Зато он был терпелив, феноменально терпелив. «Спешить некуда, – думал он, – тот же случай может явиться на помощь. Стоит лишь подождать, а до тех пор терпеть и стыд, и боль, и нужду». Да, должен же он когда-нибудь дождаться случая совершить убийство, не оставив никаких следов, ни малейшей завязки для следователя, а тогда… О, тогда! Ради одной этой минуты стоит жить и терпеть! Пока же следует поддерживать свою репутацию пугливого, нерешительного мальчишки и никому никогда не жаловаться на притеснения.
За два дня до вышеупомянутого октябрьского утра Флинт купил кое-какие припасы и с помощью Фетлока перенес их домой. Ящик со свечами они поставили в угол, жестяную коробку с охотничьим порохом – на ящик со свечами, бочонок с минным порохом – под кровать Флинта, а большой сверток фитиля повесили на гвоздь. Из этих приготовлений Фетлок заключил, что патрон его собирается приступить ко взрыванию скал. Он видел, как это делается, но лично никогда в таких делах не участвовал.
Заключение мальчика оказалось справедливым – тем октябрьским утром они с Флинтом отправились в шахту, захватив с собой сверло, порох и фитиль. Шахта теперь достигала восьми футов в глубину, и спускаться в нее надо было по коротенькой лесенке. Добравшись до места, они принялись за работу. По приказанию хозяина Фетлок должен был держать сверло, а Флинт колотить по нему молотом. Отдав приказание, последний и не подумал объяснить новичку, как следует обращаться с инструментом, а потому при первом же ударе сверло вылетело из рук помощника.
– Ах ты чертов сын! Разве так держат сверло? Подними его! Наставь опять да держи крепче! Я тебя выучу, проклятая собака!
Через час сверление было кончено.
– Ну, заряжай теперь мину!
Мальчик бросился к пороху.
– Идиот!
Тяжелая пощечина бросила Фетлока на землю.
– Вставай, гадина! Не валяться же тебе целый день. Сначала заложи фитиль, дурья голова, а теперь сыпь порох… Держи, держи, скотина! Что ты, полную скважину, что ли, хочешь насыпать? Экая дубина! Ну, замазывай глиной, забивай крепче! Стой! Стой! Ах ты, рохля! Пошел прочь!
Флинт принялся забивать мину сам, все время ругаясь как безумный. Затем зажег фитиль, выскочил из ямы вместе с мальчиком и отбежал от нее ярдов на пятьдесят. Спустя несколько минут тревожного ожидания в шахте раздался взрыв, и туча обломков породы вместе с дымом высоко взлетела в воздух. Немного погодя послышался шум падающих на землю камней, и затем все опять стихло.
– Засадить бы тебя туда! – сказал хозяин.
Вернувшись в шахту, они очистили ее от мусора, просверлили новую скважину и заложили еще одну мину.
– Эй ты! Гляди! Сколько ты хочешь истратить фитиля? Разве не знаешь, сколько времени он горит?
– Не знаю, сэр.
– Он не знает! Никогда такого дурака не видывал!
Затем Флинт выпрыгнул из ямы и крикнул:
– Ну что же ты, идиот? Целый день что ль там сидеть будешь? Отрежь фитиль и зажги его!
– Если позволите, сэр, я… – начал было мальчик дрожа.
– Поговори еще! Режь и зажигай!
Мальчик повиновался.
– Ах, чтоб тебя черт! Одноминутный фитиль! Оставайся же там!
Флинт схватил лестницу и бросился бежать, оставив подручного в яме.
– Помогите! Помогите! Спасите! – начал кричать тот, прижавшись к стене так плотно, как только мог.
Шипенье фитиля перепугало его чуть не до потери сознания. Бедняга замолк и стоял ни жив ни мертв, ожидая через несколько секунд, казалось, неминуемой смерти от взрыва. Затем на него вдруг нашло вдохновение. Он прыгнул к фитилю, потушил его на расстоянии одного дюйма до заливки и таким образом спасся.
Дорого же ему, однако, обошлась его храбрость. Повалившись на землю, мальчик лежал на ней совершенно обессиленный и только бормотал про себя:
– Ладно! Сам научил! Теперь знаю, что делать. Стоило только подождать, и средство само нашлось!
Минут через пять Бакнер тихонько подкрался к шахте, заглянул в нее с беспокойством и сразу понял, в чем дело. Затем он опустил лесенку. Мальчик едва смог взобраться по ней и так ужасно выглядел, что тронул даже сердце своего угнетателя.
