— Кажется, — спокойно ответил Каширин. — Вы видели сегодняшнюю сводку ночных наблюдений?
— Нет еще…
— Жаль… Я проанализировал записи наблюдателей на всех участках во время выхода второй, третьей и четвертой групп. И вот вам еще одна закономерность: на всех пригодных для перехода участках передовой, точнее, за ними наблюдатели отмечали шум машин. Мне уже вчера казалось, что противник знает, что пойдет разведка. Но не знал точно, где именно и когда. Поэтому заранее выставлял засады на всех возможных маршрутах.
— Это подтверждает, что шпион или шпионы не знали точного маршрута и времени выхода группы.
— Похоже… Но поскольку это говорю я, а нам выгодно такое поведение противника, это соображение сомнительно. Вы не сообщили нам о группе Зюзина, но я организовал проверку легенды. И вот что получилось: шум моторов был слышен и на зюзинском маршруте, и на маршруте третьей группы. Мало того, шум наблюдался не только сегодняшней ночью, но и прошлой. Похоже, что противник ждал Зюзина в двух местах двое суток.
Лебедев прищурился и вгляделся в карту. Коньяк растекся по жилам, взбодрил, и майор обрел привычную способность мыслить остро и стремительно.
— А на маршруте второй группы шум моторов не обнаруживался?
— Нет. И я думаю, вот почему: он проходил как раз посередине. Моторизованные группы противника в случае нужды могли немедленно перекрыть второй маршрут хоть справа, хоть слева.
— Логично.
— И еще. Вторая группа была самая мощная. Противник имел возможность считать, что мы будем наращивать состав разведывательных групп, поэтому третью и четвертую встречал усиленными моторизованными отрядами. Учтем, что перед нами до сих пор стояли обычные пехотные дивизии, а для создания моторизованных подвижных отрядов необходимо немалое количество колесных боевых машин. Или хотя бы транспортных. Вы — разведчик. Как, по-вашему, смог бы противник сделать это?
— В принципе, конечно, да. Но это означало бы, что он вынужден был снять, например, арттягачи и транспортные машины с разных участков, сосредоточить их в одном месте и все время держать в состоянии готовности. По крайней мере с вечера. Это означает и другое: боевые части хоть на время, но рисковали остаться без транспорта. Не думаю, чтобы осторожные командиры немецких дивизий пошли на это, они, как правило, свято берегут неприкосновенность своих частей и не терпят передачи боевой техники в чужие руки. А без этого нельзя собрать единой подвижной группы. Да не одной, а по крайней мере двух!
— Вот-вот! Я тоже тут считал и пересчитывал. В принципе, конечно, возможно. Машин у них много. Хотя именно вот это обстоятельство — гонор старших офицеров, помноженный на вполне законную тревогу за боеготовность своих частей, — мне кажется, не столько исключает, сколько затрудняет решение такой задачи. Поэтому хоть и осторожно, но можно предположить, что в зоне неудачных действий нашей разведки и в самом деле появились новые части. Скорее всего, моторизованные или танковые.
— Добавим еще манеру действия: одновременное включение фар десятков машин — прием, доступный только там, где противник не рассчитывает на сопротивление мощной артиллерии. Насколько мне известно, так немцы действовали во Франции, в Югославии…
— У нас на это рассчитывать они не могли. Артиллерии у нас достаточно, — прищурился Каширин.
— В принципе да… Но ведь группы, попавшие в моторизованную засаду, артиллерией не поддерживались. Мы ведь не хотели привлекать внимания. Поэтому, осмыслив нашу тактику, с группой Зюзина противник поступил смелее — включил фары. И еще мне кажется…
— Ну? — подался вперед полковник. — Может быть, наши мысли совпадут. Мне тоже начинает казаться…
— Мне кажется, что на маршруте Зюзина они ждали более мощную группу.
— Верно! Слишком уж много машин и прочесывающего огня. Других догадок нет?
