Матюхин почувствовал перемену настроения и, поерзав на нарах, тоже посерьезнел.
— Вот что, товарищи, интересует меня… точнее, начальство… — на всякий случай оговорился он: может быть, и не подойдет этот взлобок для разведки. А если подойдет, так пусть до поры до времени не все догадываются об этом. Такое уж дело разведка — знать о ней следует после того, как она свершилась. — …Интересуют нас ваши цели.
— Они на отчетных картах, — строптиво ответил комбат.
— Для вас, артиллеристов, главное, чтобы цель сидела на месте, чтоб ее координаты были установлены, а еще лучше, чтоб она была уже пристреляна. А кто живет на этой цели, по каким правилам и порядкам — вам все равно. Снаряд разбираться не будет.
— Это верно — снаряд, как почтальон: важно номер дома отыскать, а кто привет получит, не важно.
Артиллеристы сдержанно улыбнулись комбатовской шутке.
— Вот именно. А нам важно, кто получит этот привет, в какое время и почему — словом, подробности. Кто тут у вас самый важный адресат?
Артиллеристы переглянулись. Комбат рывком раскрыл планшет с картой, ткнул пальцем в условный значок, примостившийся там, где теснились коричневые линии:
— Вот, НП артиллеристов. Наши снаряды его не берут: по-видимому, толстенная земляная подушка на бетонных или рельсовых накатах. Прямой наводкой тоже не возьмешь: наши огневые много ниже — угол встречи получается… невыгодным. Как только в нашей обороне что-нибудь не так, они все видят и сейчас же начинают… сабантуй.
— Режим работы?
— Ночью, по нашим наблюдениям, только двое дежурных — видимо, разведчик и связист, днем — солидная контора, как правило, во главе с офицером.
— Точно?
— Разумеется! У них из НП идут два хода сообщения. Один — в сторону лощины и там пропадает, другой — мимо сортира в тыл. Нам видно, как иногда над брустверами мелькают офицерские фуражки. У них же тульи высоченные! Еще что?.. Обед им приносят. Расходятся с НП в сумерках. Так что вам, разведчикам, их не взять.
— Понятно, — кивнул Андрей. — А еще какие достопримечательные цели нащупали?
— Как сказать… Стандарт. — Комбат стал тыкать в карту. — Вот здесь, здесь и здесь — пулеметы. Огневые точки. Вот эти две примечательны — «крабы». Ходы сообщения к ним прямо от жилых землянок. Они вот здесь и здесь. Это — дзоты, ну а остальное — врезные ячейки для автоматчиков. Всего на высотке сидит около роты. Резервы — дальше. Так что в случае опасности здесь может осесть до батальона.
Что ж, сведения точные. То же самое Андрей видел и на картах общевойсковых командиров. А ему требовались детали, мелочи.
— Как по-вашему, подступы к высоте минированы?
— Не думаю.
На НП опять прогудел трубный бас санинструктора:
— Разрешите, товарищ старший лейтенант?
— Разрешаю.
— Там, под высоткой, землянки есть…
— Знаю, — отмахнулся комбат.
Но санинструктор, словно не заметив этого, продолжал:
— …а в них лиса живет. — Все на НП заулыбались. — Фрицы остатки с котелков стали выбрасывать прямо за брустверы. И конечно, ето… туда мыши наладились… Лиса за ими… Мышкует.
— Может, она обходит мины? У нее же нюх.
— Нюх нюхом… а только в лощинах, где мины понапиханы, лиса не мышкует — чует взрывчатку и опасается.
— Резонно. Как же ее фрицы не срезали?
— Она ето, она перед рассветом лазит…
— А как же вы тогда ее видите? — почему-то рассердился комбат. Видно, он запоздало обиделся на то, что от него утаили такую достопримечательность.
— Солнышко с востока поднимается… Нам виднее… А фашистам тоже… ето… завлекательно. Все ж таки война, а оно живое…
И опять напоминание о том, что гитлеровцы — люди, сменило настрой. О них говорили не строгим языком военных терминов, полным ненависти и презрения, которым говорили о противнике, а обыкновенными, расхожими словами. Над ними посмеивались, им удивлялись, их пытались разгадать. Матюхин молчал и слушал. Артиллеристы подтверждали его наблюдения и подбрасывали крохотные детальки, черточки, необходимые для понимания не какого-то всеобъемлющего противника, а вот этого, конкретного, что стоял перед ним.