– Ну, хорошо, что так обошлось, – сказал последний, – больше никогда никому не груби. И поменьше мели языком! А то я рассердился и не понимал, что делаю. Простая случайность, конечно. Ишь ты как измучился! Довольно на сегодня работать. Ступай домой, поешь и отдохни! Чего на свете не бывает, особенно когда рассердишься.
– Я сильно испугался, – сказал мальчик, – зато и выучился кое-чему. Но ничего, пустяки!
«Быстро утешился! – подумал Флинт после ухода мальчика, следя за ним глазами. – Расскажет или нет?.. Пожалуй, еще дернет его черт рассказать… Жаль, что не разорвало…»
Вернувшись домой, мальчик не воспользовался, однако, свободным временем для того, чтобы отдохнуть. Он употребил это время на лихорадочно поспешную и радостную для него работу. Весь склон горы, до самой хижины Флинта, был покрыт густыми зарослями различных кустарников. Часть задуманного Фетлок выполнил в этих зарослях, а часть – в своем шалаше.
Когда все было готово, он сказал самому себе: «Если он боится, как бы я не пожаловался на него, то к завтрашнему дню этот страх пройдет. Он увидит, что я все такая же размазня, каким был всегда. А послезавтра я с ним покончу, и никто никогда не узнает, как и кем это было сделано. А всего страннее то, что он сам же и научил меня, на свою голову».
V
Следующий день пришел и истек. Настала полночь, и вот в мире зарождается новый день. Действие происходит в бильярдной комнате таверны. Огрубевшие мужчины – в неряшливой одежде, измятых шляпах, брюки заправлены в сапоги, иные в жилетах, но все без курток – толпятся у раскаленной железной печки, обогревающей их всех. Бильярдные шары трещат и стукаются друг об дружку, других звуков – внутри таверны, по крайней мере – не слышно, а снаружи ревет буря. Публика скучает и точно ждет чего-то. Суровый широкоплечий рудокоп средних лет с седеющими усами и подозрительным взглядом поднимается, вешает на руку моток фитиля, собирает еще кое-какие свои пожитки и, ни с кем не простившись, уходит. Это и есть Флинт Бакнер.
Как только дверь за ним затворилась, все оживляются.
– Аккуратнейший человек! – восклицает кузнец Джек Паркер. – Хоть часы по нему сверяй.
– Это, кажется, единственная его добродетель, насколько я знаю, – бормочет Питер Хоус, рудокоп.
– Пятно на нашей компании, – многозначительно поглядывая на трактирщика, говорит Фергюсон, поверенный поставщика припасов. – Будь я здесь хозяином, я бы заставил его объясниться или выгнал вон.
Трактирщик предпочитает не слушать: тот, о ком говорят, принадлежит к числу посетителей очень выгодных, так как ежедневно напивается в таверне допьяна.
– А что, ребята, – спрашивает Хэм Сэндвич, молодой рудокоп, – угостил ли он когда-нибудь хоть кого-то из вас?
– Это он-то?! Флинт Бакнер? Держи карман шире!
Эти саркастические замечания завершились не менее саркастическим смехом всей компании. После короткой паузы рудокоп Пат Райли прибавил:
– Загадочный тип! Вот и мальчишка у него такой же. Никак не могу раскусить их.
– Да и никто этого не может, – сказал Хэм Сэндвич. – Они одной породы! Оба какие-то таинственные. А что вы скажете о третьем? Та еще загадка! Первых двух за пояс заткнет!
Все подхватили это восклицание, кроме одного человека, некоего Петерсона, недавно прибывшего в поселок. Заказав всем выпивку, он спросил, кто же этот третий. Все единогласно воскликнули:
– Арчи Стильман!
– Разве Арчи Стильман – загадочный человек? – спросил Петерсон.
– Стильман-то? – повторил Фергюсон. – Да по сравнению с ним четвертое измерение – пустяк!
Фергюсон был ученый человек. Петерсон пожелал узнать все подробности относительно Арчи Стильмана, каждый из присутствующих тоже начал их требовать. Все заговорили разом, так что трактирщик вынужден был вмешаться и призвать посетителей к порядку. Он налил всем водки и посоветовал Фергюсону взять на себя обязанности рассказчика. Фергюсон начал:
– Ну, что мы о нем знаем? Разве только то, что он молод собой. Пытайте его сколько угодно – ничего не выпытаете: ни откуда он, ни чем занимается, ни какие у него намерения – никто не знает. А уж что касается его таинственных способностей, так о них лучше вообще не заикаться. Попробуйте спросить у него об этом – он тотчас же переменит тему разговора. Можете строить догадки, коли хотите, – толку все равно не выйдет.
– Что же у него за таинственные способности?
