— Но почему он непременно должен это потерять?
— Потеряет, обязательно потеряет, — сказал майор, продолжая смотреть в стену. Потом перевел взгляд на аппарат, выдернул из него свою усохшую руку и с ожесточением хлопнул ею по бедру. — Потеряет! — почти выкрикнул он. — Не спорьте со мной! — Он позвал фельдшера, обслуживавшего аппараты: — Да остановите вы эту чертову штуковину!
Майор пошел в другой кабинет, где проводили световые процедуры и массаж, и я услышал, как он спросил врача, нельзя ли ему воспользоваться телефоном, после чего закрыл за собой дверь. Я сидел уже на другом аппарате, когда майор вернулся. На нем были плащ и кепи. Он подошел прямо ко мне и положил руку мне на плечо.
— Простите, — сказал он, потрепав меня по плечу здоровой рукой. — Я был непозволительно резок. У меня только что умерла жена. Вы должны извинить меня.
— О… — сказал я, искренне ему сочувствуя. — Какое страшное горе.
Он стоял, закусив нижнюю губу.
— Это очень тяжело, — сказал он. — Никак не могу прийти в себя.
Он смотрел мимо меня в окно. Потом заплакал.
— Совершенно не могу с этим смириться, — сказал он и всхлипнул. И так, не переставая плакать, уставившись в никуда, не теряя военной выправки, с лицом, мокрым от слез, кусая губы, он прошел мимо всех этих аппаратов и скрылся за дверью.
Врач рассказал мне потом, что жена майора, которая была очень молода и на которой он не женился до тех пор, пока не был окончательно комиссован по инвалидности, умерла от пневмонии. Она болела всего несколько дней. Никто не ожидал, что она умрет. Майор не приходил в госпиталь три дня. Потом явился в урочное время с черной повязкой на рукаве кителя. За время его отсутствия по стенам были развешены снимки различных ран до и после лечения с помощью здешних аппаратов. Напротив того места, где обычно сидел майор, висели три фотографии таких же усохших, как у него, и полностью восстановленных рук. Не знаю, где врач их раздобыл. Мне было доподлинно известно, что мы первые, на ком эти аппараты испытывают. Фотографии не произвели на майора никакого впечатления, потому что он смотрел мимо них, в окно.
Переводчик: И. Доронина
3. БЕЛЫЕ СЛОНЫ
Холмы по ту сторону долины Эбро были длинные и белые. По эту сторону ни деревьев, ни тени, и станция между двумя путями вся на солнце. Только у самого здания была горячая тень, и в открытой двери бара висел занавес из бамбуковых палочек. Американец и его спутница сидели за столиком в тени здания. Было очень жарко. Экспресс из Барселоны должен был прийти через сорок минут. На этой станции он стоял две минуты и шел дальше, в Мадрид.
— Чего бы нам выпить? — спросила девушка. Она сняла шляпу и положила ее на стол.
— Ужасно жарко, — сказал мужчина.
— Давай выпьем пива.
— Dos cervezas, — сказал мужчина, раздвинув занавес.
— Больших? — спросила из-за двери женщина.
— Да. Две больших.
Женщина принесла две кружки пива и две войлочных подставки. Она положила их на стол, поставила на них кружки с пивом и взглянула на мужчину и девушку. Девушка смотрела вдаль, на гряду холмов; они белели на солнце, а все вокруг высохло и побурело.
— Словно белые слоны, — сказала она.
— Никогда не видел белых слонов. — Мужчина выпил свое пиво.
— Где уж тебе видеть!
— А почему бы и нет? Мало ли что ты говоришь, это еще ровно ничего не значит.
Девушка взглянула на бамбуковый занавес.
— На нем что-то написано. — сказала она. — Что это значит?
— "Anis del Toro". Это такая водка.
— Давай попробуем.
— Послушайте! — позвал он.
Женщина вышла из бара.
— С вас четыре реала.
— Дайте нам два стакана Anis del Toro.
— С водой?
— Ты как хочешь? С водой?
— Не знаю, — сказала девушка. — А с водой вкусно?
— Недурно.
— Так как же, с водой? — спросила женщина.
— Да. С водой.
— Отдает лакрицей, — сказала девушка и поставила стакан на стол.
— Вот и все так.
— Да, — сказала девушка. — Все отдает лакрицей. Особенно то, чего так давно хотелось. Вот и с абсентом так было.
