— Знаю, знаю, не смотрите. Я ужасно выгляжу.
— Давайте не будем говорить глупости, — сказал Оливер, когда они уселись друг против друга за маленьким столиком. — Просто вы не на своем обычном уровне.
— Нам досталась нелегкая неделя.
— Могу себе представить. Мне тоже перепало в конторе.
— Что именно? — спросила Шейла.
Подошедшая официантка приняла у них заказ. Подождав, пока она отойдет, Шейла повторила свой вопрос.
— Ну, Роджер сидит за своим письменным столом, как зомби. По утрам он еле здоровается, — сказал Оливер. — Он притащил в контору нечто, напоминающее альбом с фотографиями, без конца вытаскивает его и, уставившись в одну страницу, кажется, сидит так часами. Однажды я подошел с каким-то делом к его столу, и он закрыл страницу рукой, словно я хотел стащить у него военные секреты. Вы догадываетесь, на что он так смотрит?
— Я сто лет не видела у нас в доме никаких фотоальбомов, — сказала Шейла.
— Когда ему надоедает это занятие, — продолжал Оливер, — он прячет альбом в нижний ящик стола, запирает его, а потом собирает письма, документы, какие-то бумажки и смотрит на них. Обычно мы с ним два-три раза в неделю сидели за ленчем. С прошлого понедельника он просто встает в час и уходит один. То же самое и с рюмочкой после работы. Мы счастливы, если он прощается с нами, уходя. А если в течение дня ты задаешь ему какой-то вопрос, он или не отвечает долгое время, или вообще не слышит, а когда ты спрашиваешь еще раз, он словно бы встряхивается и выглядит так, как будто вынырнул из глубокого сна.
Шейла кивнула.
— То же самое и дома, когда он со мной. Догадываетесь ли вы, что это за альбом?
— Нет.
— Он ничего не говорил о телефонном звонке?
— Нет.
— Для вас что-нибудь значит фамилия Заловски?
— Никогда ее не слышал.
— Что ж, если вы готовы оказать помощь, пора вам узнать, что все это значит, — сказала Шейла. — Вся эта история началась десять ночей назад, когда я уезжала на уик-энд. Примерно в четыре утра, как он мне рассказывал, когда он крепко спал, его разбудил телефонный звонок. Кто-то, назвавшийся Заловски, стал ему угрои?ать, сказав, что он из Чикаго, что Деймон плохой парень — именно так он и сказал: плохой парень — и теперь ему придется за все расплачиваться. Он сказал, что будет ждать его на углу улицы и что речь идет о жизни и смерти.
— Господи, — воскликнул Оливер, и его бледное лицо стало серьезным, — Роджер вышел?
— Нет. Он повесил трубку. В прошлый раз я рассказывала вам, как странно он вел себя после этого, и вы мне сообщили о пистолете.
— Пока, насколько я знаю, пистолета он не приобрел. Заявление все еще лежит у него на столе. А этот тип, этот Заловски, снова звонил?
— Один раз. Четыре ночи назад. Он оставил послание на автоответчике.
— Я не знал, что вы им обзавелись, — удивился Оливер.
— Теперь он у нас есть. — И Шейла рассказала Оливеру о новом звонке Заловски.
Они сидели в молчании, пока официантка ставила на стол еду. Потом Оливер сказал:
— Черт возьми, я уверен, что полез бы на стенку, если бы у меня среди ночи раздался такой звонок. Вы догадываетесь, кто это мог быть? И почему он звонил?
— Ни малейшим образом, — сказала Шейла. — А если Роджер и подозревает кого-то, мне он ничего не рассказывает. Поэтому я и хотела поговорить с вами. Здесь какая-то тайна. — С грустным видом она катала по столу комочек хлеба. — Он такой обаятельный человек. Кто бы ни пришел к нам, все так радуются, когда он входит в комнату. Конечно, были у него и какие-то женщины, о которых я никогда не слышала. Даже сейчас, когда он стал обаятельным стариком. Он никогда не показывает, что понимает это, но он так и излучает секс, и только одно это может дать повод для тревоги. С первого же раза, как я его увидела, когда он лежал на больничной койке, я это почувствовала. Где бы он ни появлялся, женщины так и клубятся вокруг него. Он не может удержаться от того, чтобы время от времени не оказывать кому-нибудь из них предпочтение, даже сам того не желая. Мне это давно известно, и, конечно, вам тоже…
Оливер попытался улыбнуться, но ему удалось выдавить из себя лишь слабую гримасу.