— Нужно подумать…
— Выскажу свою. Мы, контрразведчики, естественно, изучаем тактику гестапо, СД, абвера — наших главных противников. Они занимаются разведкой против нас и карательными операциями, И мне кажется, что вот эта тактика — ослепление противника на маршруте — является тактикой карательных частей. Тех, кто воевал против партизан. Причем наверняка в сильно пересеченной местности: горной, горно-лесистой или что-либо в этом роде. Видите, мы опять подходим к мысли, что действовали свежие части, незнакомые с местными условиями, но имеющие опыт карательных действий. Причем довольно крупных. Где могли быть такие действия? У нас — в Карпатах, еще в Югославии, частично во Франции. Я убежден, что старые, так сказать, местные части противника, такую тактику применить не могли. Она им чужда. У них не родилось бы и мысли включать фары. А эти работали точно. Привычно точно! По схеме: предатель сообщил примерный маршрут, выставили засаду, твердо веря в свою безнаказанность, и по всем правилам карательной науки расстреляли разведчиков, как расстреливали партизан, прочесали лес и удалились — других сведений нет, тактика противника известна. Сделали дело — можно отдыхать.
— Что ж… — усмехнулся Лебедев, — картина впечатляющая и позволяет сделать по крайней мере три вывода. Первый. Существует некий, не слишком осведомленный, но удивительно оперативный шпион. Он следит за нами, наших замыслов в точности не знает, но ухитряется их разгадывать. Хотя бы потому, что наша тактика, надо признать, оказалась шаблонной. Все четыре поисковые группы отправлялись в спешке и примерно на один манер.
— Согласен.
— Вывод второй. Перед нами появились свежие танковые или моторизованные части противника, прошедшие школу карательных операций. Предположительно из Франции или Югославии. Это мы, кстати, проверим и через штаб фронта и через Москву.
— Да. И поскорее. Если это подтвердится, гибель разведчиков в какой-то мере окупится.
— Наконец, третий вывод. Провал первой группы — случайность. Но по каким-то признакам умный немецкий офицер, разведчик или контрразведчик, нащупал в этой случайности закономерность. Мне кажется, что прибывший этого сделать не мог. Работает тот, кто постоянно следит за нами в кто, с одной стороны, свыкся с нашей тактикой, а с другой — нащупал ее слабые стороны. Значит, между прибывшими частями и давно стоящими здесь установлен прочный контакт.
— Не улавливаю причин.
— Весь район поймы в течение всей минувшей гнилой зимы и весенней распутицы для серьезных боевых действий был практически непригоден. Противник отвел оттуда основные войска. Может быть, на отдых, может быть, в резерв, чтобы в случае нужды вновь занять позиции вдоль поймы. Поздняя весна и начало лета были сухими. Пойма обезвожена. Мне даже кажется, что она выдержит танки, а при незначительной инженерной подготовке — саперы без труда наведут переправы — и колесные машины. Значит, пойма на данном этапе является идеальным местом для внезапного удара — как нашего, так и противника. И я не удивлюсь, если прибывшие танковые или моторизованные части нацелены именно на нее. Они, вероятно, стоят на расстоянии короткого броска-перехода от поймы и ждут своего часа. В этих условиях высылка моторизованных отрядов-засад является прекрасной тренировкой для войск, прибывших на новый театр военных действий, и освоения колонных путей выдвижения на рубеж атаки в ночных условиях.
— Правильно, — согласился подполковник. — В выводах мы сошлись. Что будем делать?
— Вы, видимо, искать осведомителя. Мы — немедленно сообщим и перепроверим свои догадки. Мне кажется, что и командующий фронтом и наш командующий потому так настойчиво высылают разведку, что опасаются именно этого варианта.
— Опять все правильно. Поэтому очень прошу: отвлекитесь от своих прямых дел и подумайте за нас, грешных. Осведомитель, шпион, все-таки существует. Оглянитесь свежим взглядом, проанализируйте. Ведь все мы в нашей жесткой обороне несколько успокоились. И вот результат: противник нас обошел. Дело-то в конечном счете одно делаем.
Майор не успел согласиться, потому что зазуммерил телефон. Каширин взял трубку привычным, даже несколько ленивым жестом, но сейчас же подтянулся и коротко бросил:
— Есть! — Он встал, одернул китель и повернулся к Лебедеву: — Обоих немедленно к командующему.
