Школьники смотрели на него с восхищением.
– Во дает!
– Крыша у него поехала.
– Обкурился прапор, вот и бешеным стал.
О, дети! Все-то вы знаете, хотя и не всем за это пятерки ставят учителя и жизнь. Светлана изумилась детской осведомленности. А ведь действительно, прапорщик, скорее всего, обкурился. Глаза у него какие-то нечеловеческие. И лицо тупое-тупое, бессмысленно радостное. И вся фигура… какая-то звериная, волнующая. Оковалком громоздился на мотоцикле прапор, живым оковалком, даже в накуренности своей живым, жизнь понимающим по-своему, в жизнь влюбленным по-своему. И в этом понимании, в этой влюбленности чрезвычайно опасным. Не только для светловолосой Светланы, безнадежно обогнавшей его по возрасту, и других женщин славяно-финно-угорской светлой масти, будоражащей южан, но для всего того, что было создано за предыдущие две тысячи лет восточно-европейским людом, обильно сдабриваемым разными народами Азии и Европы.
– А-а! – Прапор отогнал коня своего далеко от клумбы.
Светлане осталось совсем немного до узла связи. Мотоцикл вновь разревелся рядом. Женщина смотрела на бесноватого наездника и диву давалась: где же офицеры той самой, которая всех сильней? Почему на улицах городка только дети с портфелями да женщины с сумками? Что это за матриархат такой?!
– Стой, Мамедов! – услышала она голос майора Петрушина, зампотеха части. – Прапорщик Мамедов, приказываю остановиться!
Женщине стало легче. Она, не замечая, впрочем, своих движений, даже опустила сумочку с груди, и в походке связистки появилась притягательная упругость, свобода, которая так часто ложится кандалами на души впечатлительных мужчин.
– Ай, майор, не мешай! – Прапор пролетел мимо зампотеха (на эту должность когда-то прочили Касьминова), мимо узла связи. – Ай, вай-вай!
В нем действительно было что-то животно-жизненное. На что уж силен у нее Николай, особенно в плечах, которые вздуваются над ней стальным шаром, и руки у Николая, как клещи, и весь он в страсти могуч и даже диковат, и одичало наивен. Но этот, на мотоцикле, не диковат, но дик, до тупости наивен, до первозданной тупости, животной. Хочу и качу на мотоцикле, и никто мне не указ. Я – хочу.
– Остановись! – Майор сбился на фальцет, изволновался у женщин на виду. Он уступал прапору во всем: в удали, упрямой воле, природной ярости, возрасте. Но он безнадежно лучше знал всю современную технику войск ПВО. Он закончил высшее военное училище и Академию войск ПВО с красными дипломами. И там, и здесь отказался от карьеры кабинетного ученого. Он был умница. Офицер той армии, которая была всех сильней и лучшие офицеры которой еще хранили в себе это сильное.
Он выбежал на проезжую часть наперехват обезумевшему прапору. Тот степным волком зыркал на него и выл, и гнал конька своего прямо на зампотеха.
– Уйди! – послышалось Светлане.
Майор в последний миг отпрыгнул вправо, хотел схватить прапора за руку, но тот, борец по природе, наездник по природе, руку с руля скинул, к телу прижал, проскочил мимо умницы-зампотеха, отъехал от него метров на двадцать, крутанул юзом на 180 градусов и – совсем спятил парень молодой – рванул с места прямо на майора, взвизгнув обиженно:
– Ах, ты так! Ты драться хочешь!
Ну очень обидел майор прапорщика своим поведением. Тому кататься по клумбам спьяну хочется, а он мешает. Раздавить его надо.
Майор и здесь не оплошал, не струсил. Сделал тот же прием, пытаясь увернуться от гориллообразного прапора, но не увернулся, тот был шустрее, хоть и пьяный в дым, а может быть, и накуренный. И хорошо, что мотоцикл был старенький, и скорость он свою растерял вконец даже без глушителя. А то бы майору больше зампотехом не быть, а лежать бы ему всю оставшуюся жизнь в госпиталях. Прапор наехал на него – руль в грудь, завалил майора на бок, сам упал, мотоцикл выпустил из рук, а тут-то и мужики подоспели, набежали со всех сторон, дело чуть до самосуда не дошло, благо зампотех от асфальтового нокдауна быстро пришел в себя, вскочил на ноги, надел фуражку и крикнул зычно:
– Отставить! В караульное помещение его! Повторяю! В караульное помещение Мамедова!
– Ты еще пожалеешь, майор, об этом! – обиженно-злым голосом говорил прапор, извиваясь в крепких объятиях офицеров. – Зачем мешал мне? Зачем не дал мотоцикл проехать? Зачем бил меня? Пропадать тебе, майор, пропадать.
У прапора действительно с головой что-то стряслось. Он ругал майора в караульном помещении, пока не уснул. И все, кто его слышал, удивлялись: надо же так обидеться на майора! Будто он невесту увел у Мамедова – так сокрушался задержанный в КПЗ караульного помещения, так плохо ему было. Он ругал майора, пока не уснул. А уснул он поздней ночью, где-то около трех часов, когда в Москве, в конторе, проснулся Касьминов и сменил на посту Польского, когда жена зампотеха, которому наложили гипс на левую руку и несколько швов на лицо, наконец-то провалилась в усталом глубоком сне, когда по разным каналам связи, в том числе и своим, полетели по стране телеграммы о том, что с Ахмедом Мамедовым случилась беда, что грозит ему уголовное дело и срок.
Никакого ему срока не будет! – вздохнул Николай Касьминов, узнав о происшествии в военном городке. – Отмажут. У них денег море. Еще и в армии оставят.
Да что же у нас за армия такая, если прапорщики майоров на мотоциклах давят, а им за это ничего?! – воскликнула Светлана, но муж, вернувшийся со смены, не хотел мять эту неприятную для него тему, ушел, пообедав, в гараж.
Через неделю с небольшим в квартире зампотеха состоялся важный разговор, сильно повлиявший на судьбу этого офицера. Он знал, что к нему наведаются родственники Мамедова. Он их ждал. Как ждут неизбежное, неотвратимое. Однажды вечером раздался звонок. Майор открыл дверь, увидел невысокого, худого, уже пожившего, в висках поседевшего кавказца со старым кожаным дипломатом.
– Вы, наверное, не туда попали, – сказал он худому человеку, мысленно отругав себя за то, что не посмотрел в глазок, когда открывал дверь.
– Здравствуй, дорогой! Я туда попал. Прости. Я отец Ахмеда Мамедова. Зайти можно? У нас через порог не говорят.
«С этим злом нужно вести непримиримую борьбу, – вспомнил майор слова своего московского не очень дальнего родственника, генерал-майора, доктора технических наук, заведующего кафедрой в старой и престижной академии. Служил он уже двадцать семь лет. Часто ездил по командировкам. Жизнь повидал командировочную. Людей познал. Ученым он был хорошим. Узнав о ЧП со своим родственником, он, во-первых, обеспечил ему хорошее место в больнице, во-вторых, отругал его по-отечески, хотя был старше всего лишь на десять лет, затем в который уж раз предложил ему научную работу, а потом, как когда-то на партсобраниях, посерьезнел и выдал несколько тирад, завершив свое выступление безапелляционным: – Ты не поддавайся. Они к тебе сейчас делегации будут присылать. С коньяком да с деньгами. Будь бдителен. А вообще-то было бы хорошо, если бы это дело не пошло дальше вашей части. Зачем сор выносить из избы. Но с этим злом бороться надо. Самым серьезным образом. Как говаривал наш с тобой дед: „Каленым железом, батенька, выжигать эту дурь“. В общем, выздоравливай поскорее и ко мне приезжай. Поговорим о деле».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.