— Ну, — сказал он, — из того, что мне доводилось видеть, я понял, что он отказывает куда чаще, чем соглашается…
— Благородные слова, — грустно улыбнулась Шейла. — Во всяком случае, я с этим смирилась. В конце концов, за последние несколько лет ничего такого не было. Я попыталась убедить его, что это был какой-то псих, который увидел его имя в телефонной книжке и решил гнусно подшутить. Но я не могу убедить его. Где-то в его прошлом что-то случилось, был кто-то, кто хочет посчитаться с ним, заставить его страдать, и он это знает, почему так и ведет себя, — Шейла без аппетита поковырялась в тарелке. — Я подумала, что, может быть, вы знаете то, чего я не знаю, врагов, о которых я никогда даже не слышала.
Оливер в смущении поежился.
— Ну, — сказал он, — случилось, что он пришел в офис после ленча… поздно., его не было все утро… он был бледен, и на лбу был пластырь, а когда я спросил его, что произошло, он обрезал меня, и, конечно, я решил, что кто-то его ударил, но что это не мое дело…
Шейла кивнула.
— Он и мне соврал об этом. Он сказал, что ударился головой о настольную лампу и мисс Уолтон наложила ему повязку.
— У нас в конторе нот даже аптечки первой помощи, — сказал Оливер. — И когда он в тот день, запоздав, вернулся в контору, на нем была но та одежда, в которой он был утром.
— Вчера я ее получила. Когда я пошла в химчистку ваять свой свитер, мне сказали, что я могу взять и пиджак с брюками, которые мой муж сдал на прошлой неделе. Обычно он оставляет это на меня. Я даже не представляла, что он знает, где находится химчистка. — Она в упор посмотрела на Оливера. — Что-нибудь еще?
Оливер помедлил.
— Я не хочу нарушать обет верности Роджеру, — сказал он. — Если он сам не говорит вам, что у него на уме, я не могу сообщать вам какие-то новости.
— В чем они заключаются? — строго спросила Шейла. — Если он сам не может себе помочь, мы единственные, кто в состоянии это сделать.
Оливер вздохнул.
— Наверно, вы правы. Два дня назад, когда Роджер ушел на ленч, я получил письмо от нашего клиента с Запада, в котором он просил, чтобы именно я ответил на его предыдущее письмо. Я не видел этого письма: видимо, Роджер забыл передать мне его. Это так на него не похоже! Обычно он немедленно реагировал на все деловые послания, но за последние дни… — Оливер остановился, не закончив фразы. — И, сколько я его знаю, он всегда аккуратен, педантичен, как заправский бухгалтер. Но теперь на его столе все перемешано, всюду валяются бумаги, обрывки какие-то с адресами, неподписанные договора. Пришлось порыться, чтобы найти то письмо. Наконец нашел, а под бумагами лежал открытый блокнот. Я заметил, что он все утро смотрел в него, а затем раздраженно отбросил. — Оливер смущенно замолчал. — Нет, в самом деле, Шейла, если он решит, что вы должны это знать, он вам сам расскажет.
— Вы женаты более десяти лет, Оливер, — сказала она, — и до сих пор ни черта не понимаете в браке. Что за блокнот?
— Тот, что он обычно таскает с собой в кармане, — неохотно ответил Оливер, — записи для памяти, идеи дли журналов, адреса и все такое прочее. На страницах не было ни адресов, ни заметок, ничего. — Он перевел дыхание, словно ему трудно было заставить себя произнести следующие слова. — Только две записи: «Возможные враги — профессиональные», «Возможные враги — личные». И под каждой несколько имен.
— Что это за имена?
— Я смог прочесть только одно из них, — сказал Оливер, — Среди врагов по профессии. Макендорф. Помните — Роджер свидетельствовал против него в том деле о клевете?
— Роджер может свидетельствовать против собственной матери, если решит, что обязан это сделать, — сказала Шейла. — А что остальные?
— Я не успел разобрать их.
— Почему?
— Они были залиты кровью, — произнес Оливер.
Эхо последних его слов повисло над ними, навевая тревогу и заставив на некоторое время замолчать.
