– Дедушка Кога? Ты как сюда попал? – удивился Чумбока.
– Я торопился, чтобы рассказать тут новости, – отвечал старик, – что едете вы, что надо хорошо встретить! Протоками раньше проехал. Только немножко замерз.
Когда сели за столик и собрались почти все жители стойбища, Кога потихоньку сказал Чихачеву:
– Все здешние люди сухари очень любят!
Чумбока испуганно глянул на Николая Матвеевича, Афоня с гневом – на Чумбоку, тот – на Когу.
Чумбока стал уверять старика, что сухарей больше нет.
– Нет, надо их угостить! – сказал Чихачев, догадавшись, о чем речь. Он развязал мешок сам и роздал всем по сухарю.
Через неделю приближались к устью Горюна. Ехать на нарте нельзя, снег рыхлый, велики сугробы, собакам трудно, приходится помогать. У Чихачева сбиты ноги. Сухарей осталось десятка два. Афоня отказался от своей порции.
В одной из деревень остановились отдыхать на два дня. Чумбока, желая искупить свою вину и пополнить запасы продовольствия, сходил с хозяином на берлогу и убил медведя. Теперь есть свежее мясо, но зверь царапнул Чумбоке ногу, она болит.
Надо спешить. Еще неизвестно, когда доберешься в Де-Кастри. Чихачев помнит приказ: там надо весновать, сделать опись залива. Могут появиться иностранные суда. Невельской твердит, что весной можно ждать описной эскадры у этих берегов. Дело свое Чихачев исполнил на Горюне и на Амгуни добросовестно. Но часто приходило на ум, что все это выше сил человеческих. Мешок пуст. Вокруг на тысячи верст ни горсти муки, ни единой пекарни. Опять метет пурга. Вовремя, вероятно, не выехать из этой деревни. Разбирала досада на Невельского.
Наконец все прояснилось, ветер стих, солнце засверкало на снегу. Путники снова побрели, пробивая упряжке дорогу своими лыжами.
Вечером опять ночлег в деревне. Тут почти устье Горюна. У одной из юрт стоят широкие нарты, на них – тюки и сверху красная дуга. Сытые, рослые собаки залаяли басами на приехавших.
– Пистолеты у тебя, Николай, заряжены? – спросил Чумбока.
– Заряжены.
– Маньчжуры тут. Это их собаки.
Чихачев не боялся. Он устал и так раздражен, что готов хоть сейчас драться и стрелять. Напади только маньчжуры, он бы им показал! Но он понимает, что надо терпеть, не драться, а завязывать дружбу, договариваться о торговле, как велено.
Вышли маньчжуры с косами и в шапочках. Они сами испуганы и усиленно кланяются. Один из них, Тин Фа, румяный толстяк, улыбается широко.
– Знакомая компания! – воскликнул Чумбока.
– Встречал их прежде? – спросил Чихачев.
– Встречал. На Тыре, когда там был капитан. Они купцы, путешествовали вместе, знакомы с Геннадием Ивановичем. И Афоня их знает.
Чихачев почувствовал, что тут надо держать ухо востро.
– Так ты из Иски? Капитана приятель? Ое-ха! Пойдем к нам в гости, будем тебя угощать, – говорил худой усатый маньчжур в длинном черном ватном халате.
В юрте на столике водка и табак. Николаю Матвеевичу подали горячие паровые пампушки, кашу с маслом. Ургэн – высокий усатый маньчжур в черном халате – велел работнику достать в одном из мешков и разморозить курицу.
«Какая роскошь!» – думал Чихачев, невольно проникаясь симпатией к новым знакомым. Маньчжуры путешествовали с комфортом, у них было все. А у него нет ничего, он голоден, товары почти все распроданы и раздарены. Надо как-то заинтересовать маньчжуров, убедить, что с русскими меняться выгодно, что у них есть нужные для маньчжурских купцов вещи.
Чумбока расспросил здешних жителей, которые тоже приходились ему родственниками, ругают ли эти маньчжуры русских. Гольды ответили, что маньчжуры про русских ничего не говорили. Чумбока прекрасно понимал маньчжурский язык, который знал с детства. Он оказался отличным переводчиком, передававшим все оттенки речи.
– Капитан обещал нам на Тыре выбрать хорошее место, где мы могли бы с вами съезжаться для торговли и размена товаров, – говорил Чихачеву худой Ургэн. – Почему же до сих пор это не сделано? Мы видели ваше красное сукно и ситец. Они очень хороши. Капитан говорил, что вы могли бы привозить нам моржовый зуб. Где все это? Если ты приехал торговать, то где же твои товары?
– Мы уже все распродали, – пустился Чумбока на выручку своего начальника.
Маньчжуры смотрели с некоторым недоумением. Чумбока догадался, что они заметили пустые мешки. Если бы продались товары, в мешках были бы меха.
– Мы все давали в долг, мехов не брали, – пояснил гольд.
Тин Фа сказал, что так и с ним бывало: раздавая товары в долг, он возвращался с пустыми нартами, сам голодный. Именно в это время, весной, когда почти все лучшие меха уже скуплены! И Тин Фа прелюбезно улыбнулся.
Сказано это было с таким выражением, что не поймешь, всерьез он поверил или с очень большим тактом помог Чихачеву выйти из затруднительного положения, оставаясь, однако, при своем мнении.
Но на случай встречи с маньчжурами у Чихачева было красное сукно. Оно извлечено сейчас из мешков, к восторгу покупателей.
– Что тебе надо, Николай, за это, какой товар? – спрашивал Тин Фа.
– Соболей и водку!
Маньчжуры сказали, что все это есть у них.
От вина у Чихачева горели щеки и уши. Маньчжуры наперебой выказывали ему дружбу. Они сказали Чихачеву, что готовы выручить его и отдать ему часть своего продовольствия в долг. Чихачев отказался, заметив, что навстречу ему идет целый обоз нарт со всеми припасами.
Маньчжуры знали про восстание на Вайде и уверяли, что Чжан Сину не сочувствуют.
– Он настоящий хунхуз! – сказал Тин Фа.
Чихачев не особенно доверял собеседникам. Однако было очевидно, что ссоры они не хотят. Он рад был, что встретил их. «Но что же мы срамимся! – думал он. – После всех наших обещаний и заверений, что край наш, что мы тут торгуем и всех защищаем, являюсь я, полуживой от голода… Что же думает Невельской? Нет, он должен был предвидеть. Стыдно!»
Чихачев старался не показать купцам, что голоден, ел немного и как бы неохотно. Купцы напились, обнимали его, подарили ему веер, трубку, кольцо и серебряную монету. Уговорились, что весной русские приедут с товаром на устье одной из верхних рек.
У маньчжуров с собой оказались книги и пекинская газета, вся заполненная официальными распоряжениями, которую они, видимо, недавно получили, так как несколько раз вытаскивали ее, показывали друг другу и обменивались мнениями. Оказалось, говорили с энтузиазмом о каком-то новом богдыханском указе.
Чумбока и это перевел.
По всему видно, купцы – грамотные люди. Дело ведут умело и умно. Но жестоки и беспощадны с туземцами.
– При русских, – уверял Чумбока, – это скрывается, а на самом деле относятся к гилякам, как к собакам, или еще хуже.
«В самом деле, – думал Чихачев, – гиляки и гольды должны страшиться их».
Утром, желая освежиться, Чихачев вышел из юрты, разделся до пояса и натер грудь снегом. С утра подвыпившие маньчжуры вышли следом. Увидев его голое тело, Тин Фа стал хватать Чихачева, пытаясь щекотать грудь, и завизжал от удовольствия. Николай Матвеевич оттолкнул его, но маньчжуры спьяну лезли как безумные. Ему надоела их назойливость, и он, рассердившись, но как бы шутя схватил самого рослого за плечи и с размаху кинул его плашмя в сугроб, а за ним в кучу полетели и другие.
Прикатил еще один маньчжур с работниками. Он рослый, с широким лицом, с колючими усами.
«Опять знакомое лицо!» – подумал Чихачев, войдя в юрту.
– Николай! – воскликнул маньчжур. Глаза его сверкнули странно, он тут же погасил их блеск и широко улыбнулся.
– Вот так встреча! Как ты здесь?
– Ох-ха! – воскликнул маньчжур подобострастно. – Торгую русским товаром, который наменял у вас на Искае. Всем хвалю.
Это был Мунька. Когда его отпустили из Петровского, Невельской сказал, что разрешает по-прежнему торговать всюду, где он захочет, но чтобы не смел обижать больше никого. Маньчжур опасался, что это хитрость. «Буду ждать», – решил он. Однако он был очень рад, что остался жив и здоров. В лавке у русских он набрал товара в обмен на свои меха, которые привез ему приказчик, предполагая, что русские потребуют выкуп.
Маньчжуры тут же попросили Муньку показать русские товары. Они зашумели, рассматривая сукно и фланель, ножи, топоры.
Вечером усатый маньчжур Ургэн рассказывал Чихачеву, что в верховьях реки уже тепло, что там прошел лед, что у Сансина чистая вода. А еще выше все цветет, и крестьяне посеяли рис и пшеницу.
– А у вас, в Иски, очень плохое место. Там еще долго будет зима.
В свое время он это же говорил Невельскому.
Чихачев сказал, что согласен, русские сами виноваты, что до сих пор не выбрали место для торговли. Он обещал, что все передаст Невельскому и что поедут из Петровского и Николаевского все купцы на общий торг. Потом полушутя спросил Муньку, будет ли тот опять бунтовать. Маньчжуры громко засмеялись над Мунькой, но иногда Чихачев перехватывал их серьезные и косые взгляды. На всякий случай и у него, и у проводников оружие было наготове и на ночь сговорились по очереди не спать.
На другой день, дружески простившись с купцами и сказав, что ему надо спешить за товаром, Чихачев выехал на Амур и по дороге, накатанной нартами, поехал вниз, по направлению к озеру Кизи. Он испытывал такое чувство, как будто ехал по знакомым и родным местам, хотя никогда тут прежде не бывал. Каждая черная точка, видимая вдали, казалась ему нартой из обоза Алексея Петровича, посланной навстречу.
Глава одиннадцатая
Путешествие Березина
«А на посту людишки что-то затевают!» – возвращаясь мысленно на Николаевский пост, думал Березин, мчась в нарте мимо сверкавших на солнце торосов и кутаясь в свой белый бараний тулуп, который он выменял у маньчжура.
Березин сдал пост Бошняку, возвратившемуся с Сахалина, и выехал с топографом Поповым, взяв с собой для охраны трех надежных казаков, один из которых – якут Иван Масеев – знал по-гиляцки, а другой – Парфентьев – был силачом.
Дорога знакомая, Березин ездил тут нынешней зимой. Во всех деревнях у компанейского человека друзья и знакомые, и все рады его приезду.
Геннадий Иванович желает, чтобы непрерывно, в разных направлениях ездили приказчики и офицеры, производили съемку и торговали, показывая этим, что край наш, что мы защищаем туземцев, и он твердит: «Их надо приучать к русским товарам, хоть это и в ущерб казне и Компании…»
Все бы ладно, да сами голодаем! И на посту дела неладные творятся. Бошняк вернулся с Сахалина хворый, непривычен к таким поездкам. Он не усмотрит за варначьем, которое есть в постовой команде. А у Березина глаз наметан.
В Николаевске такая же казарма, как в Петровском. Кругом лес порублен, сделана засека. Стоит часовой, пушка, вышка… Снаружи все хорошо, а вот что внутри…
«Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь! – Березин побыл начальником поста недолго, но многое учуял. – Непонятный человек Салов. Мне кажется, нечист, хотя и ни в чем не замечен. А сердце мое чует! Дал промашку Геннадий Иванович, пустил щуку в воду, назначил Салова в Николаевск, а тот сразу согласился и лыжи навощил. Что там будет? Не свернут ли они птенцу голову? Да и птенец-то хворый. А люди вокруг него лихие».
Березин осторожно открыл свои подозрения Бошняку, но что толку! Тот слышать не хочет и говорит про людей, что они герои-великомученики!
Березин отправился в поездку с большой охотой. Встретить Чихачева и побывать с ним в Де-Кастри – это ли не дело! Березину нравится, что залив называется по-французски – Де-Кастри. Правда, есть натуральное наименование – Нангмар. Ах, господа-птенчики любят стрекотать по-французски. Леший его бей, побывает Березин и в Де-Кастри!
У Алексея Петровича есть с собой спиртик, по дороге встретятся друзья, маньчжуры, и, если удастся, наменяет еще. Муньку бы встретить! Магарыч с Муньки! А с Мунькой можно подсыпаться к гилячкам. Но пока Березин крепится и помнит заклятие Невельского – не пить.
Лучший лес в Николаевске когда заготовлен? При Березине. Лучшая партия рабочих в Петровском чья? Березинская! Кто начал торг с гиляками? Березин. Ни с гиляками, ни с иностранцами, ни с самими маньчжурами Березин никогда еще не оплошал и рылом в грязь не ударил.
Среди матросов есть балованные и даже порченые. На рубке леса они роптали, почему, мол, над ними поставили командовать простого мужика. Это им лес рубить не хотелось. Березин понял их недовольство, и хоть он мужик, а не офицер, но с матросами не церемонился. Где надо – давал им тычка в зубы; мало важности, что они бывали в Англии, а он мужик, – попробуй березинского кулака! Это же кобылка – охотские штрафованные!
Был там один матрос с «Байкала». Невельской его всегда хвалил и ставил в пример. Геннадию Ивановичу по душе, что матросы на воде смелые, моря не боятся. Правда, так. Но лучше бы они боялись моря. И Геннадий Иванович не знает, что его любимец Шестаков снюхался с охотскими. Не знает ничего Геннадий Иванович, а известить его нельзя. Да он и не поверит, так как нет никаких доказательств! И у Березина не было времени проследить как следует. Он сказал Бошняку, а тот – в амбицию: не может, мол, быть.
А в Николаевске быть бунту похуже маньчжурского. Люди есть недовольные, и хотя они все сохраняют в тайне, но Березин не гуран, видит насквозь и еще, как говорится, под землю на два аршина, и от него ничего не утаишь. «Уж по одному взгляду я, Геннадий Иванович, знаю, что человек задумал», – представлял он себе будущий разговор с Невельским. «Ну как вы, Алексей Петрович, можете по взгляду? – слышался укоризненный и недовольный ответ Невельского. – Не так ведь легко в нашей экспедиции, – продолжал воображаемый капитан, – на людей ложится вся тяжесть». – «А вот посмотрите, как они эту тяжесть с себя снимут. Скинут ее в море, как лед пройдет!» Березин на них еще не доносил. Да пока лед, никто ничего не осмелится. А будет бунт в Николаевском – будет и в Петровском. Вот когда вспомнят о Березине!
Вчера в канун отъезда слыхал опять разговоры матросов, что где-то живут русские на Амуре, никого над собой не знают. А охотский матрос Сенотрусов с товарищами Сокольниковым и Дайноковым – с ними был Шестаков – прямо спросили Березина, правда ли, что Орлов ездил в экспедицию и узнал, что есть селение беглых русских. Толковали, что селение русских есть в теплой стране, в верховьях Амура, а другое – на Сахалине и что там наши беглые живут вместе с англичанами, а те женаты на японках.
Шестаков удалой и смелый. Сокольников тоже не уступит ему. Летом был на шлюпке загребным, с мичманом ходил на китобоя. Было это еще в Петровском, до того, как направили его в Николаевск. Пришел с китобоя и говорит, как, мол, славно живется людям у американцев. И он этого до сих пор не забывает и вспоминает в казарме. Мол, у американцев, наверно, хозяева добрые. Он и с китобоями лопотал, говорят, что-то. А Невельской все хвалит его за способности. На все руки, мол!
Березин нынче сам слыхал, как Сокольников в лесу сказал товарищам с досадой:
– Мы, воинские, должны знать ружье, а не топор. А какое право имеет мужик заставлять нас рубить лес? Да еще тыкать кулаком в зубы! Почему нас морят голодом, а за наш счет кормят гиляков?
Березин подозревает, что разговоры про селение беглых русских на Амуре ведутся для отвода глаз. А селение англичан, женатых на японках, – сказочка, а на самом деле метит эта компания совсем на другое.
Дисциплина в экспедиции, как и всюду в армии и на флоте, должна быть строгая. А офицеры-птенчики слабы. Невельской больше грозит, чем порет. Другой бы драл команду как Сидоровых коз, а держал язык за зубами. Катя его нежно просит людей не наказывать. Но такие разговоры, какие есть между людьми в Николаевском посту, по уставу не полагаются. А люди ведут их и смущают других. Березин дал тычка одному, другому, но и он не хочет за других стараться и лезть в петлю. Приходится быть осторожным, хотя при случае он перетряс бы всю николаевскую команду, как старый тюфяк. А Салов что? Он увертлив. Словно и не видит и не слышит. А услышит, когда ему прямо в рыло говорят, – покричит, погрозит, но сделает вид, что не понимает, куда дело клонится.