Едва они сели за чай, как в кухню вбежал Джон.
— Папа, там около машины мальчишки бегают! Они играют в крикет, как бы не поцарапали ее.
Мервин стремглав бросился к машине. Сперва он ничего не обнаружил, но, обойдя ее кругом, вдруг вскрикнул, как ужаленный, и обеими руками схватился за волосы.
В трех местах — на заднем крыле, на дверце и на покатой крыше — виднелись комья грязи и царапины, как от камней.
Мервин ошалело озирался вокруг. Он заметил мальчишек, удиравших во все лопатки. Но посреди дороги стоял толстенький мальчуган, беззаботно подбрасывая мячик. Мервин ринулся к нему, схватил его за руку и за плечо.
— Видал, что ты натворил с моей машиной? — исступленно заорал он, показывая на царапины. Редко он так выходил из себя. — Видал? Видал? — и он тряс мальчишку изо всех сил, а тот громко плакал и кричал, что это не он.
— Ах ты, дрянной врунишка! Сам знаешь, что это твоя работа! Да с тебя надо шкуру спустить!
На визг мальчугана и крики Мервина стали выходить соседи — они стояли у своих ворот и наблюдали за этой сценой. Вдруг к ребенку подбежал низенький, коренастый человек и оттащил его от Мервина.
— Будете иметь дело со мной, — сказал он, прикрывая собой малыша. — Я его отец, ясно?
— Он исцарапал мою новую машину! — крикнул Мервин.
— Что? Что? — спросил толстяк и, взглянув на машину, нахмурился. Мервин снова повторил свое обвинение, и толстяк спросил:
— Когда это случилось?
— Пока я дома пил чай.
— Быть не может. Он сам сию минуту встал из‑за стола.
— Вранье, — отрезал Мервин. Злость его еще не улеглась.
Отец мальчика подошел ближе. Его это явно задело.
— А ну‑ка, приятель, повторите еще раз!
Мервин замолчал и смутился.
— Я никогда не вру, — резко бросил толстяк.
— А разве он не играл с другими ребятами? — несколь ко неуверенно спросил Мервин, встревоженный мыслью, что он мог ошибиться.
— Нет, не играл. И вообще послушайте‑ка, мистер, что я вам скажу. Чем цепляться к чужим ребятам, вы бы лучше за своими присмотрели, а то моя хозяйка сколько раз их кормила. — Он замолчал и смерил Мервина взглядом. — Эх, ты! Ошалел со своей машиной.
Мервин стоял, бессильно опустив руки, лицо его побелело.
— Да ты… Это ты просто завидуешь, что у тебя самого такой нет, — сказал он дрожащим голосом.
Толстяк взглянул на Мервина. Но Мервин так и не понял, что выражал его взгляд — сочувствие или презрение.
— Завидую? А чему тут завидовать? Послушай, приятель, да я ради этой машины и долей того не захотел бы поступиться, чем поступился ты. Я совести еще не потерял, слава богу.
Тут появилась Лорна и увела мужа в дом. Оба они молчали. Лорна принялась убирать со стола — просто чтобы чем‑нибудь заняться. Вообще‑то она не отличалась особой аккуратностью. Время от времени она бросала тревожный взгляд на Мервина — тот стоял у черного хода, свертывая папиросу, и глядел на улицу.
— Мне этот тип никогда не нравился, — сказала она вдруг.
Мервин ничего не ответил. Он сделал глубокую, словно горький вздох, затяжку.
Лорна бросила свою работу и, недоуменно, почти тревожно глядя на мужа, подошла к нему.
— Неужели ты станешь из‑за этого расстраиваться? — сказала она.
Он обернулся, глядя на нее рассеянно и раздраженно.
— Ты чего? — сердито спросил он, досадуя, что она прервала его мысли.
Лорна отпрянула, словно ее толкнула невидимая рука.
— Да что это ты, Мервин? Никогда с тобой такого не бывало, — сказала она прерывающимся от волнения голосом.
Мервин посмотрел во двор, на недостроенный курятник, потом сказал, обращаясь словно не к Лорне, а к самому себе;.
— Беда с женщинами — очень мало они на людях бывают. — Потом добавил, отвернувшись: —Пожалуй, надо закатить машину во двор.
— А разве мы не поедем кататься? — робко спросила она, с необычной готовностью подчиняясь его настроению.
Не оборачиваясь в ее сторону, Мервин бросил:
— Сегодня мы должны подумать о Мэри.