А у него и в самом деле имелись ни на что не похожие странности. На рассвете в одной из землянок кричал петух. Может, шутник солдат, а может, настоящий петух. В субботу солдаты напились и пели песни, в каждой землянке — свою. В той, что была ближе к артиллерийскому НП, — печальные, в других — веселые и бодро-деревянные. В субботу солдаты ходили не только по траншеям и ходам сообщения, но и поверху.
— Надоедает, как кротам, в земле жить, хочется размяться.
Матюхин немедленно засек эти маршруты — значит, там мин нет. Он слушал и все отмечал.
Полночи он простоял рядом с дежурным разведчиком и при свете ракет следил за обороной противника. Этот крутой взлобок, кажется, был как раз тем участком, который он и его начальники искали…
9
Матюхин вернулся в свою землянку перед рассветом и приказал дневальному не будить по подъему. Но его поднял капитан Маракуша: лейтенант Матюхин вечером не доложил о событиях дня и не явился на утренний развод.
Сонный Матюхин откинул плащ-палатку с шинелью, потянулся к гимнастерке, увидел поигрывающего желваками капитана и вдруг сразу, как при озарении, понял, что у него созрел конкретный план предстоящего поиска.
Ночью он колебался, перебирал десятки вариантов и ни в одном из них не был уверен. Сегодня он знал, чувствовал: есть лишь один вариант, и он может обосновать его. Больше того, он уже представлял себе не только место поиска, не только действия разведчиков, но и поддерживающие и приданные средства и людей. Как это получилось и могло ли такое получиться во сне, он не знал и знать не хотел. Просто произошло то, воистину чудесное, великое таинство творчества, секретов которого люди все еще не могут разгадать.
— Простите, товарищ капитан, не хотел вас будить ночью, потому не доложил о новом варианте поиска. Кажется, окончательном.
Маракуша переступил с ноги на ногу. Каков нахал! Вместо того чтобы оправдываться, он еще и заботу о своем начальнике проявляет и при этом сам же определяет окончательность решения. Мальчишка! Он всего лишь исполнитель! А руководители поиска — люди и постарше и поопытней. Они, и только они, примут окончательное решение и проведут его в жизнь, если… если утвердит начальство. А у этого все, видите ли, готово!
Очень захотелось крикнуть: «Встать! Доложить по форме!» — ведь лейтенант даже не пытается одеться, сидит себе на нарах и смотрит ясными глазами, в которых нет и тени сомнения в том, что капитан все поймет, все примет на веру.
— Извините, товарищ капитан, — спохватился Матюхин. — Я сейчас, сию минутку.
«Раньше об этом нужно думать. Увидел старшего — вскочи и стой как штык, не прохлаждайся. Распустил я тебя, ох распустил. Ну ничего! Я тебя еще подтяну, научу дисциплине и уважению старших!»
Капитан Маракуша молча злился, и все сильнее и грознее набухали его желваки. Матюхин взглянул на него и, кажется, испугался: капитан был чересчур хмур.
«Вероятно, мои что-нибудь натворили», — подумал Андрей и улыбнулся жалко, заискивающе, как когда-то в курсантские дни улыбался строгому старшине, когда тот ловил на каком-нибудь проступке.
Все, что копилось на душе у капитана Маракуши, сразу вспыхнуло, освещенное этой мальчишеской улыбкой, вспыхнуло — и сгорело. И вместо того чтобы распечь нерадивого и неаккуратного подчиненного, Маракуша в душе махнул на все рукой и ворчливо сказал:
— Ладно, ладно… Лежи. — И, к собственному удивлению, присел на нары в ногах у лейтенанта. — Что ты там выдумал?
Торопливо, разбрасывая снаряжение, Андрей выпростал планшетку, достал карту и свои схемы.
— Место поиска — вот этот взлобок.
— Круче не нашел?
— Под ним есть землянки, — не обращая внимания на реплику капитана, озаренный внутренней ясностью, заторопился Андрей, — фашисты в них не бывают. Там лисица живет. Она мышкует у брустверов, — значит, мин нет. Выдвигаемся затемно, ждем до после обеда, броском врываемся в траншеи и скатываем пленного вниз.