8
Матюхин слушал немецкую линию и продолжал удивляться: она молчала. Кроме далекого радио, ни одного слова — ни немецкого, ни русского. И вдруг в трубке что-то звонко щелкнуло и девичий голос — тоже звонко и весело — прокричал:
— Нина, передай Маше, что Дуся благодарит за огурцы!
— Передам. Что у вас?
— Тишина. Дуся говорила, что пойдет к старшине и достанет полотенцев для вашей бабки.
— Женя, ты там возле разведчиков крутишься, достала бы у них немецкую самописку.
— Ладно. Звони! Двадцать второй! — Голос телефонистки вдруг стал вредным и злым. — Что вы шумите? Сейчас дам вам Семнадцатого.
В трубке опять щелкнуло, и Матюхин сразу понял все. Так вот почему противник мог знать о проходе поисковых групп! Постоянная гражданская телефонная линия, оказывается, не была разрушена. Она действовала! И действовала в обе стороны! Видимо, немцы, когда отходили — да что там отходили, они же здесь драпали! — забыли или не захотели разрушить ее или хотя бы оборвать. Обычно они такими линиями не пользовались, у них своя, военная связь. Наши, когда заняли село, восстановили коммутатор, а дальше, видимо, не проверили. Зачем? Линия идет через болото, к немцам… Кому в голову придет звонить противнику? А фашисты, когда начали прикрывать пойму, а может, и раньше заметили, что идущая через их оборону линия действует. Вот и решили подслушивать. Правда, действовать линия могла только при определенном переключении на коммутаторе. Конечно, эти переключения учтены противником, и там, в Радове, на таком же коммутаторе сидят телефонисты и аккуратно записывают вот такие, пусть отрывочные, поначалу кажущиеся непонятными переговоры телефонисток. Многого они, понятно, услышать не могли — разговоры велись в основном тыловые: в армии ведь специальные линии, — да и подслушивать они могли только тогда, когда телефонистки выходили напрямую, что бывает редко, И все-таки кое-какие сведения они, видимо, получили. На столе у опытного, обладающего аналитическим умом разведчика эти отрывочные, беспорядочные разговоры телефонисток, сопоставленные с другими данными, постепенно превратились в точные сведения…
Матюхин был уверен, что именно так, из безобидной девичьей болтовни телефонисток двух разных коммутаторов, немцы узнавали о предстоящих выходах советских разведчиков и принимали свои меры.
На мгновение ему захотелось взвыть от жестокой обиды. Подумать только, из-за того, что какой-то олух не проверил, отключена ли уходящая к противнику линия — а отключить-то ее пара пустяков, — оттого, что не ведающие об этом девчонки-телефонистки в свободную от нудной службы минуту делятся между собой местными новостями и тем скрашивают свою в общем-то суровую жизнь, погибли люди. И какие люди! Ведь для всех групп выбирали самых лучших разведчиков.
Матюхин подозвал Сутоцкого и рассказал ему о своих подозрениях. Сутоцкий взвился, стал ругаться, обещая, если вернется, покалечить и беспечных связистов и болтливых телефонисток. Слушая его, Матюхин понимал товарища, потому что сам был настроен так же. Но Сутоцкий вдруг умолк на полуслове и растерянно произнес:
— Так ведь это же связь!
— Не понимаю…
— А что же тут понимать? Раз немцы слушают наших, то и мы отсюда сможем поговорить…
— Подожди, Коля… Дай отдышаться… Однако если я передам туда, то… то ведь и немцы услышат?!
— Да зачем им слушать?! Отключим на время линию на н и х — и все дела!
Матюхин некоторое время недоуменно смотрел на Сутоцкого, потом понял его и облегченно рассмеялся:
— Принято! Давай быстренько составлять телефонограмму.
Обсуждая каждое слово, они составили донесение, и Сутоцкий предложил:
— Делаем так: я залезаю на столб, делаю раскрутку стыка. Как только ты услышишь голос этой… девчонки — даешь мне сигнал. Я отключаю линию на н и х, и ты передашь. Потом опять соединяем…
Прошло не менее получаса, прежде чем неизвестные разведчикам Нина и Женя снова соединились. Матюхин махнул рукой, и Сутоцкий разъединил провода, идущие на Радово.
— Девочки, — взмолился Матюхин. — Дело крайней важности. Может, и ваша жизнь от этого зависит.
— Кто говорит? — заволновались девчонки.
— Разведчики Лебедева. Если вы комсомолки и патриотки, немедленно запишите, что я продиктую, и передайте начальству. Оно знает, что нужно предпринять. — Телефонистки растерянно молчали. — Девочки, миленькие, родненькие, время не ждет. Ради нашей победы записывайте! — умолял Матюхин, опасаясь, что так неожиданно найденная связь из-за девичьей трусости или несообразительности прервется.
Но телефонистки поняли: если так просят, значит, дело серьезное. По женской логике они, конечно, прикинули, что им будет, если они поддадутся на провокацию, но в то же время решили, что ничего им не будет: слушают и записывают двое.
Почти в один голос они сказали:
— Диктуйте, записываем.
Матюхин продиктовал донесение и добавил:
— Если выберемся, с нас трофеи. Привет Дусе.
Он махнул рукой, и Сутоцкий быстро сделал скрутку на телефонных проводах. Спустившись, он сказал:
— Знаешь, а нам нужно рвать отсюда. Все-таки при разъединении и соединении наверняка были щелчки и шумы. А главное, прекратились радиопередачи. Это может насторожить противника.
— Так или иначе смываться придется: нужно пощупать немцев еще где-нибудь.
Они подхватили телефонный аппарат и пошли в глубь леса, наискосок от Радова, как раз в том направлении, где, как показал Курт, стояли мотострелки, прибывшие из Франции.
9
В избе командующего армией толпились офицеры, которых ни Лебедев, ни Каширин не знали, — летчики, связисты, танкисты. Они равнодушно посмотрели на майора и подполковника, без особого почтения пропустили их в горницу.
В горнице кроме командующего находились начальник штаба и член Военного совета, начальники «Смерша», разведотдела, тыла и связи, командующий воздушной армией, с которой постоянно взаимодействовала общевойсковая армия. Прибывшие доложили о себе и вытянулись у порога. Командующий строго спросил:
— Что придумали?
Каширин незаметно толкнул локтем Лебедева, и майор коротко доложил об их общих выводах. Командующий молча кивнул начальнику штаба, тот протянул Лебедеву бумагу:
— Читайте оба.
Каширин наклонился к плечу Лебедева. Зазуммерил телефон. Авиационный генерал рывком снял трубку:
— Да-да! Я же приказал: немедленно, и всех.
«Товарищ майор Лебедев, — читали Лебедев и Каширин. — Задание выполняется. Северо-восточнее Радова, в лесах, танковая дивизия (бригада) эсэсовцев. Прибыла с юга — крепко загорелые. Юго-западнее Радова — мотострелковая дивизия, прибыла из Франции — меняют французский коньяк, — возможно седьмая. Постоянные жители получили отдельный самоходный полк, откуда — не знаем. Поддерживающие их танкисты получили пополнение техникой. Сегодня саперы проводили рекогносцировку колонных путей в направлении поймы — маршрут Зюзина. Может быть, выйдем разными средствами на связь ночью. Матюхин, Сутоцкий».
Когда Лебедев вернул бумагу начальнику штаба, командующий спросил:
— Вы верите этому сообщению?
— Оно совпадает с нашими умозрительными выводами. Но… В такую удачу трудно поверить.
— Каким образом двое солдат, причем уцелевших от явного разгрома и избежавших отлично организованной засады, могли получить эти сведения? И могли ли вообще?
— Удача не исключается. — Лебедев пожал плечами и попросил обратно донесение. — Но выводы… выводы зрелые. Разрешите посмотреть карту? — Он подошел к столу командующего и прикинул расстояние до Радова, расположение дорог и просек, все, что знал о противнике, и решил: — Полагаю, что, если им повезло, они могли получить эти сведения.
— От кого? Кто именно?
— Скорее всего, Матюхин.
— Тот, что бежал из плена?