Когда он вышел к машине, мимо проходил один из соседей, Чарли Сэлвуд, работавший на железной дороге в отделе объявлений. Мервин всегда был вежлив с ним, хотя и считал его невыносимо скучным. Но у Чарли тоже был «холдмур», и Мервин решил, что не худо бы получить от него какой‑нибудь практический совет.
— Ох, пожалеете вы, — сказал Чарли снисходительно, разглядывая машину.
— Это почему же? — равнодушно спросил Мервин.
— Теперь только и начнутся все ваши беды. Из‑за этой вот штуки, — и он выразительно ткнул пальцем в машину. — Я вообще жалею, что связался.
— Да ну? — беспечно сказал Мервин, но брови его нахмурились, им явно овладело беспокойство. — Я прикинул, что придется платить по восемь фунтов в неделю.
Чарли рассмеялся, словно захрюкал.
— Так и я думал. Лиха беда начало. А ведь все беспрестанно дорожает.
Мервин обошел машину кругом и стал около переднего сиденья. Чарли подошел поближе.
— Да не говорите, — продолжал Чарли, — мне ли не знать? Откладываешь какую‑то сумму, а потом все дорожает: еда, одежда. Растут квартплата и налоги. И что получается? А? Все равно надо отваливать восемь монет за машину и за ее содержание. А тут еще всякие болезни? Да, кстати, новость — читали сегодня газету? Повышается третий взнос по страховке. Как будто они сейчас мало из нас выжимают, эти автомобильные компании с их страховкой! Вы когда‑нибудь вникали в это дело? А надо бы. Теперь вот собираются повысить плату за регистрацию, а там, глядишь, бензин подорожает. Да, чуть не забыл: мне вчера шепнули в главной конторе — в мастерских собираются срезать все сверхурочные. Вот, значит, какие дела…
Чарли умолк, лишь когда Мервин включил мотор.
Вернувшись в дом, Мервин почти весь вечер молчал, и, сколько Лорна ни пыталась вовлечь его в разговор о ма шине и о будущих поездках, ей так и не удалось вывести его из этой странной задумчивости.
Спать он лег с тяжелым сердцем. Болезнь Мэри, постоянные жалобы Джона на боль в груди, тяжелая сцена с соседом, третий взнос по страховке, подъездная дорожка, новое шоссе, прекращение выплаты сверхурочных — все эти думы теснились в его мозгу, а стоило ему отвлечься от них, как тотчас же приходили на память советы отца и других людей. Он думал о товарищах по работе. Вот Задира с его вечными насмешками или Ларри… Говорил же ему Ларри, что он сам себя дурачит…
Горькие мысли долго не давали ему уснуть и в ту ночь и еще много — много ночей, и от этого он стал угрюмым и неразговорчивым, почти все время молчал на работе и дома.
А Лорна — она не все поняла в тот первый вечер, но потом у нее появилось ощущение какой‑то странной пустоты, как будто она лишилась чего‑то навеки.
АЛАН МАРШАЛЛ
В ПОЛДЕНЬ НА УЛИЦЕ (Перевод Н. Лосевой)
Инкассатор положил деньги в карман и сказал кассиру:
— В который это раз я приезжаю, конца нет.
— Да, — сказал кассир. Он сосредоточенно отсчитывал монеты, мелькавшие между его пальцами, и не поднял головы. — Конечно.
Инкассатор попрощался и толкнул одну из вращающихся дверей, выходивших на главную улицу. В банк ворвался грохот трамвая. Инкассатор вышел из двери и вдруг остановился как вкопанный на верхней ступени каменной лестницы, спускавшейся к тротуару.
Внизу парень в кожаном фартуке опускал на нижнюю ступеньку девушку, безжизненно повисшую у него на руках. Его товарищ, курчавый паренек, упершись руками в колени, весь подался вперед и смотрел на них, не отрывая глаз.
Парень, державший девушку, широко расставил ноги, чтобы сохранить равновесие. Он сжал губы и затаил дыхание, напрягаясь под тяжестью ее тела. Осторожно опустив девушку на нижнюю ступеньку, он обхватил рукой ее плечи, чтобы удержать ее в сидячем положении. Голова девушки упала на грудь. Руки повисли как плети, и ладони с согнутыми пальцами касались ступеньки.
На тротуаре возле нее валялся красный кошелек.