Затем Шейла прервала молчание.
— Тут или больше ничего не скажешь, или можно много о чем поговорить. Что вы думаете?
— Много о чем, — сказал Оливер.
Шейла кивнула, а затем предостерегающе подняла руку, потому что увидела женщину с маленькой девочкой. которая, улыбаясь, спешила к их столику.
— Миссис Деймон, я вижу, что вы посещаете тот же ресторан, что и я. Я так рада видеть вас. Филлис, — она дернула дочку за руку, — скажи «здравствуйте, миссис Деймон».
— Я все утро ее видела, — сказала малышка. — Я уже здоровалась с ней.
Шейла засмеялась и обратилась к Оливеру, который встал, ожидая, пока его представят.
— Филлис — одна из девочек в моей группе. Одна из лучших, не так ли, Филлис?
— Мама так не думает, — Филлис взглянула снизу вверх на свою мать.
— Филлис, — одернула ее мать, — я знаю, где ты набралась этих мыслей.
— От тебя, — сказала Филлис.
Шейла снова рассмеялась, а затем представила Оливера женщине, чья фамилия была Гейнс. После этого миссис Гейнс, держа дочь за руку, поспешила откланяться, а потом вдруг оглянулась.
— О, простите, что я недавно не заметила вас. Я так хотела представить вам моего мужа.
— Где это было? — спросила Шейла.
— На концерте. В антракте я видела мистера Деймона и решила, что вы вышли попудрить нос.
— Когда?
— В пятницу. Играли «Реквием» Моцарта. Не правда ли, это было восхитительно?
— Восхитительно, — сказала Шейла.
— Филлис, как следует попрощайся с миссис Деймон.
— Я ее все равно увижу завтра утром, — сказала девочка.
— Филлис, — улыбнулась Шейла, — ты терпеть не можешь формальностей. Я это уже заметила.
Миссис Гейнс беспомощно пожала плечами.
— О, эта детская логика. Была очень рада познакомиться с вами, мистер Габриелсен. — И они с дочкой пошли к своему столику в дальнем конце ресторана.
— Умная малышка, — сказала Шейла. — Надеюсь, что с годами она не станет похожей на свою мать.
Помолчав, Оливер заметил вскользь:
— Мне показалась любопытной интонация, с которой вы произнесли «Восхитительно».
— Неужто? Да, вполне возможно. Потому что в пятницу вечером я не была на концерте. И Роджер тоже не сказал мне, что ходил на него. Он позвонил и сказал, что после обеда пойдет на репетицию с одним из ваших клиентов.
— Как вы думаете, — спросил Оливер, — почему он все это делает?
— Может быть, из-за Моцарта.
— Но почему ему понадобилось выдумывать всю эту историю? Концерт — это ведь не свидание с другой женщиной.
— Этот обыкновенный концерт, — медленно сказала Шейла, — мог быть для него и свиданием. Последняя работа Моцарта «Реквием», написанная по заказу графа фон Вальсег-Ступача для мессы по его покойной жене. — Голос Шейлы упал почти до шепота. — Dies Irae. День гнева. Lacrimosa. Свидание совсем другого рода. Вспомните, Роджер родился католиком, хотя пока его это не очень волновало.
Оливер поднес руки к лицу, закрыв почти невидимые белесые брови и покрасневшие, полные тревоги глаза.
— Вот не повезло, — сказал он, — наткнуться здесь на эту бабу.
Шейла пожала плечами.
— Она живет по соседству, и школа рядом, а она, скорее всего, так ленива, что не может сама приготовить ленч. Во всяком случае, о любом свидании так или иначе становится известно. Я бы выпила. Лучше всего — кальвадос. У меня был любовник, который воевал в. Нормандии, я он приучил меня к кальвадосу. Он говорил, что, когда у него была полная фляжка, войну еще как-то можно было переносить. Большую часть времени там шел дождь, и все было залито водой. А что вам?
— То же самое.
— Два кальвадоса, — сказала Шейла, подозвав официантку.
Ожидая, пока та вернется с двумя рюмками, они допили свой кофе.