— Перестань.
— Ты сам первый начал, — сказала девушка. — Мне было хорошо. Я не скучала.
— Ну что же, давай попробуем не скучать.
— Я и пробовала. Я сказала, что холмы похожи на белых слонов. Разве это не остроумно?
— Остроумно.
— Мне хотелось попробовать эту водку. Мы ведь только и делаем, что ездим по новым местам и пробуем новые вина.
— Вот именно.
Девушка взглянула на холмы.
— Чудесные холмы, — сказала она. — Пожалуй, они вовсе и не похожи на белых слонов. Просто мне подумалось, что вот так же и те белеют сквозь деревья.
— Не выпить ли нам еще?
— Пожалуй.
Теплый ветер качнул к столу бамбуковый занавес.
— Хорошее пиво, холодное, — сказал мужчина.
— Чудесное, — сказала девушка.
— Это же пустячная операция, Джиг, — сказал мужчина. — Это даже и не операция.
Девушка смотрела вниз, на ножку стола.
— Ты сама увидишь, Джиг, это сущие пустяки. Только сделают укол.
Девушка молчала.
— Я поеду с тобой и все время буду подле тебя. Сделают укол, а потом все уладится само собой.
— Ну, а потом что с нами будет?
— А потом все пойдет хорошо. Все пойдет по-прежнему.
— Почему ты так думаешь?
— Только это одно и мешает нам. Только из-за этого мы и несчастны.
Девушка взглянула на занавес и, протянув руку, захватила две бамбуковые палочки.
— Так ты думаешь, что нам будет хорошо и мы будем счастливы?
— Я уверен. Ты только не бойся. Я многих знаю, кто это делал.
— Я тоже, — сказала девушка. — И потом все они были так счастливы.
— Если ты не хочешь, не надо. Я не настаиваю, если ты не хочешь. Но я знаю, что это сущие пустяки.
— А ты правда этого хочешь?
— Я думаю, это самый лучший выход. Но если ты сама не хочешь, то и не надо, я вовсе этого не хочу.
— А если я это сделаю, ты будешь доволен и все пойдет по-прежнему, и ты меня будешь любить!
— Я и теперь тебя люблю, ты же знаешь.
— Знаю. А если я это сделаю, то все опять пойдет хорошо, и если я скажу, что холмы похожи на белых слонов, тебе это понравится?
— Я буду в восторге. Я и сейчас в восторге, только теперь мне не до этого. Ты ведь знаешь, я всегда такой, когда нервничаю.
— А если я это сделаю, ты не будешь нервничать?
— Нет, потому что это пустяки.
— Ну, тогда я сделаю. Мне все равно, что со мной будет.
— То есть как?
— Мне все равно, что со мной будет.
— Но мне-то не все равно.
— Да, да. Но мне все равно, что со мной будет. Я это сделаю, и все будет хорошо.
— Если так, то я не хочу, чтобы ты это делала.
Девушка встала и прошла до конца платформы. По ту сторону линии были засеянные поля и деревья вдоль берегов Эбро. Вдали за рекой были горы. Тень от облака скользила по зеленому полю, и между деревьями виднелась река.
— Все это могло быть нашим, — сказала девушка. — Все могло быть нашим, но мы сами виноваты, что это с каждым днем становится все более невозможным.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что все могло быть нашим.
— Все и так наше.
— Нет. Не наше.
— Весь мир наш.
— Нет. Не наш.
— Мы можем поехать куда угодно.
— Нет, не можем. Теперь все это не наше.
— Наше.
— Нет. То, что раз упущено, никогда не вернется.
— Но мы еще ничего не упустили.
— А вот увидишь.
— Идем обратно в тень, — сказал он. — Не надо так волноваться.
— Я не волнуюсь, — сказала девушка. — Просто я все понимаю.
— Я не хочу, чтобы ты делала то, чего ты не хочешь…
— Или что мне вредно. Знаю. Не выпить ли нам еще пива?
— Хорошо. Ты должна только понять…
— Я понимаю, — сказала девушка. — Может быть, мы оставим этот разговор?
Они сели за стол. Девушка смотрела на выжженные склоны холмов за рекой, ее спутник смотрел на нее и на стол.
— Ты должна понять, — сказал он, — я вовсе не хочу, чтобы ты делала то, чего не хочешь. Если для тебя это так много значит, я готов пойти на это.
— А для тебя это ничего не значит? Мы бы как-нибудь справились.
— Конечно, значит. Только мне никого не надо, кроме тебя. Мне больше никто не нужен. И я знаю, что это сущие пустяки.
— Конечно. Ты знаешь, что это сущие пустяки.
— Ты можешь говорить что угодно, а я знаю, что это так.
— Можно тебя попросить об одной вещи?
— Я все готов для тебя сделать.
— Так вот, я тебя очень, очень, очень, очень, очень прошу замолчать.
Он ничего не ответил и посмотрел на чемоданы, которые стояли у стены. На них были ярлыки всех отелей, где они останавливались.
— Я не хочу, чтоб ты это делала, — сказал он. — Мне это вовсе не нужно.
— Я сейчас закричу, — сказала девушка. Из бара вышла женщина с двумя кружками пива и поставила их на промокшие подставки.
— Поезд придет через пять минут, — сказала она.
— Что она говорит? — спросила девушка.
— Что поезд придет через пять минут.
Девушка благодарно улыбнулась женщине.
— Я пойду перенесу чемоданы на ту сторону, — сказал он.
Она улыбнулась в ответ.
— Хорошо. А потом приходи обратно допивать пиво.
Он поднял тяжелые чемоданы и перенес их на другую платформу, по ту сторону станции. Он взглянул на пути, но поезда еще не было видно. Возвращаясь, он прошел через бар, где пили пиво ожидавшие поезда пассажиры. Он выпил у стойки стакан Anis del Toro и посмотрел на них. Все спокойно дожидались поезда. Он вышел, раздвинул бамбуковый занавес. Она сидела за столом и улыбнулась ему.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Прекрасно, — сказала она. — Все в порядке. Я чувствую себя прекрасно.
Переводчик: А. Елеонская
4. УБИЙЦЫ
Дверь закусочной Генри отворилась. Вошли двое и сели у стойки.
— Что для вас? — спросил Джордж.
— Сам не знаю, — сказал один. — Ты что возьмешь, Эл?
— Не знаю, — ответил Эл. — Не знаю, что взять.
На улице уже темнело. За окном зажегся фонарь. Вошедшие просматривали меню. Ник Адамс глядел на них из-за угла стойки. Он там стоял и разговаривал с Джорджем, когда они вошли.
— Дай мне свиное филе под яблочным соусом и картофельное пюре, — сказал первый.
— Филе еще не готово.
— Какого же черта оно стоит в меню?
— Это из обеда, — пояснил Джордж. — Обеды с шести часов.
Джордж взглянул на стенные часы над стойкой.
— А сейчас пять.
— На часах двадцать минут шестого, — сказал второй.
— Они спешат на двадцать минут.
— Черт с ними, с часами, — сказал первый, — Что же у тебя есть?
— Могу предложить разные сандвичи, — сказал Джордж. — Яичницу с ветчиной, яичницу с салом, печенку с салом, бифштекс.
— Дай мне куриные крокеты под белым соусом с зеленым горошком и картофельным пюре.
— Это из обеда.
— Что ни спросишь — все из обеда. Порядки, нечего сказать.
— Возьмите яичницу с ветчиной, яичницу с салом, печенку.
— Давай яичницу с ветчиной, — сказал тот, которого звали Эл. На нем был котелок и наглухо застегнутое черное пальто. Лицо у него было маленькое и бледное, губы плотно сжаты. Он был в перчатках и шелковом кашне.
— А мне яичницу с салом, — сказал другой. Они были почти одного роста, лицом непохожи, но одеты одинаково, оба в слишком узких пальто. Они сидели, наклонясь вперед, положив локти на стойку.
— Есть что-нибудь выпить? — спросил Эл.
— Лимонад, кофе, шипучка.
— Выпить, я спрашиваю.
— Только то, что я сказал.
— Веселый городок, — сказал другой. — Кстати, как он называется?
— Саммит.
— Слыхал когда-нибудь, Макс? — спросил Эл.
— Нет.
— Что тут делают по вечерам? — спросил Эл.
— Обедают, — сказал Макс. — Все приходят сюда и едят этот знаменитый обед.
— Угадали, — сказал Джордж.
— По-твоему, я угадал? — переспросил Эл.
— Точно.
— А ты, я вижу, умница.
— Точно.