Заметив инкассатора, парень в кожаном фартуке почувствовал облегчение. Он беспомощно взглянул на него. От того, что он смотрел вверх, лоб его наморщился и лицо казалось страдальческим.
— Она вот тут стояла, — сказал он. — Стоит себе здесь, а потом возьми да упади. Я на нее гляжу, а она как грохнется!
Быстрыми шажками подошла худенькая женщина в оЧ* ках. Она опустила плетеную сумку и бумажный сверток на тротуар у ног девушки.
— Положи ее, — сказала она поспешно. — Запрокинь ей голову, назад запрокинь. Не отпускай.
Парень в кожаном фартуке сделал все, как она велела. Он очень старался. По его лицу было видно, как он рад, что с него сняли ответственность.
— Раздобудь воды, — сказала женщина. Она с тревогой смотрела на девушку.
— Воды! — крикнул парень, торопливо подзывая своего товарища.
Курчавый паренек в нерешительности посмотрел по сторонам.
— Воды? — пробормотал он. — Конечно, воды надо бы.
— В банк сбегай, — сказал инкассатор, радуясь возможности чем‑нибудь помочь.
Паренек побежал в банк.
Девушка сидела полулежа, касаясь головой края верхней ступеньки, и парню в кожаном фартуке видно было ее запрокинутое горло; казалось, что это нежное тело обречено на заклание.
Глаза девушки были закрыты, в лице ни кровинки, она едва дышала. Ноги ее свисали со ступенек, упираясь высокими каблуками туфель в тротуар. Спустившаяся петля на чулке была затянута толстой коричневой ниткой.
Худенькая женщийа, склонившись над девушкой, смотрела ей в лицо с острой жалостью.
На противоположном тротуаре столпился народ. Толпа стояла, молчаливая, сосредоточенная. Некоторые перешептывались, склонившись друг к другу, остальные пристально смотрели на девушку, не говоря ни слова.
На тротуаре перед банком толпа росла. Мальчишка с велосипедом остановился и, не слезая с седла, опустил одну ногу на тротуар. Он жевал резинку и не сводил глаз с девушки. Его охватило приятное возбуждение, шутка ли! Работа рассыльного такая скучная и неинтересная, а тут настоящая жизнь.
Возле мальчишки стоял тучный мужчина с трубкой в зубах. У него был вид философа, нашедшего подтверждение какой‑то мысли, давно созревшей в его мозгу.
Чиркнув спичкой, он поднес ее к трубке и продолжал наблюдать за девушкой поверх огонька. Потом вынул труб — Ку изо рта и выпустил струйку дыма, растаявшую над головами. Обращаясь к толпе, он глубокомысленно изрек:
— Всегда одна и та же история. Не раз видал.
Никто не обратил на него внимания, только мальчишка на велосипеде взглянул в его сторону с неожиданным интересом, в своей неопытности жадно ловя слова, которые просветили и вразумили бы его.
Паренек, бегавший в банк, вернулся со стаканом воды. Он протянул его худенькой женщине, которая схватила стакан с радостным возгласом.
— Приподыми ей голову, — сказала она парню в кожаном фартуке.
Тот действовал быстро и сосредоточенно, как бы говоря всем своим видом, что в такой критический момент нельзя медлить.
Он приподнял голову девушки и повернул ее лицом к молчаливой группе людей. Казалось, оно обвиняло их, это лицо, застывшее и скорбное, лишенное всяких чувств, с пугающей печатью покоя.
Худенькая женщина поднесла стакан к губам девушки, но зубы ее были стиснуты, и вода потекла на подбородок.
Лицо инкассатора брезгливо сморщилось.
— Не пьет, — сказала худенькая женщина. Ее опыт ничего больше не мог ей подсказать. Она посмотрела на инкассатора, взглядом передавая ему ответственность, которая была ей не под силу.
Инкассатор вдруг ощутил полную беспомощность. Он чувствовал себя словно в ловушке, не зная, что ему делать и какого решения от него ожидают.
— Смочите ей лоб, — неуверенно сказал он, смутно припоминая совет, который вычитал или слышал когда‑то.
— Всегда одна и та же история, — прогудел мужчина с трубкой. — Не раз видал.
Сквозь толпу протиснулась толстуха с хозяйственной сумкой, которая покоилась на ее жирном животе. Поставив сумку на тротуар, она шагнула к девушке с решительным видом воина, идущего в бой.
— Когда падают в обморок, надо запястья оборачивать мокрой тряпкой, — сказала она худенькой женщине, тоном, не терпящим возражения.