— Салют, — сказала Шейла, поднимая рюмку, когда официантка отошла. — Если Роджер составляет список своих врагов, может, стоит и нам составить такой же. Неважно, будет ли он залит кровью или нет. — Она с трудом улыбнулась, — Один кандидат у меня уже есть. Из моей собственной семьи. Племянник, сын моей сестры. Его зовут Джан-Лука Скьяска. Ему не повезло во Вьетнаме, его тяжело ранило. Когда он вернулся обратно, то пристрастился к героину. Отец выкинул его из дома, и он пошел в клинику лечиться, чтобы избавиться от этой привычки. Он провел там больше года. Затем в одно прекрасное утро он вырос у нас на пороге. Поклялся, что избавился от своего порока, но ему нужно место, где он может побыть, пока ищет работу, говорил, что дико измотан. Я обсудила ситуацию с Роджером, но у нас были не лучшие времена, не было денег, чтобы оплатить ему гостиницу, и Роджер предложил, что он может пожить у нас, пока не подыщет себе работу. Это было жутко неудобно, потому что в соседней с нами комнате не было настоящей кровати, а только диван, которым Роджер пользовался, когда долго работал дома. Джан-Лука должен был спать на этом диване. Недели две он был вполне терпим, хотя нам не доставляло никакого удовольствия, что он целыми днями слонялся по дому. Мрачный и неряшливый молодой человек, который вечно искал повода для ссоры и был жутко настроен против всего мира! Он устроился на работу в порту, но его уволили, потому что он поссорился с мастером и ударил его гаечным ключом. — Шейла грустно покачала головой, припоминая все те неприятности, которые Джан-Лука доставил им. — После этого он вообще прекратил поиски работы и, как я предполагаю, просто шлялся по улицам. Я подозреваю, что тогда он снова начал употреблять героин, и, кажется, Роджер тоже об этом догадывался. Затем из квартиры стали исчезать вещи — серебряный кофейный поднос, кое-что из старого китайского фарфора, серебряный кофейник, который мистер Грей преподнес нам на свадьбу, большой нож с костяной ручкой… и тому подобное. — Она вздохнула. — Какое-то время Роджер не замечал, что пропадают вещи. Дела обстояли очень плохо, и я не решалась сказать Роджеру, что мой племянник просто обкрадывает нас, когда мы уходим на работу.
— Бедная Шейла, — мягко посочувствовал Оливер.
— Все мы бедные, — сказала Шейла, — включая Джан-Луку.
— И что Роджер сделал, когда все обнаружил?
— Это случилось однажды вечером, — Шейла старалась говорить спокойно. — Состоялся крупный разговор, Джан-Лука клялся жизнью матери, что он больше не употребляет наркотиков и что никогда в жизни ничего не крал. Роджер сказал ему, чтобы он сию же минуту убирался, и что, если он этого не сделает, вынужден будет обратиться в полицию. Джан-Лука отказался уходить. Он просто лег в гостиной на диван, скрестил руки и сказал, что не сдвинется с места. Роджер ничего не ответил. Он подошел к дивану, схватил Джан-Луку и понес его к выходу. Парень был так худ и слаб, что с ним справился бы и ребенок, а Роджер — один из самых сильных мужчин, которых я знала, и когда он в гневе, то становится просто ужасен. «Открой двери», — сказал он мне, пока Джан-Лука извивался в его руках.
Я открыла двери, Роджер вынес его на площадку и спустил с лестницы. Джан-Лука не пострадал, но был в ярости. Он пролетел почти по всей лестнице, прежде чем удалось встать на ноги. Он завопил: «Я еще доберусь до тебя, ты, сукин сын, чистокровный белый американец. И до твоей паршивой толстой жены». Словом, обычный разговор за семейным столом, — Она устало улыбнулась, — Роджер стал было спускаться по лестнице, но я вцепилась в него, чтобы он не убил мальчишку, а тот кинулся к дверям и убежал.
— Как это закончилось? — спросил Оливер.
— Так и закончилось. Мы никогда больше его не видели. Но через несколько месяцев мне позвонила его мать и со слезами сообщила, что его арестовали за то, что он напал на женщину в Бронксе и, угрожая большим ножом с костяной ручкой, пытался вырвать у нее сумочку. Только женщина эта оказалась копом, и он получил свои три года тюрьмы. Думаю, что нож был тем самым, что он стащил у нас. Во всяком случае, его срок кончился четыре месяца назад, и я думаю, он бродит на свободе, приумножая пашу семейную славу. Считаю, что он заслужил право быть в списке.