- Талия, щеки, пузо - какая, право, чушь, господа! По мне, женщины делятся на три категории: на дам, на не дам и на дам, но не вам.
Мужчины грохнули со смеху.
- Ай, бгаво, Гжевский, потешил! - в восторге восклицал Давыдов, ударяя себя ладонями по коленям.
Только один человек из всей компании не смеялся. Это был корнет Васильков. Ему сегодня не везло пуще всех. Из оставшихся у него на руках десяти рублей он, стыдясь самого себя и краснея, как девица, ставил по рублю. Он был готов играть в долг, но ему не верили. Затянувшийся разговор о женщинах действовал ему на нервы.
- Афанасий Сергеич, вы будете метать? - нетерпеливо выкрикнул корнет своим тоненьким голоском.
- Буду, дорогой мой, - спохватился майор. - За дело, господа, с богом, - и он распечатал свежую колоду.
"Ну, стерва, ежели подведешь", - подумал Ржевский, поставив на червонную даму.
Майор Котлярский стал метать.
Очередная талия отняла у поручика последние деньги. Не помогла ему ни дама черв, ни бубновый туз. Поручик в остервенении рвал карты зубами и, запихивая их в пустую бутыль, приговаривал:
- В темницу, в темницу вас, сволочей.
- Полно, бгатец, - веселился Давыдов, распихивая по карманам выигранные деньги. - В любви повезет.
- Да что любовь! В любви мне и так всегда перепадало.
Корнет Васильков, спустивший свой последний рубль, положил голову на стол, как на плаху, и зашелся от рыданий.
- Вот уж напрасно, дорогой мой, - сказал майор Котлярский, погладив его по плечу. - Велика беда! В другой раз отыграетесь.
- Нет, я застрелюсь, - ревел корнет, не подымая головы. - Мне ни в картах не везет, ни в женщинах.
- Ну, в картах это дело наживное, еще научитесь. А что до женщин... Хотите, я горничной моей, Глашке, за вас словечко замолвлю? Она вам не светская дама - ломаться не будет. Хотите, дружочек?
- Хочу-у, - всхлипнул Васильков.
- Ну вот и ладненько. Сейчас только еще шампанского примем, и я вас, голубчик, устрою.
Майор заказал лакеям вина и закуски.
- А для меня у вас горничной не найдется? - спросил Ржевский, вытирая усы после пропущенной стопки водки.
- Да ради бога, дорогой мой. Желание гостя для меня закон. Эй, Прошка! - крикнул Котлярский лакею. - Позови Аглаю.
- Дык, спит она, барин.
- Разбуди, от нее не убудет. Скажи, дело к ней есть срочное, радостное.
Через пять минут в комнату вошла лохматая седая старуха в длинной ночной рубахе.
- Вот и вам горничная, поручик, - еле сдерживая смех, заявил майор. - Прошу любить и жаловать.
- Э-э, нет, - скривился Ржевский. - Увольте-с. Я еще не настолько пьян.
Все весело заржали.
- Чё звали-то, батюшка? - спросила старуха, щуря на хозяина подслеповатые глаза. - Прошка сказал, обрадовать меня хотели. - Она облизнулась. - Уж рюмочку-то налейте, старой, коли разбудили.
Со смехом вручив старухе недопитую бутылку, майор прогнал ее из гостиной.
- Кстати, о старухах, - задумчиво обронил граф Долбухин. - Представьте, господа, моя бабка, графиня Аделаида Петровна, на картах сделала себе целое состояние.
Присутствующие недоверчиво переглянулись. Но в их глазах все же появился определенный интерес. Устав от картежной баталии, они были сейчас готовы выслушать любую историю.
И граф Долбухин начал рассказывать, не спеша попивая из горлышка шампанское:
- Отец мой, Меркурий Петрович, однажды в юности крепко проигрался в карты некоему князю Г. А надобно заметить, что мое семейство в ту пору было в долгах как в шелках. Вернувшись под вечер домой, отец во всем признался моей бабке, заявив в отчаянии, что не видит иного выхода, как свести счеты с жизнью. Но та, конечно, его отговорила и на следующий день отправилась к князю.
Князь Г. несказанно обрадовался ее визиту, поскольку был в нее давно и безнадежно влюблен. Когда моя бабка упомянула о долге сына, князь засмеялся и ответил, что простит всё за одну проведенную с ней ночь.
- Вот дурак, на бабку польстился! - сказал Ржевский.
- Графиня в ту пору была еще молода, - возразил Долбухин. - И к тому же весьма красива... Так вот, она обещала князю подумать над его словами, но дать ей на размышления еще три дня. Князь согласился. В ту же ночь графиня куда-то исчезла и не появлялась трое суток.
Когда под вечер третьего дня она вернулась домой, в волосах ее стали заметны седые пряди, а губы были покусаны в кровь. На все расспросы домашних она ничего не отвечала и сразу же отправилась к князю. Она явилась к нему ровно в полночь и предложила ему перекинуться с ней в карты. Князь с иронией осведомился, есть ли у нее деньги, чтобы делать ставки. "Ставкой будет моя честь!" - гордо отвечала она. Князь начал метать. И графиня не только отыграла сыновний долг, но и лишила князя почти всего его состояния!
С той поры она сделалась заядлой картежницей. В карты ей везло, как никому из простых смертных. Она играла так, словно за спиной у нее стоял дьявол. Но при том всегда соблюдала три непременных условия: за карточный стол садилась в полночь, притом в полнолуние и делала за игру не более трех ставок. И не было такого случая, чтобы карта ее не сыграла!
Граф Долбухин умолк, задумчиво уставившись на огонь в камине.
- За вашу необыкновенную бабку, граф! - поднял бокал Ржевский.
Все с воодушевлением выпили. У корнета так дрожали руки, что половину своего бокала он вылил себе за воротник.
- Надо полагать, граф, - сказал Ржевский, - ныне ваша бабка чистит карманы архангелам?
- Отнюдь, она жива. Ей на днях исполнилось девяносто лет. А не далее, чем на прошлой неделе, она выиграла двадцать пять тысяч у барона Чиколинни.
- Так вы узнали ее тайну? - вскричал корнет.
- Увы, с ней невозможно говорить на эту тему.
- Но почему? почему?
- Графиня сразу начинает хихикать и отвечает всякий вздор, вроде того, что, якобы, всегда учитывает расположение небесных планет и их влияние на карты. Юпитер - это, дескать, туз, Марс - король, Венера - дама, Меркурий - валет, Сатурн десятка и тому подобное. Надо только знать, какие планеты играют в какой день. Но на этом все ее откровения заканчиваются, и она умолкает, так что более от нее ничего невозможно добиться. - Граф горестно вздохнул. - Как представишь, что она унесет свою тайну с собой в могилу, так, поверите ли, господа, просто хочется волком выть.
- Вегю! - с серьезной миной сказал Давыдов.
- А может, граф, ваша бабушка шулер? - осторожно предположил Котлярский.
Но граф только отмахнулся и в расстроенных чувствах прикрыл ладонью глаза.
- Не верю я в эту чушь, - небрежно обронил Ржевский, катая под столом ногой пустую бутылку. - Кстати, кажется, она живет на Лубянке?
- Нет, с чего вы взяли? На Пречистенке, в конце улицы. А что?
- Да, а что? - подхватил корнет Васильков, подозрительно уставившись на поручика.
- Я думал, мне знаком ее роскошный особняк, - спокойно ответил Ржевский. - Но, видать, ошибся.
Не удовлетворившись этими объяснениями, корнет продолжал настойчиво сверлить поручика глазами.
Допив свою рюмку, Ржевский поднялся.
- Господа, благодарю за компанию, однако, мне пора.
- Может, у меня заночуете, дорогой друг? - предложил Котлярский.
- Спасибо, майор, но я предпочитаю ночевать у женщин.
- В таком случае вам следует поторопиться, поручик: ночь на исходе.
- Со стоящей дамой завалиться спать никогда не поздно и не рано!
"Особенно со много стоящей", - подумал Васильков, продолжая во все глаза пялится на поручика.
Проходя мимо корнета, Ржевский наклонился к нему и сказал:
- Гляделки вылезут - обратно не пришьешь!
После ухода Ржевского корнет Васильков ощутил в себе нарастающее беспокойство. Извинившись, он скорым шагом отправился в уборную, где его стошнило и пронесло.
Корнет рассудил спьяну, что это - знак Свыше, и, решительно отказавшись от предлагаемой ему на ночь горничной Глаши, покинул дом майора.
Майор Котлярский, добрая душа, принялся тогда уговаривать Дениса Давыдова переспать со своей горничной. Но тот не моргнув глазом соврал, что имел сегодня за день столько женщин, что не в силах на них даже смотреть. И вскоре откланялся.
Котлярский обратился к Долбухину. И добился только того, что тот тоже быстро ушел.
Расстроенный майор свалился под стол и захрапел.