Затем она повернулась к толпе, как бы считая нужным объяснить свое вмешательство и свой тон.
— 11риходилось возиться С ними, — сказала она. — Сколько раз меня звали. Известное дело.
В движениях ее появилась профессиональная уверенность. Она наклонилась к девушке и захлопотала, как наседка.
— А ну пустите, я займусь ею.
Парень в кожаном фартуке сразу повеселел, словно у него гора с плеч свалилась, и, расплывшись в улыбке, сказал:
— Займитесь, займитесь, миссис. Ведь вы, женщины, разбираетесь в этих делах лучше нас, мужчин. Это по вашей части.
Он обратился к толпе, считая, что теперь, когда испуг прошел, всем захочется узнать интересные подробности:
— Она вон там стояла. А мне подумалось, что‑то она какая чудная. Я и говорю Гарри: «Смотри, какая она чудная», — а потом ей говорю: «Что‑то вы чудная какая». А она вдруг повалилась. Ей еще повезло, что голову не разбила о камни.
Мальчишка на велосипеде с интересом выслушал эту информацию. Она проливала свет на происшествие и добавляла новые подробности к той истории, которую он скоро будет без устали повторять с немилосердными прикрасами, нарисованными его воображением. Ему захотелось показать, что он имеет отношение к говорившему и что с ним не шути, потому что он самый настоящий очевидец.
— Так оно и было, — подтвердил он. — Я вторым подоспел.
Толстуха взяла стакан из рук худенькой женщины. Она опустила свои короткие толстые пальцы в стакан, и вода помутнела от грязи.
— Ну‑ка, милочка, ну‑ка.
Она смочила ей рукой лоб и шею. Мокрые пряди волос прилипли к щекам девушки.
— Подними‑ка ей голову.
Парень в кожаном фартуке наклонился и подложил руку под затылок девушки.
Толстуха плеснула остаток воды на ее лицо.
Продолжая поддерживать девушку, парень повернул голову и взглянул вверх на инкассатора.
— Вот я и говорю своему дружку: «Смотри‑ка, какая она чудная», — а потом подхожу к ней и спрашиваю: «Что с вами?» — а она возьми да повались.
Вдруг толстуха заметила кошелек девушки, валявшийся на тротуаре. Она схватила его мокрой рукой и, едва взглянув, сунула девушке за ворот блузки. Придвинув свое широкое рыхлое лицо к самому лицу девушки, она громко сказала:
— Я его тебе за пазуху сунула, милочка, чтоб никто не взял. Будь спокойна. Он у тебя за пазухой.
— Здесь нет воров, миссис, — с важным видом произнес мужчина с трубкой.
— Много вы знаете! — огрызнулась толстуха.
Ее сердитое лицо снова стало жалостливым.
— Будь спокойна, милочка.
Она повернулась к пареньку, который принес стакан воды, и скомандовала:
— На, принеси еще.
Он ринулся в банк. Толстуха похлопала девушку по щекам.
— Ну, ну, очнись, милочка. Твой кошелек у тебя за пазухой. Кошелечек за пазухой.
Толпа на улице разрасталась. Она придвинулась к самой обочине тротуара. Инкассатор смотрел на столпившихся людей потеплевшим взглядом. Он ощущал свою близость с ними. Всех их объединяло чувство сострадания, и ему хотелось заговорить с людьми, сказать им об этом.
Паренек вернулся с водой и протянул стакан толстухе.
— Ну‑ка, ну‑ка! Глотни свежей водички, — сказала она, поднося стакан к губам девушки.
Веки девушки дрогнули. Толпа замерла.
— Ну вот, милочка, так‑то лучше.
Девушка открыла глаза, но, увидев толпу, в испуге закрыла их снова. Она выпила воду с закрытыми глазами. Ей было страшно открыть их, страшно толпы, которую она увидела.
— Ты лежи спокойно, милочка, — сказала толстуха. — Спокойно лежи и набирайся силенок.
Девушка снова открыла глаза. Она слабо улыбнулась и попыталась подняться.
— Держись, милочка. Сейчас совсем молодцом будешь. Твой кошелечек у тебя за пазухой. Вот так, тихонько.
С помощью толстухи и парня в кожаном фартуке девушка поднялась и стояла, пошатываясь, обхватив одной рукой плечи толстухи. Она тряхнула головой, как бы разгоняя туман перед глазами, и сказала: