Утренняя йога возвращала тело к жизни. Теплые струи вливались в ладони, растекаясь по телу огненными потоками. Вибрации перешли на сверхтонкий уровень. Ожившее тело наполнялось силой, огнем и радостью. Даже начавшийся дождь доставлял необъяснимое блаженство возможностью его ощущать. Матрица сложилась в картину невероятной красоты: белые горы вдали, изумрудный Иссык-Куль, желтые, алые, розовые розы, яркие детские рисунки на хозблоке. И все мое существо заполнилось ощущением детской радости нового утра.
На вечерних зикрах Папа вдохнул в тусовку состояние нежности и благодати. Космодром исчез. Мотыльками порхали звезды вокруг абажура луны. Полынный воздух, мерцание Иссык-Куля, мягкие силуэты бархатных гор – все накрылось газовой косынкой волшебной ночи, дарящей ощущение полного растворения и сопричастности с ее древней и великой тайной. На обнимашках каждый, казалось, нес частичку этой благодати и нежности, ручейками вливаясь в теплый струящийся поток. Борода передал мне удивительно тонкое состояние. Сверкающий белый тоннель вознес меня к бархатному небу, рассеивая, как звездную пыль, до полной растворенности в воздухе, запахах, звуках… Потом возникло чувство огромной, почти невыносимой Любви и слияния со всем Миром, от огромных гор до мельчайших песчинок. Я, словно бабочка, порхала среди звездных цветов, становясь серебряным светом, струящимся в ладонях ночи. Весь Мир был Любовь, и Любовь во мне волнами летела в Мир, превращаясь в огромную всепоглощающую волну, которую, казалось, не в силах вместить Мироздание…
Утренняя йога. Полное отсутствие вибраций, ощущение силы и мощи, суровое солнце, четко очерченные горы. Энергия тугими канатами входит в ладони, стопы, позвоночник. Открыты желтые люки, заполненные ослепительным светом. Руки исчезают, как будто я наполовину вне тела. Похвасталась Папе, что меня наконец перестало трясти. Он задумчиво ответил, что не трясет, не трясет, а потом бывает, что и шарахнет.
Вечерняя йога. На небе сгущались тучи, собирался дождь. С первой задержки задрожала земля. Она была как живая и вибрировала, покачивалась, стучала в стопы мелкими толчками, как большое сердце. Тело будто было пронизано проводами и от каждого точка ощущало электрический разряд. В ушах появился гул. Полил дождь, который заставил нас перейти в кинотеатр. Ветер хлопал дверьми, уносил коврики, капли просачивались через дырявую крышу. Но никто не расходился, остановить начавшееся действо было уже невозможно. Начали делать «Сурью» Калабина. Старый кинотеатр превратился в языческий храм стихий.
Наверное, так начинается землетрясение. Стопы горели, пол дрожал упругими сильными толчками. В какой-то момент показалось, что он раскололся, и сквозь трещины начали вылетать куски лавы, обжигая ладони, стопы, промежность. В макушку били молнии, раскаляя позвоночник. Силы всех стихий швыряли тело вверх и в стороны. Наконец Папа почти приказал мне лечь на коврик. Теперь стихии бились над моим телом. Я сделала задержку. Земля разверзлась с грохотом и воем, и эпицентр стихии переместился в промежность огненным ядром, раскалявшимся еще и еще от непрерывных оргазмов. Я ощущала себя на жертвеннике языческого храма, и стихии в бешеном танце хаоса разрывали меня на куски. Я уже перестала ощущать начало и конец оргазмов, слившихся в единый оргазмический взрыв. Менялись цвета, раскладываясь в радужный спектр и вновь соединялись в ярком белом сиянии… Наконец Папин голос вернул меня в старый кинотеатр. Спустилась невероятная тишина. Из храма стихий я вышла совершенно иной.
Йога в последний день. Не помню ни одного движения – их старательно делало тело. Я летела в лучах золотого света над облаками к вершинам золотых гор. В конце услышала, как Папа просил отставить левую ногу. Сначала не могла понять, что такое «левая» и что такое «нога», но наконец поняла, что вернулась.
Фестиваль закончен. Хотя нет грусти, есть огромная радость сопричастности к невероятным состояниям экстаза. Передо мной Москва, впереди еще час до питерского поезда. Я смотрю на собор Василия Блаженного, как на сказочную шкатулку, осыпаемую золотыми искрами начинающегося дождика, и наполняюсь новым, доселе невиданным знанием.
Папа
Самый мощный фест из всех иссык-кульских. Для нас с Бородой завершился двухлетний цикл, начатый здесь же два года назад.
Фишка в том, что фест затерся последующими пятью днями, три из которых мы провели в лагере Самдарши (известный просветленный индус, ученик Ошо), а потом еще два дня – в разных местах этого фантастического, красивейшего места на земле. Об этих приключениях, в которых, кроме нас с Бородой, участвовали Ленуська и Сестрички, мы писать не будем. Может быть, включим кусочек в какой-нибудь из романов, которые выйдут неизвестно где и когда (астральный выпуск уже стал бестселлером).
Если меня спросят: «Есть ли место на земле, которое у тебя ассоциируется с Раем, Домом?» – отвечу: «Иссык-Куль». Попробую собраться и написать, используя фотки и описания Танюхи, хотя это было уже в каменном веке.
Борода
Начало уже почти стерлось из памяти. Но мощнейшее воспоминание – семинар в Алматы, искрометнейший, с бушующими энергиями. Дети-алматинцы, как они кайфовали! Я на семинаре в Алматы был впервые, люди очаровали своей настежь распахнутой душой.
Три дня семинара голодал, есть не хотелось вообще, что неудивительно при 40-градусной-то жаре. Легкость и острейшее чувствование, испепеляющий жар и сверхскорости.
Тусовка на фест собралась исключительная, такого высокого процента прошибленных еще не было. Половина приезжих.
На Иссык-Куль в этот раз мы с Папой ехали без прошлогоднего трепета, полные Силы и азарта перед неизвестным. Но внутри все равно екало: «Что-то будет в этот раз?» Четвертый раз на Иссык-Куле, и это всегда – прыжок в несколько духовно-световых парсеков, шокирующий переход в новое качество.
Ну не могу я промолчать о том, что было после феста. Чиркану, спичкой, хотя бы короткими штрихами.
Папа писал: Для нас с Бородой завершился двухлетний цикл, начатый здесь же два года назад.
Ага. Интеграция запредельнейшего опыта, схлопывание многомерной мозаики. И начался новый, диаметрально противоположный цикл. Любимейшие игрушки, все, «чем дорожу, чем рискую на свете я», за одну ночь было обсмеяно и задвинуто Мастером вычитания (и прибавления) Курманбеком. Его короткие фразочки из двух-трех-четырех слов, брошенных из состояния «вне ума», как очереди из глиняного пулемета. И ты – тоже вне ума. И глубинный переворот в сознании и осознании…
«Герасим на все согласен…»
Опять все подстроено. Хотели Дома оказаться? Вот он. Получите, распишитесь. И живите в этом, если хватит духу.
Мы путешествовали в основном наружу. Миры, космосы, Бездна… А тут – разворот внутрь себя. И там, в глубине тебя, разверзается такая же Бездна.
Из «мастеров спецэффектов» сделали умиротворенных созерцателей, тихих и наполненных пустотой, как серебристая гладь Иссык-Куля в полнолуние 9 августа.
Такого Папу я еще не видел…
Нет, образцово-показательного, благостного Самдаршика из него все равно не получится, не дождетесь! Даже если его нарядить в белые одежды, то это будут семейные трусы, да еще и драные на самом видном месте. И даже если Папу усадить в кресло, покрытое белоснежной тканью, то в самый торжественный момент он громко пукнет или смачно почешется где-нибудь.
Народ, поди, ожидает животрепещущих описаний, как там было круто. А вот фигушки! Не буду про это. Да, был нестерпимый ослепительный свет. Мелькающие галактики, загранные вибрации, чудовищная Сила, тотальный сход с ума. Спецэффектов – годовая норма!
Но фишка в том, что при внешнем буйстве, в самом безумном танце можно сохранять состояние абсолютного нуля внутри. Вот это было совершенно ново и неожиданно. И упрочнялось последние два-три дня.
Низкий поклон всем!
Главному режиссеру т. Аll Ахову, замутившему всю эту Игру, великому и великолепному Иссык-Кулю, могучим горам, таинственной Луне, неожиданному Папе, Курманчику – Каракольскому Капитонычу, Мастеру и Чудику, просветленному раздолбаю, серому кардиналу и обломщику. А также Маринке – нашему чудесному организатору семинара и феста, притихшей Ленуське, сестричкам-хомячкам, зажулькавшим все и вся, что подворачивалось под их ласковые лапки, Последнему из могикан-Волку-Алихану-Телекхану – моему папашке-дервишу, едва не свернувшему мне шею от бешеной любви. Траве Иссык-Куля, генерал-лейтенанту Марусичу, голубой бездне, громадному сияющему и крутящемуся колесу Млечного Пути, которое унесло меня (после первого же вечера зикров, пока все обнимались) в нечеловеческую полосу восприятия, минут на 40, с полной потерей Матрицы. Утесу-космодрому, сияющим, как солнца, глазищам всей честной компании на бесшабашных и тончайших дневных танцах в кинотеатре «Колизей». Запаху полыни, зарослям дикой облепихи, многозвездочному курорту «Земля», неутомимому Ильгизарчику и его бубну, диску «Сердечная медитация», чудесной кухне в лагере Генсека, бесстрашной Танюшке Ноунейм (изумительно написала!), очаровательной Томской Троице ведьмочек, Мастеру Лукьянову, задорному зеленоглазому Оксанчику, настоящему одесситу Саньку-Шурику – неуемному богатырю, Арманчику, с его неповторимой уморительной широченной улыбкой просветленного, Карандашику (как прозвали сестрички Самдарши), с его бородой Карла Маркса, белыми одеждами, степенной походкой, скользящими глазками и с озорной улыбочкой ребенка. Тихой Эдельфее, красноягодной эфедре, лестнице в Небо из 371-й ступеньки, тополькам на пляже, что пронзали нас с Папой неистовыми струями своих соков-энергий. Мусорному баку, объятия с которым вызвали у нас сатори. Горной деревушке просветленных, трактору, Фольксвагену-Транс-портеру, эзотерическому коктейлю «бензин-солярка». Несгибаемо-медитативным участникам двухчасового циркового шоу на автозаправке, с детским любопытством заглядывавшим в заглохший двигатель «Фолькса». Еврогостинице в Караколе, тамошнему Эдему с райскими яблочками, магазину детских игрушек, рощице из колючих деревцев, юртам и вкуснейшему каймаку (домашней сметане), белому креслицу Карандашика, на котором мне довелось повосседать в нарушение субординации, Дому, золотому песку Иссык-Куля, Нулю и Тишине, легендарному Трезубцу и костру, снопами вспыхивающему от твоего дикого танца, Юрику – душе компании, Светику, пыльной дороге, арбузикам и торпедам, пиалушкам и орлиному перу из деревяшки, воткнутому Папой сперва в гриву вождя, а потом в свой зад, бесконечной лунной дорожке, Блистающим Мирам и лепешке сухого коровьего навоза, что я преподнес Папе для поклонения на утренней йоге после памятной ночи. Бешено крутящейся «Шестеренке» танцоров, летящих среди без умия, вокруг которой мы с неотразимой «Синей Панамкой» неслись вскачь, спелым абрикосикам, что народ обдирал, стоя на лавочке возле нашего корпуса. Стебу до коликов в животе, сердцу, бездонному и плавящемуся, волнами сладчайшей мучительной боли набухавшему и расширявшемуся в ничто от «Шри Рам Джей Рам» Рассела Пола и его сестренки. Киргизскому горному меду – концентрату праны, грандиозной панораме, снежным шапкам, красноватым скалам, фантастическим закатам, радуге и облакам, заброшенному кинотеатру, кабальеро Максу, эстетке Жанне из Бишкека, Претти Ом, беседке на краю космодрома, «непрошибаемому» Тривику и его ноутбуку, пышным клумбам, жаркому солнцу и ночному холодку, пыльному коврику, комплексу Героя и позе Шивы, Майе – тончайшей пленке восприятия и замершему на целую вечность призрачному окружающему миру во время йоги в кинотеатре, зефиру «Шармэль» и чаю «Лотус Бриз», балкончику на «Утесе» и ароматной сигаретке. Нечеловеческому ночному заговору, пронизывавшему меня дрожащими нитями, что шелестели голосами сестричек в тоннеле торчков, в конце которого светились едва узнаваемые лица и фигуры Соньки и Ольки. Невозможно пламенному, взрывающему пространство-время, звенящему гиперэкстазом гимну «Суб-бан Аллахи-и!!! Альхам Дулилахи-и-и-ии!!!», тихому и глубочайшему танцу под Луной и с Луной, узору из поглаживаний наших десяти рук, растворяющему тело Изильгарчика…
И всем остальным.