Маракуша отметил торопливую нелогичность фраз, но не разозлился, а усмехнулся:
— Они ж одеревенеют от холода — полдня ждать.
— Надо взять плащ-палатку с лямками. Днем будут греться под ней, а потом на ней потащат пленного. Возможно, на обратном пути их заметят. Значит, в ночь перед поиском саперам следует вырыть вот здесь промежуточный окоп, чтобы спрятаться. А вот здесь есть окопы боевого охранения. Самое опасное — вот этот НП артиллеристов. Его нужно обезвредить…
— Артиллерию на прямую наводку?
— Исключено. Нацелить на него снайперов. Вообще, главное обеспечение — снайперское. День ведь будет. День! Снайперы ослепят НП. Потом — при нужде — артналеты на взлобок и на лощину. Там стоят наши артиллеристы, у них все пристреляно.
— Приданные гаубичники?! Кто ж их даст?
— Приезжал подполковник Лебедев. Пусть договорится. Важно не спугнуть.
— Ну-ка дай-ка твои цидульки.
Капитан отобрал схемы и заметки Андрея. Сидеть на нарах боком Маракуше стало неудобно, он развернулся и лег на живот. Андрей торопливо натянул гимнастерку, искоса, нетерпеливо и опасливо наблюдая за капитаном, не выдержал, прилег рядом. Так они лежали на нарах, исследуя варианты, уточняя их, прикидывая возможные неприятности, которые могут возникнуть в таком новом для них деле.
— Ну что ж, — решил под конец Маракуша. — На бумаге все верно. Доложу, а там поглядим… Готовь своих.
10
Командарм вызвал к себе полковника Петрова и подполковника Лебедева сразу же после возвращения из штаба фронта. Он коротко ответил на приветствие и кивком пригласил сесть за стол, накрытый картой и заваленный грудой аэроснимков.
— Я посмотрел на ваш план дезинформации противника, подполковник. Указания командующему артиллерией даны. Как с поисками?
— Пока ничего, — поднялся Лебедев.
— Ваша основная задача — обеспечить «языка». Как можно скорее. Я не снимаю с вас контроль за проведением дезинформации. Вся артиллерия, привлекаемая по вашему плану, будет поддерживать дневной поиск. Учтите это и проследите за планированием. Как видите, задачи совместимы. Вопросы есть?
— Никак нет.
— Тогда у меня все. Вы свободны. — Лебедев круто повернулся и ушел. Командарм посмотрел на полковника Петрова: — Для вас, полковник. Комфронта считает, что главная причина неудач наших северных соседей не только в резервах противника, но и… в плохой работе нашей артиллерии, чего за ней никогда ранее не замечалось. А возможно, и… нечто неучтенное в тактике противника. Трижды пехота вслед за танками врывалась в первые и во вторые траншеи противника. Трижды! Прямых попаданий в эти траншеи масса, а трупов… почти нет.
— Значит, противник отводит войска в укрытие, — поерзал на стуле полковник Петров. — Прием известный.
— Верно. Где эти укрытия? Вот в чем вопрос. Потому что, как только наша пехота начинает приближаться к гребню высоты или хотя бы закрепляться в занятых траншеях, немедленно следуют мощнейшие и точнейшие огневые налеты и контратаки из глубины. Из глубины! С обратных скатов, через гребень высоты. И сразу — контратака. И пехота не выдерживает. Вы что-нибудь раскопали?
— К сожалению, ничего. Или почти ничего, товарищ генерал, — потупился Петров. — Есть два факта, по-моему, заслуживающих внимания. Первый. Лебедев, со слов командира взвода разведки лейтенанта Матюхина…
— Это какой Матюхин? Мастер по тылам?
— Да. Сейчас он готовит дневной поиск. Так вот, Матюхин убедил Лебедева, что против них сменились части противника…
Полковник пересказал все приметы этой смены.
— Ну что ж… — вздохнул командарм. — Вот и объяснение появления резервов противника на северном участке обороны. Но нужны подтверждения. Еще что?
