Я-то понравился, а вот у бабушки моей сахарный диабет, а у дяди – близорукость. Ну и…
Сурово.
Вот что творят, гады, а?!
Вы, парни, не радуйтесь. Поступить – полбеды, главное – доучиться. У меня сосед с пятого курса вылетел, представляешь? Декан его за углом с сигаретой увидел. Уж как клялся-божился – ничего не помогло, и отличная зачетка побоку. Морально-, видите ли, нравственный облик…
С ума сойти. Вон в строительном – в коридорах смолят, и ничего.
Так то в строительном… в шарашке этой. Здесь-то все серьезно.
В стороне, сбившись в группу, взволнованно перешептывались мамы:
… мой в первом классе ангиной болел. Вроде все сдал, все психологические тесты на высший балл, а все равно страшно – вдруг не пройдет? Скорее бы уже…
Ничего, чуть-чуть осталось. Зато потом выдохнем!
Ой, и не говорите! Потом вся жизнь, считай, устроена. Говорят, сейчас выпускникам сразу зарплату дают – как депутатам. И премиальные еще…
И питание, опять же. Трехразовое, по спецталонам. И форма за счет государства.
И пенсия в сорок пять – да нашей не чета…
У подруги дочка в этом году выпустилась, рассказала – на каждого, оказывается, еще на первом курсе медстраховку оформляют, сразу – пожизненно. Дважды в год – отдых за рубежом, лечение – по высшему разряду…
Вот живут же люди!
Ну, так у них и нагрузка вон какая…
Ой, да что там нагрузка – четыре часа в день! Мне бы такую нагрузку!
Нет, я уж лучше на заводе восемь часов отмотаю, чем с этими подарочками возиться…
Ой, смотрите, списки вывесили!
Списки!
Списки!
Толпа загомонила, качнулась навстречу, задние напирали, прижимая передних, к высоким, тяжелым, дубовым дверям с большой золотой табличкой «Приемная комиссия педагогического института».
…..
Анна Ивановна! – в класс заглянула молоденькая секретарша, - табульки принесли, приходите, а то я уйду, шестой час уже.
Иду, Зина, спасибо, - отозвалась пожилая учительница литературы, поправляя растрепанные волосы. – Иду…
Тяжело поднявшись, Анна Ивановна окинула взглядом заваленный бумагами стол, гору тетрадей. Еще две пачки – часа на два работы, значит, раньше восьми домой не попасть. А дочь просила взять пораньше внучку… Нет, придется домой тащить и опять проверять ночью…
Шаркая ногами в растоптанных, старых туфлях, Анна Ивановна поднималась на второй этаж в учительскую. И вздыхала про себя – давно пора на пенсию, да директор не отпускает. Работать некому – молодежь в школу не идет, на копейки эти. А ей уже шестьдесят три… полторы ставки не по силам, но кто в пятых классах литературу вести будет – Пушкин?
Получив заветный табель с зарплатой, Анна Ивановна грустно усмехнулась и поплелась обратно. Надо же, как сморило на рабочем месте. И, главное, сон какой хороший…
Впереди ждали две пачки тетрадей и незаполненный классный журнал. Жизнь продолжалась.
21.09.2009.
Дорожный роман
Натке
Автостопщики обычно говорят: «Наш драйвер от нас никуда не уедет». Настя стояла на этой развилке уже с полчаса, но ее драйвер, видимо, пил кофе в одном из придорожных кафе. По крайней мере, пока ее никто подбирать не спешил.
Впрочем, Настя никуда не торопилась. На трассе торопиться глупо. Она сама знает, когда и куда тебя вывезти. Тем и хороша дорога – каждый раз проживаешь другую жизнь, совершенно не похожую на обычную. Скажи кому в отделе, что менеджер по рекламе с хорошей зарплатой ездит автостопом – пальцем у виска покрутят. Но трасса - это как наркотик; если уж заболел, то навсегда.
Ты никому ничего не должна. Ветер дует свежий, ботинки почти просохли, и вообще жизнь вполне себе замечательна.
Серебристая иномарка, мчавшаяся на большой скорости, затормозила рядом так внезапно, что Настя вздрогнула от визга тормозов. Она только открыла дверь, как водитель крикнул «Садись» и рванул с места, едва Настя успела сесть.
Потом водитель повернулся к ней и спросил хрипло:
- Куда тебе?
Настя ответила.
- Закурю - не возражаешь?
Она кивнула.
- Как тебя зовут? – спросил водитель, разгоняя рукой облако дыма.
- Настя…
- А меня – Володя, - сообщил он, не глядя на нее.
Какое-то время они молчали, но Настя ловила на себе оценивающий его взгляд. Встретившись с ним глазами, улыбнулась. У Володи было хорошее лицо. Да и сам хорош. Лет, наверное, тридцать с небольшим, одет дорого и со вкусом, в машине чисто и не пахнет табачным дымом. Но от нее не укрылась его бледность и испарина, бисеринками проступившая на висках. Болен, что ли? Так зачем за руль сел?
Мимо проносились чахлые березы и чуть тронутые осеней желтизной поля. Настя молчала и смотрела в окно.
- Стопом, что ли, едешь? – нарушил тишину Володя.
Она кивнула.
- Что так? Денег не хватает или по приколу?
- По приколу, - улыбнулась Настя. – Люди хорошие и разные попадаются.
- Я тоже ездил, - сказал Володя, раскуривая вторую сигарету. – Давно, правда. Еще пацаном был. Лет уж десять назад.
- Да ты и сейчас не старый, - заметила Настя и засмеялась.
- Тебе сколько? – спросил водитель и снова искоса посмотрел на нее.
- Двадцать пять.
- Замужем, нет?
- Нет.
- И бездетная? – почему-то уточнил Володя. Настя кивнула.
Как-то принято считать, что если к двадцати пяти не обзавелась мужем и потомством, то неудачница. Раньше Настя тоже так думала. А теперь ей просто не хотелось замуж.
Разговор завязался, они трепались ни о чем, даже выяснили, что живут в одном городе. Володя рассказывал анекдоты, но сам почти не улыбался, и Настя то и дело ловила на себе его пристальный, оценивающий взгляд. В принципе, к таким взглядам она привыкла, но этот не похож был на остальные – не то недоверчивый, не то удивленный, без обычного мужского желания.
А потом Володя глубоко вздохнул и вдруг сказал – словно в омут кинулся:
- Знаешь… Жену я похоронил… три месяца назад…
- Ох, ты… - ошарашено пробормотала Настя, не зная, что ответить.
- Авария… В такси ехала. Пять лет вместе прожили. Пацану третий год. Сын, значит. Вовка. Владимир-второй.
- Кошмар какой… - прошептала Настя. Она смотрела на Володю с ужасом и жалостью.
- Ты на нее похожа, - хрипло проговорил Володя. – Глаза, волосы… фигура… Я как тебя на дороге увидел – чуть в канаву не съехал. Думал – почудилось…
Он снова помолчал.
- Сын теперь у бабки живет, а я вот… мотаюсь. Жить-то надо на что-то. Он по ночам плачет. А я и рад бы заплакать, да не могу. Натальей ее звали… Таткой… Ташей….
Настя дотронулась до его руки.
- У тебя сын. Тебе жить надо. Ты только не сорвись, ладно?
Что еще она могла ему сказать?
Володя вдруг затормозил – так, что Настя едва не ахнулась лбом об стекло, - и резко повернулся к ней.
- Послушай… Стань моей женой!
- Что?! – потрясенно спросила Настя.
- Я же говорю – ты похожа на нее. Как две капли воды. Пацану мать нужна. Я зарабатываю, работать не будешь, я тебя беречь буду, только вырасти мне сына. Настя… У меня никого, кроме Вовки, не осталось. А он мать по ночам зовет. Он еще маленький, он тебя полюбит.
- Володя, - прошептала она, – что ты говоришь? Ты же меня не знаешь совсем…
Какое-то время они смотрели друг на друга. Тишина стыла в воздухе.
Потом Володя отвернулся, снова завел мотор.
- Прости.
Они ехали молча, и Настя все сильнее и сильнее ощущала жалость к нему, глядя то на седые прядки в волосах, то на худую шею, выглядывавшую из воротника рубашки, то на фотографию маленького мальчика, прикрепленную сверху к лобовому стеклу.
Замелькали вдоль дороги домики пригорода, потянулись окраинные улицы.
- Куда тебе? – глухо спросил Володя.
- К вокзалу вообще-то. Если по пути…
Подъехав к уродливому зданию автовокзала, Володя остановился. Глянул на нее.
- Настя. Вот, возьми, - вытащил из кармана блокнот, начеркал несколько слов на листе, выдрал. – Это мой телефон и адрес. Если вдруг… звони. Удачи тебе.
Вскинув на плечо рюкзачок, Настя шагала по улице. Неясное чувство вины грызло ее, хотя – отчего бы?
Вернувшись через неделю домой, она первым делом подсела к телефону. Развернула измятый листочек, вырванный из блокнота, набрала семь цифр. Подумала, что, наверное, нужно будет купить бананов – для незнакомого пацана по имени Вовка.
23.04.2007.
Предел джинна
Тео Кляйнен, студент мехмата, брел по скверу на окраине города темным октябрьским вечером. Пил пиво. Настроение было непонятным, пиво горчило, жизнь водила за нос, впереди маячил зачет. Перед зачетом надо выпить.
Тео брел по дорожке и мрачно размышлял, зачем он пошел учиться в этот университет. Впрочем, на вопрос, чего он, собственно, хочет в жизни, Тео не смог бы ответить точно. Он не любил механику, но любил мотоциклы. Он не любил учиться, но хотел получить приличную работу. Он любил пиво, но не любил тратить деньги. Вот и пойми, чего нужно от жизни человеку девятнадцати лет от роду, если даже любимая девушка сегодня ушла, обозвав его тюфяком.
Тео присел на скамейку и закурил. Светлые кольца дыма поплыли в воздухе, голова поплыла тоже. Тео перевел взгляд на грешную землю и какое-то время пристально рассматривал мокрый асфальт со следами бурной собачьей жизнедеятельности, переполненные мусорные урны и пустые пивные бутылки рядом – будущий улов местных бомжей.
Одна из бутылок привлекла его внимание. Темно-зеленая, а не коричневая, как остальные, она почему-то была заткнута деревянной пробкой. Вряд ли кто-то оставил здесь полную: скорее всего, пиво выпили, а бутылку заткнул пробкой кто-то из компании местной молодежи.
Тео вдруг показалось, что внутри бутылки кто-то есть. Маленькая фигурка маячила за стеклом и махала руками, пытаясь привлечь внимание. Тео фыркнул. Вот те раз, допился, люди в бутылках мерещатся. Налетел ветер, и парень поежился. Домой пора.
Он встал, но вместо того, чтобы двинуться к троллейбусной остановке, взял бутылку в руки.
Та была запыленная, и Тео протер ладонью мутное стекло.
Фигурка по-прежнему маячила внутри. Тео поморгал. Маленький человечек в широких шароварах и чалме махал ему руками и строил рожицы.
Тео перехватил бутылку поудобнее.
- Убери пробку, - неожиданно отдалось в голове, разбежалось по нервам.
- Вы кто? – обалдело спросил Тео.
- Джинн я, - ответил все тот же внешне неслышимый голос.
- К-какой джинн? – так же вслух изумился Тео.
- Ты не ори, - посоветовал голос, - можешь про себя говорить, мысленно. Услышу.
- Вы кто? - послушно подумал Тео. – Какой джинн?
- Арабский, конечно. Не видно, что ли? Пробку вытащи!
- А сюда-то как попали? – удивился Тео.
- До чего непонятливый, - с досадой прокомментировал голос. – Спал я тут, понимаешь?
Оказывается, любимое место для сна у всех арабских джиннов – это бутылки. Особенно использованные: запах пива для джиннов – что валерьянка для кота. Кто же знал, что какой-то идиот догадается воткнуть в горлышко кусок деревяшки?
- Так вы тот самый джинн? – наконец, поверил Тео. – Который у Аладдина был?
- Нет, - ответствовал голос. – Тот был из Верхних. А я – Нижний.
- Как это? Злой?
- При чем тут добрый или злой? Ох, уж эти мне человеческие понятия! Ну… если по-вашему, то, наверное, злой, да. Но «Зло» и «Добро» суть понятия абстрактные, и в каждом конкретном случае имеют свои предпосылки, рассуждать же в целом можно лишь, имея доказательства…
- Погодите, - обалдело вклинился Тео, - не так быстро!
- Короче, - подвел итог джинн, - пробку достань. И я знаю, чего ты ждешь. Дворца каменного я тебе не обещаю, но желание выполню.
Тео стало смешно. Этот вот плюгавенький – и желание?
- Прямо вот так и исполните?
- Прямо вот так. Говори давай, чего хочешь. Только быстро… и учти: много обещать не могу. У нас тоже свой предел есть.
- И какой он у вас? – полюбопытствовал Тео.
- Если говорить упрощенно, то уровень моей силы равен сорока пяти квадратам из производной… короче, тебе хватит. Чего хочешь?
- Ну…
Тео даже как-то растерялся. А потом захохотал и ляпнул:
- А пусть я буду стихи писать!
- Стихи? – удивился джинн. – Зачем тебе? Ты же, - он, кажется, прищурился – из-за мутного стекла не разглядеть, - ты же будущий механик вроде бы. Зачем тебе стихи?
- А по приколу…
Джинн усмехнулся.
- Ну, если по приколу, тогда ладно. Ты точно уверен, что этого хочешь?
- Точно, точно, - фыркнул Тео.
- Договорились. Открывай бутылку.
Тео стал выкручивать деревяшку. Туго идет. Пыхтя, он сражался с непослушной бутылкой – джинн терпеливо ждал.
Пробка была уже почти выкручена, как вдруг парня словно ударило. Джинн! Елки-палки, это ж сколько он может! Какой он, Тео, дурак, что так дешево выпускает всесильного – ну ладно, почти всесильного - волшебника (пусть даже волшебства не бывает) – из бутылки! Да он же… Квартира, машина, диплом с отличием, дача на море… Вот дурак!
Тео решительно задержал руку. Пробка лишь едва прикрывала горлышко.
- Нет уж, уважаемый джинн. Сначала вы мне сделайте…
Грозный рык родился где-то в недрах земли, пробку вынесло мощным потоком. Бутылка вырвалась из рук обалдевшего Тео и, упав, покатилась по земле. Свинцово-серый вихрь развернулся и величественно повис в воздухе, срывая листву с окрестных деревьев, пригибая к земле траву. Скамейка опрокинулась, Тео свалился на грязный асфальт.
- Халявы захотелось? – ехидно прорычал вихрь. – Думал, на дурака напал? Хотел предел терпения джинна испытать? Будет тебе теперь предел… такой тебе предел будет, парень!
Больше Тео ничего не слышал. В ушах тоненько зазвенело, и все вокруг провалилось в тихую темноту.
Тео очнулся от того, что что-то мягкое и влажное елозило туда-сюда по его лицу. Замигав, студент понял, что лежит на земле, а лицо его и шею вылизывает, скуля, крупная собака. Тео помотал головой и попытался сесть.
- Очухался, парень? – спросил кто-то рядом.
Темно. Сыро. Холодно. Рядом стоит человек. Собачник. И собака. Именно в такой последовательности Тео осознавал происходящее.
Хозяин пса между тем помог ему подняться и, подобрав с земли кепку, нахлобучил ее на голову Тео.
- Перебрал, что ли, студент?
- Д-да… - пробормотал Тео, оглядываясь. – Джинн… джинн где?
- Улетел твой джинн, завтра вернется, - усмехнулся собачник. – Велел больше не пить. Надо же, другие до зеленых чертей напиваются, а этот джинна увидел. Что пил-то, умник?
- Я… пиво.
- Надо же столько выхлебать! Пойдем уж, доведу… где живешь, бедолага?
Дома Тео содрал с себя мокрую, грязную одежду, рухнул на кровать и проспал до утра. Ему снился толстый зеленый черт в чалме и почему-то с розой. Черт писал стихи большим гусиным пером и смеялся.
Утром Тео рассказал обо всем университете, и группа дружно спросила, где продается такое замечательное пиво, от которого джинны предлагают машины, квартиры, дачи и зачетки с пятерками. Умение писать стихи все дружно отвергли как полностью бесполезное.
Спустя пару дней Тео сидел на паре и по обыкновению рисовал в тетради по высшей математике чертиков и цветочки. Внутри жужжало томительное беспокойство – словно муха поселилась. Рисунок выходил чуть более размашистым и нервным, чем обычно, и Тео не мог понять, что с ним происходит. А потом решительно перевернул чистую страницу, и рука потянулась выводить мелкие, убористые строчки. Строчки оказались рифмованными.
С того дня и начались чудеса. Муха, жужжавшая внутри, обрела свое имя и назначение. Она вылезала в самые неподходящие моменты – в трамвае, на лекции, в буфете. Тео приспособился всюду таскать с собой блокнотик и карандаш. Сначала он отбивался, загонял муху внутрь и пытался не обращать на нее никакого внимания. Муха жужжала сначала в груди, потом переселялась в голову, забивала мозг, звенела в ушах. Слова давили на глаза и на лоб, не давали дышать. Тео нехорошо ругался и лихорадочно писал – из-под карандаша сыпались строчки.