Махаббат [1] … З-зар-раза!
Тай
…Вы вернулись… А было ощущение и, наверное, внутренняя готовность, что после Нуля смотаетесь из общего обозрения. Видите, как притихла обожающая публика, почти готовая к расставанию? Ждали. Счастливы опять встретить!
Фея…
Да, Тай права. Спасибо, что вернулись… Мы вас ждали…
Папа
Да уж, Борода здорово набросал августовские тезисы, из которых можно развернуть целую книгу.
А танцы с рэпом «Ищите новые игрушки»! А танцы в третий день под сердечную медитацию Карунеша! Сначала я танцевал с Сонькой из внутренней тишины, из глубины сердца. Да это был не я! А кто? Затем танцевал с Луной, деревьями. А как танцевали с Бородой!
Луна, Луна, Луна! Спасибо Курманбеку! Вдыхаешь от Луны, принимаешь поток, задержка, а выдох – по лунной дорожке, по которой с разгону взлетаешь в неведомую бездну, аж дух захватывает! Небольшое преимущество северного берега (и полуострова у Покровки) в том, что там видна лунная дорожка. Для меня это символ просветления.
А как делали поклонение Луне на берегу в полнолуние! Луна на ладошке, переворачиваем ладонь и поглаживаем Богиню Ночи из самой глубины сердца. В ответ Царица Ночи осыпает тебя серебряным дождем! Как будто специально готовились последние полгода к этой ночи, постоянно совершенствуя «Поклонение Луне».
Сестрички и Курманбек в один голос говорили, что во время выполнения этого танца силы мы на несколько метров переместились на лунную дорожку! Вполне, может быть, потому как не смогли бы мы ответить на вопрос: «Где вы были во время выполнения комплекса?» Ответ мог быть только один: «Мы танцевали с Луной в нигде!»
В полнолуние был праздник – мини-выпускной бал, поскольку заканчивала свою работу тренинговая группа. Курманбек подбил нас зажигать тусовку, притащив какой-то корень, напоминавший трезубец – три рога, расположенных по кругу. Я моментально нахлобучил рога на голову и стал исполнять шаманский танец. Перевоплощение в шамана было полным. В этом состоянии я рванул к костру, вокруг которого отплясывала ошовская тусовка. Это надо было видеть. Я являлся камлающим шаманом (стучал Ильгизар). Такой танец бывает только раз в жизни. (А как до этого стучал Илюха! А с каким азартом я колошматил в этот бубен по дороге!)
Потом рогатый трезубец подхватил Борода, потом он пошел по кругу. Каждый выскакивал в круг с неистовым танцем. Это было представление для Карандашика, который в своем белом халате и киргизском колпаке (не знаю, как называется) напоминал то ли Деда Мороза, то ли Доктора Айболита. Я подбивал Соньку начать прыгать через костер, как Снегурочка. Но она засмущалась. Вскоре кто-то уже кричал: «Снегурочка! Снегурочка!» И прыжки начались. Мы только забрасывали что-то, как все подхватывали. И прыжки с ритмичным дыханием, и «Просто Прет!». Как на следующий день заметил Курман, нам не хватило финальной точки: нужно было вручить трезубец Деду Морозу.
Наконец народ потребовал зикров. Вокруг костра мы не помещались. Тогда мы с Бородой подбежали к Самдарши и взялись за раскладной стульчик, на котором он сидел. Карандашик не удивился, только спросил: «Мне встать?» Мы ответили: «Не надо», – и отнесли его в сторонку. Тут же замутили зикр. Оказывается, Доктор Айболит их никогда не видел и был несколько озадачен, все время крутил головой в нашу сторону…
Ой, да что это я расщедрился?! Да не могу остановиться!
Еще кусочек. На следующий день перед закатом созерцали озеро. Такого Иссык-Куля мы еще не видели. Песчаный берег резко обрывался, и уже в двух-трех метрах было с головой. Короче, голубая бездна. Вдоль берега волны играли в догонялки. Едва заметная рябь колыхала почти неподвижную сине-голубую поверхность озера. Ум успокоился, он был словно гигантское озеро, по поверхности которого пробегала едва заметная рябь. Фантастический отлет и тотальное присутствие! Озеро приподнялось, взлетело, на нем играли солнечные блики…