Глава 17
Три желания
Был четвертый час ночи. Старой графине не спалось. Бессонница давно сделалась для нее столь же обычна, как бутерброд с черной икрой на завтрак.
Графиня сидела, утопая в кресле, и при свете лампады читала французский любовный роман. Дрожащие губы ее беззвучно шевелились, словно ощупывая каждую букву, словно это была и не буква вовсе, а кисло-сладкая ягода.
Когда глаза старухи натыкались на любовную сцену, она начинала смешно водить носом, причмокивать и перечитывала это место по нескольку раз. Порой из ее нутра раздавался протяжный сип, переходящий в монотонный шепот, в котором с трудом, но все же можно было различить причудливую смесь из русских и иностранных слов.
- Любовь, лямур... шак жур... либе нур... - бормотала старуха, кутаясь в свою спальную кофту. - Крейзи лав стори... валет из дед... адью, ихь бин пас...
Графиня вдруг запела. Петь было нелегко. Голова ее болталась на тонкой шее, как у китайского болванчика. И вообще старуху трясло с головы до ног. Но она упорно продолжала пугать клопов своим дребезжащим контральто, и, судя по всему, находила в своем занятии немалое удовольствие.
Графиня пела:
Je crains de lui
parler la nuit,
j"ecoute trop tout
ce qu"il dit...
Она на мгновение заснула, потом, встрепенувшись как от толчка, продолжала:
Jl me dit: je vous aime
et je sens malgre moi...
И все громче, поддерживая рукой подбородок:
je sens mon coeur
qui bat,
qui bat...
je ne sais pas pourquoi...
Уронив голову на грудь, графиня отдала себя во власть Морфея.
Поручик Ржевский вышел из-за шторы.
- Пардон, мадам, у сон ле туалет?
Подняв глаза, графиня смерила его мутным взором.
- Кэскё сёля вё дир?
- Пожалуй, можно и в ведро. Впрочем, успеется. Имею честь, поручик Ржевский!
Старуха заметно вздрогнула.
- Не откажите в любезности, графиня. - Он коснулся губами ее сухой безжизненной руки, которую сам же взял с подлокотника и затем положил обратно. - Вы понтируете, конечно? Ну, так вот. Я проигрался вдрызг, хоть пулю в лоб...
- Вам по-маленькому или по-большому? - вдруг тупо осведомилась графиня.
- Что-с?
- Вы... кажется, хотели... в туалет? Эс врэ?
- Нет, я не соврал, но, право, мне не к спеху. - Поручик встал перед ее креслом на одно колено. - Я знаю, графиня, что при игре в штосс вы можете назначить три верные карты. Откройте мне вашу тайну, умоляю! Куш разделим пополам.
Старуха упрямо поджала губы. Где-то внутри у ее ехидно захихикало. Но сама она сидела недвижима, словно набальзамированная мумия.
- Ну же, графиня, - напирал поручик. - Клянусь, вовек не забуду вашей доброты. Я буду ухаживать за вашей могилкой. Слово офицера, каждый день цветочки буду приносить... Эй, подъем! - сказал он, заметив, что старуха уснула, и дернул за край ее ночной рубашки.
Графиня открыла глаза.
- Ежели вам мало половины, - продолжал Ржевский, - я готов отстегивать вам от выигрыша две трети ассигнациями. Идет? Нет? Тогда три четверти. А? Не обессудьте, графиня, больше уступить не могу. Это же будет просто грабеж. Мне на выпивку не хватит.
- Сударь, туалет возле кухни, - бесцветным голосом прошамкала старуха.
- До черта мне сдался ваш туалет! Я просто так сказал, чтоб вас не испугать.
- Ха-ха, - сказала старуха. - А вы... шутник.
Поручик повысил голос.
- Может быть, вы меня плохо слышите, графиня? Я предлагаю вам выгодную сделку и беру вас в долю. Мне - одна четверть с выигрыша, вам - три!
- Пьяно, кантаре, - проворчала она по-итальянски, сторонясь его громкого баритона. - Пьяно, синьор, пьяно.
Но Ржевский итальянского не знал.
- Да, я немного пьян, - охотно признался он. - Однако в трезвом уме.
Он поправил старухе чепец, который сполз ей на нос. Мышиного цвета глазки по-прежнему тупо смотрели на него.
- Мерси, - сказала старуха.
- Сильвупле, мадам. Мое последнее слово - четыре пятых. Подумайте, графиня, раскиньте мозгами. На черта вам ваша тайна? Вы не сегодня - завтра дадите дуба. Вы же не девочка, вам девяносто лет. Э-э, да что тут объяснять!