?
— Остаткам противника, я надеюсь. С ними справятся стрелковые дивизии — они же будут восстанавливать положение.
Начальник оперативного отдела критически осмотрел карту и словно нехотя согласился:
— Пожалуй… Усложнять задачу и, следовательно, управление не следует.
— Ну вот и заметано, — кивнул командарм и спросил: — Полковник Петров здесь?
— Так точно, — выдвинулся вперед Петров.
— Такой вариант устраивает?
— Так точно.
— Вызывай группу, ставь задачу… Нет. Задачу поставлю сам.
— Слушаюсь. — Петров козырнул и круто, может быть слишком бойко для своих лет и излишне плотной комплекции, повернулся. Он тоже все эти часы жил ожиданием особых событий и не мог позволить ослабить нервное напряжение: для него начинались самые горячие дни. А командарм, как назло, остановил его.
— Как с Лебедевым? Не поправился?
Полковник развернулся и доложил:
— Вместо майора Лебедева вызвал капитана Маракушу, который выехал в части для подготовки групп.
— Хорошо… А вот Лебедев… Трудно вам будет без него… Узнайте и доложите.
— Слушаюсь.
Командарм отдал еще несколько распоряжений, выслушал еще несколько докладов, а когда в комнате остались только генерал Добровольский и начальник штаба, сказал:
— Верховный приказал готовиться к наступлению. Фронту подбрасывают танки.
— Разбогатели, — усмехнулся Добровольский. — И на юге ведем наступление, и нам подбрасывают, а не берут, как раньше.
— Да. Возможно, подбросят авиации. Снаряды будут. Наш план утвержден, но приказано не зарываться: побаиваются эсэсовской дивизии. Это, как не крути, сила. Я ее тоже побаиваюсь.
— Как дела на юге? — спросил начальник штаба.
— Пока… продираются. Противник вводит резервы.
— Хорошо бы… — Начальник штаба не договорил, но командарм понял его: слишком много раз они проигрывали на карте различные варианты будущего наступления.
— Уж куда лучше! Но как сделать, как заставить Гитлера перебросить эсэсовцев на юг?
— Доказать, что они здесь не требуются, — усмехнулся Добровольский.
— Понимаешь, в чем трудность? В мере. Возьмешь сверх меры — докажешь, что мы тут слабенькие, а он как раз и бросит ее в бой против нас, чтобы оттянуть наши резервы с юга. Докажешь, что сильные, — оставит дивизию.
— Что же предпримем?
— Соберем Военный совет и посоветуемся, как ввести противника в заблуждение… в меру. В самую меру! Так, чтобы он поверил: мы, конечно, достаточно сильны, чтобы отразить любой удар, но пока еще слабенькие, чтобы наступать. Делать все нужно быстро. Судя по некоторым данным и ориентировкам, дня через три на юге наступит перелом. Я знаю те места и думаю, что вскоре у противника не останется рубежей, на которых он мог бы организовать серьезную оборону. Значит, может начаться общий отход. В этих условиях ему потребуются резервы. Недаром и нам дана всего неделя на подготовку. Вверху, по-видимому, тоже на это рассчитывают. Значит, можно надеяться, что через три — пять дней эсэсовцы либо уйдут на погрузку, либо начнут выдвижение к линии фронта — к этому времени скрыть подготовку к наступлению по всему нашему фронту мы, естественно, не сможем. Вот почему одной из основных задач разведки становится слежение за главным резервом на этом участке — танкистами-эсэсовцами.
11
Разведчики Матюхина прибыли к дому командарма через полчаса. Когда их проводили через сенцы, все четверо ссутулились: хотелось стать тоньше и ниже, чтобы, не дай бог, чего-нибудь не задеть.
В светлой комнате за длинным столом сидели два пожилых, в понимании разведчиков, военных (поначалу от волнения ребята не разобрались, кто они по званию), а какой-то невысокий поджарый генерал стоял у окна. Напряжение нарастало, становилось невыносимым. Но военный в расстегнутом кителе неторопливо застегнул пуговицы и, вздернув строптиво и властно подбородок, поднялся во весь свой немалый рост, улыбнулся.
Улыбка показалась хорошей — доброжелательной, сдержанной. Командарм вышел из-за стола, пожал руку каждому. Это расслабило, сняло нервное напряжение.
— Задача, товарищи, такая: проникнуть в тыл врага — как и где, уточните позже с полковником Петровым — и там не сводить глаз с эсэсовцев. Подойдите к столу. — Командарм склонился над картой. — Они вот здесь, — показал он. — Целая танковая дивизия. Что нам от вас нужно? В бой не вступать, сидеть или ползать смирненько и следить, как ведут себя эсэсовцы. Если они двинутся к железной дороге — вот к этой, — дать знать. Если они начнут выдвигаться по одной из этих дорог к фронту, тоже дать знать. Каким образом? Опять-таки договоритесь с полковником. Думаю, рация вам не потребуется. За рациями противник очень уж охотится. Если в момент вашего пребывания в тылу начнутся большие бои, действовать по своему усмотрению: либо выходить к своим, либо отходить к партизанам. Уточните особо. Но главное — следить за эсэсовцами. Ради этого я вас и посылаю. Понимаете, насколько это серьезно, если задачу ставлю лично?