— Ну и врешь, — сказал Макс. — Ведь он врет, Эл?
— Балда он, — ответил Эл. Он повернулся к Нику. — Тебя как зовут?
— Ник Адамс.
— Тоже умница хоть куда, — сказал Эл. — Верно, Макс?
— В этом городе все как на подбор, — ответил Макс.
Джордж подал две тарелки, яичницу с салом и яичницу с ветчиной. Потом он поставил рядом две порции жареного картофеля и захлопнул окошечко в кухню.
— Вы что заказывали? — спросил он Эла.
— А ты сам не помнишь?
— Яичницу с ветчиной.
— Ну разве не умница? — сказал Макс. Он протянул руку и взял тарелку. Оба ели, не снимая перчаток. Джордж смотрел, как они едят.
— Ты чего смотришь? — обернулся Макс к Джорджу.
— Просто так.
— Да, как же, рассказывай, на меня смотришь.
Джордж рассмеялся.
— Нечего смеяться, — сказал ему Макс. — Тебе нечего смеяться, понял?
— Ладно, пусть будет по-вашему, — сказал Джордж.
— Слышишь, Эл? Он согласен, пусть будет по-нашему. — Макс взглянул на Эла. — Ловко, да?
— Голова у него работает, — сказал Эл. Они продолжали есть.
— Как зовут того, второго? — спросил Эл Макса.
— Эй, умница, — позвал Макс. — Ну-ка, ступай к своему приятелю за стойку.
— А в чем дело? — спросил Ник.
— Да ни в чем.
— Ну, ну, поворачивайся, — сказал Эл. Ник зашел за стойку.
— В чем дело? — спросил Джордж.
— Не твоя забота, — ответил Эл. — Кто у вас там на кухне?
— Негр.
— Что еще за негр?
— Повар.
— Позови его сюда.
— А в чем дело?
— Позови его сюда.
— Да вы знаете, куда пришли?
— Не беспокойся, знаем, — сказал тот, которого звали Макс. — Дураки мы, что ли?
— Тебя послушать, так похоже на то, — сказал Эл. — Чего ты канителишься с этим младенцем? Эй, ты, — сказал он Джорджу. — Позови сюда негра. Живо.
— А что вам от него нужно?
— Ничего. Пошевели мозгами, умница. Что нам может быть нужно от негра?
Джордж открыл окошечко в кухню.
— Сэм, — позвал он. — Выйди сюда на минутку.
Кухонная дверь отворилась, и вошел негр.
— Что случилось? — спросил он.
Сидевшие у стойки оглядели его.
— Ладно, черномазый, стань тут, — сказал Эл.
Повар, теребя фартук, смотрел на незнакомых людей у стойки.
— Слушаю, сэр, — сказал он.
Эл слез с табурета.
— Я пойду на кухню с этими двумя, — сказал он. — Ступай к себе на кухню, черномазый. И ты тоже, умница.
Пропустив вперед Ника и повара, Эл прошел на кухню. Дверь за ним закрылась. Макс остался у стойки, напротив Джорджа. Он смотрел не на Джорджа, а в длинное зеркало над стойкой. В этом помещении раньше был салун.
— Ну-с, — сказал Макс, глядя в зеркало. — Что же ты молчишь, умница?
— Что все это значит?
— Слышишь, Эл! — крикнул Макс. — Он хочет знать, что все это значит.
— Что же ты ему не скажешь? — отозвался голос Эла из кухни.
— Ну, как ты думаешь, что все это значит?
— Не знаю.
— А все-таки?
Разговаривая, Макс все время смотрел в зеркало.
— Не могу догадаться.
— Слышишь, Эл, он не может догадаться, что все это значит.
— Не кричи, я и так слышу, — ответил Эл из кухни. Он поднял окошечко, через которое передавали блюда, и подпер его бутылкой из-под томатного соуса. — Послушай-ка, ты, — обратился он к Джорджу, — подвинься немного вправо. А ты. Макс, немного влево. — Он расставлял их, точно фотограф перед съемкой.
— Побеседуем, умница, — сказал Макс. — Так как, по-твоему, что мы собираемся сделать?
Джордж ничего не ответил.
— Ну, я тебе скажу: мы собираемся убить одного шведа. Знаешь ты длинного шведа, Оле Андресона?
— Да.
— Он тут обедает каждый вечер?
— Иногда обедает.