— Лебедев установил хороший контакт с авиаторами, я побывал у них и запасся старыми снимками: они работали там перед началом наступления. Никаких особых убежищ не обнаружил. Есть отсечные позиции, огневые и прочие. Я прикинул: чтобы добежать от них хотя бы до вторых траншей да еще перевалить через гребень высоты… не хватит времени. Вы говорите, что противник не просто возвращается, он контратакует после артналетов. Это меняет дело.
— В том-то и дело! — оживился командарм и похлопал пухлой рукой по аэроснимкам. — Я тоже искал эти укрытия и… не находил. А дело, видимо, в них… Решим так: Лебедев занимается поиском, а вы обсудите вопрос с летунами, надо заново рассмотреть позиции противника.
Полковник Петров, даже не взглянув на командарма, понял: он уже начал подготовку к наступлению, уже думает о предстоящей тактике. Ведь если она сменилась у противника, значит, надо менять и свою, привычную. А это нелегко. Очень нелегко.
11
Подполковник Лебедев завтракал у командира дивизии и рассказывал ему о задании командарма. Он договорился с приданными, поддерживающими и резервными частями, куда выдвинуть артиллерию и как ее замаскировать, где оборудовать ложные огневые, где проложить временные дороги и отрыть ложные землянки и капониры.
Саперы принялись за дело — срочно сооружались макеты пушек и автомашин, трассировались окопы и ровики. Уже собираясь к разведчикам, Лебедев неожиданно встретился с подполковником Кашириным. Пожимая руку, тот осведомился:
— Где пропадаете? Гоняюсь за вами, как…
Не окончив фразу, он увлек Лебедева в сторону. Смуглый, темноглазый, подтянутый, он показался Лебедеву чем-то расстроенным.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Устал, — усмехнулся Каширин. — Давно мы с вами не рассуждали…
— Закончу одно дельце и…
— Кстати, о дельце. Командарм приказал связаться с вами и обеспечить тылы. Усилить, так сказать, бдительность. Когда начинаете?
— Просьба такая: до завтрашнего утра ничего не трогать. А вот завтра, с утра пораньше, обеспечивайте тылы бдительностью.
— Что так?
Пришлось раскрыть карты, рассказать о замысле поиска и обо всем, что с ним связывалось. Каширин нахмурился:
— Поздно сказали… Ну хорошо. За ночь кое-что подготовлю. Но тогда ни завтра, ни послезавтра мы не встретимся…
— Живы будем — не помрем, а не помрем — так все обсудим. Есть идеи и соображения…
Они расстались. Лебедев поехал к разведчикам. Странно, на сей раз он не тревожился о подготовке поиска. И Маракуша, и Матюхин были достаточно проверенными офицерами. Вмешиваться в их дела не стоило, а вовремя помочь, может быть, и нужно.
12
Поиск назывался дневным, а все делалось ночью. Ночью на заранее облюбованные позиции вышли лучшие снайперы дивизии, ночью саперы проделали проходы в минных полях и проволочных заграждениях, отрыли окопчики — промежуточные убежища. Но о главном, что произошло этой ночью, в дивизии, пожалуй, не знали. Приданные, поддерживающие и резервные части выводили на временные огневые позиции десятки батарей. Рядом с пушками и гаубицами катились макеты — такие же пушки и гаубицы, только из бревен и досок. Все это неторопливо и почти бесшумно — сырой, пронзительный ветер тянул с запада — располагалось так, чтобы быть и как бы замаскированным, и в то же время заметным для противника.
Только объехав тылы дивизии и убедившись, что события развиваются так, как и намечалось, подполковник Лебедев приехал в разведроту, наскоро поужинал, с удовольствием выпил водки и предложил старшему лейтенанту Сладкову поговорить с группой захвата.
— Не стоит, — возразил Сладков. — Пусть выспятся.
— Неужели спят? — удивился Лебедев. Сам он жил в эти дни на нервном взлете — деятельном и веселом. — Это отлично! Тогда собирайтесь, поедем вместе.
— Не могу, товарищ подполковник. По графику буду выдвигаться вместе с группами огневого прикрытия.
— Ага, отлично.
Лебедев уехал, понимая, что все организовано так, что ему, в сущности, делать нечего. Что ж, вероятно, в этом и состоит искусство штабного офицера — организовать дело так, чтобы оно двигалось без него, а ему оставалось только контролировать.