Трое кивнули, и только Гафур вытянулся и громко отчеканил:
— Так точно, товарищ генерал.
Командующий с легкой улыбкой посмотрел на Гафура, потом внимательно оглядел остальных и увидел, что в руках у Грудинина снайперская винтовка.
— Снайпер? — потянулся он к оружию.
— Так точно! — передавая винтовку, ответил Грудинин.
— Боевой счет имеете?
— Так точно! Семнадцать!
— Снайпер и — в тыл. Зачем?
— Считаю, что при добыче разведданных, например из легковых машин, он незаменим. Кроме того, снайпер всегда отличный наблюдатель, — бледнея от напряжения и потому становясь еще моложе, ответил Матюхин.
— М-м… Я таких вариантов не слышал… но… в этом кое-что есть. Пожалуй, и в случае преследования снайпер может выручить. — Командарм круто повернулся и спросил генерала Добровольского: — Мы собирались рискнуть… Может быть, это тот случай?
— Если не считать способа перехода линии фронта, то как раз тот.
— Ну, переход, он всегда чреват неожиданностями… Что ж, товарищи, задача ясна? Следить за эсэсовцами!
Теперь ответил Матюхин:
— Так точно. Ясна.
— Вы, младший лейтенант, и вы, — командарм указал на Грудинина, — останьтесь. Остальные свободны. — Сутоцкий с Шарафутдиновым вышли, а командарм обратился к Матюхину: — Дело в том, товарищ младший лейтенант, что советские ученые преподнесли нам интересное изобретение — насадку на винтовки, позволяющую стрелять бесшумно. Точнее, почти бесшумно. Правда, дальнобойность винтовки несколько снижается, но она у нас такая, что, думается, не повредит. Дали несколько таких насадок и нам. Если мы их вручим вам, можем ли мы быть уверенными, что они не попадут к противнику?
— Сделаем все возможное… Но… надо посмотреть…
— Посмотрите и попробуйте. Только помните, до выполнения основной задачи применять насадку в крайнем случае. Если насадки покажут себя хорошо, можете поднять у фрицев панику. Отвести душу и увеличить счет. Но пока не выполните задание — будьте осторожны. Сейчас я дам вам машину, поедете на оружейный склад, получите насадки, опробуете их, ознакомитесь с инструкцией и — ни пуха вам ни пера!
— К черту! — очень серьезно сказал Грудинин, и никто не улыбнулся.
12
Они собрались вместе перед вечером. Матюхин и Грудинин устали после испытаний насадки: чем-то похожая на ребристый дульный тормоз, она гасила звук выстрела, оставался только глухой щелчок. Насадка им понравилась, но возникла тревога, давила ответственность за ее судьбу. Сутоцкий и Шарафутдинов были раздражены неожиданно свалившимися хлопотами — они получали ракетницы с запасом ракет, продукты и боеприпасы, — а главное — неизвестностью.
Вероятно, поэтому встреча получилась не слишком доброй, появилось ощущение спешки, недоделанности. Матюхин почти сейчас же ушел к Петрову получать инструкции, а разведчики остались разбирать имущество.
— Тебя зачем вызывали? — хмуро и, пожалуй, ревниво спросил Сутоцкий у Грудинина.
— Тебе честно или соврать?
Сутоцкий долго смотрел в маленькие, острые глазки Грудинина.
— Ладно. Говори правду.
— А правда в том, что сказать не имею права. Придет время — скажу, а заодно и расскажу, как от такого молчания мне погано.
Сутоцкий опять посмотрел на Грудинина, усмехнулся и отвернулся к Шарафутдинову.
— Вот так, Гафур… Мы с тобой уже перешли во второй разряд. Что ж, приказ есть приказ. Поработаем в прикрытии, в группе обеспечения, так сказать.
Матюхин застал их, хмурых и разобщенных, за банкой тушенки. Сутоцкий подвинулся и предложил:
— Садись. Лишняя оказалась.
— Рассиживаться некогда, сейчас на передовую. Выдвинемся в сумерках на фланге нашей дивизии. Действовать парами. Сутоцкий с Шарафутдиновым. Естественно, старшина старший. Двигаться вначале уступом влево, впереди Сутоцкий. Потом, когда пойдем в тыл, в затылок. — Матюхин развернул карту. — Сигналы уточнены: в двадцать четыре часа и в три часа по две ракеты. Если эсэсовцы на месте — через день вначале зеленую, потом красную. Если начнут движение на погрузку — каждый день вначале красную, потом зеленую. Понятно? Пойдут к фронту вправо — две зеленых, влево — две красных. Прямо на нас — по две красных и зеленых.
— Ракет не хватит, — буркнул Николай Сутоцкий.
— Предупреждаю о главном: в тылу прежде всего охранять Грудинина. Если что случится со мной — старший Сутоцкий. Если с ним — Грудинин. В любом случае задачу выполнять, хоть в одиночку. Вот, пожалуй, и все. Сверим часы.
Разведчики уложили имущество. Вещмешки получились громоздкими. Часть сухарей выбросили, но оставили сало и сахар. Две банки тушенки положили так, чтобы при нужде сразу же выбросить. Ножи сняли с поясов и приспособили за голенища. Попрыгали, проверяя подгонку снаряжения: не бренчит ли что? Поклацали автоматами. Все вроде в порядке.