– Не то у него зрение какое-то особенное, не то слух, не то это инстинкт какой-то или колдовство – кто его знает. Попробуйте сейчас исчезнуть и спрячьтесь где хотите, как бы это ни было далеко, – он пойдет прямо туда, где вы спрятались, и ткнет в вас пальцем.
– Не может быть!
– Да уж поверьте! Погода ему нипочем, день ли, ночь ли – ничего этого он даже не замечает.
– Что вы говорите! А в дождь, в снег, в полной темноте?
– Говорю же вам, что для него это безразлично.
– Ну, а туман? Неужели и туман ему нипочем?
– Эк сказали! Туман! Для его глаз тумана не существует.
– Ребята, что он мне тут заливает?
– Истинная правда! – воскликнули все хором. – Продолжай, Фергюсон.
– Например, сэр, вы можете оставить его тут, с ребятами, а сами отправитесь в любой дом, откроете любую книгу – да, сэр, любую, – заметите в ней какую хотите страницу, а он пойдет потом прямо к тому самому дому, откроет ту книгу на той самой странице и никогда не ошибется!
– Да что он – сам дьявол?
– Многие из нас так думают. Вот я вам сейчас расскажу, что он как-то раз сделал…
В эту минуту снаружи послышался сильный шум, дверь чуть не слетела с петель, и в комнату ворвалась толпа взволнованных людей под предводительством единственной белой обитательницы поселка, которая отчаянно причитала:
– Ребенок! Ребенок! Я дочку потеряла! Ради бога, скажите, где Арчи Стильман? Мы его никак отыскать не можем!
– Присядьте, присядьте, миссис Хоган, – сказал трактирщик, – и не горюйте. Часа три тому назад он вернулся усталый из своей обычной погони по следам и попросил себе отдельную комнату. Теперь он спит здесь, наверху. Хэм Сэндвич, сбегайте-ка да разбудите его, он в номере четырнадцать.
Через несколько минут Арчи был уже в бильярдной и расспрашивал у миссис Хоган подробности происшествия.
– Да какие же подробности, миленький, никаких нет! Я положила ее спать в семь часов вечера, через час вернулась – а ее уж и след простыл! Я побежала к вам, золотце, а вас дома нет, и вот с тех пор мы обегали весь поселок, все вас искали. Наконец-то, слава богу, нашли! Теперь вы и дочку мою отыщете, только идемте скорее!
– Ступайте вперед, сударыня, а я за вами. Сначала к вам, в ваш дом.
Вся компания повалила за ними, а при выходе из таверны к ней присоединилась толпа, ожидавшая снаружи, – до сотни здоровенных парней, из коих многие были с фонарями. Разделившись на кучки по три-четыре человека в ряд, процессия быстро дошла до хижины миссис Хоган.
– Вот ее кроватка, – сказала последняя, – тут она и лежала, а уж где она теперь, миленькие мои, бог весть!
– Дайте-ка сюда фонарь, – велел Арчи, затем стал на колени и сделал вид, что внимательно рассматривает пол.
– Видите, вот ее следы, – продолжал он через некоторое время, указывая на разные места.
Кое-кто из присутствующих тоже встал на колени, чтобы получше рассмотреть. Несколько человек даже увидели что-то, но большинство в сомнении покачивали головами и говорили, что на досках пола едва ли можно разглядеть чьи-либо следы, а уж особенно детские. Стильман между тем вышел из хижины и, держа фонарь над самой землей, повернул влево.
– Теперь я знаю направление, – сказал он, – возьмите кто-нибудь фонарь.
Затем он быстро пошел вперед, сопровождаемый чуть ли не всеми обитателями поселка. Так прошли с милю. Дойдя до равнины, густо заросшей кустарником, Стильман остановился.
– Погодите! – сказал он. – Здесь надо осмотреться, а то еще собьемся со следа.
Он опять поставил фонарь на землю и, осмотрев ее на расстоянии двадцати ярдов, сказал:
– Все в порядке, идем дальше!
С четверть мили шел он по кустарнику, забирая все вправо, затем опять осмотрел землю и повернул влево. После нескольких таких поворотов Арчи остановился и сказал:
– Вот здесь она сидела, бедняжка, – устала, должно быть. Подержите-ка фонарь! Видите место, где она сидела?
Но на твердой, отполированной поверхности слюдистого сланца никто ничего увидеть не мог. Несчастная мать упала на колени и как безумная стала целовать то место, все время причитая.
– Где же она все-таки? – спросил кто-то. – Очевидно, что здесь ее нет.
Арчи опять взял фонарь и стал осматривать землю, но и он спустя некоторое время встал в тупик.
– Не понимаю, – сказал он. – Она была здесь – это точно, но она отсюда никуда не уходила – это так же точно. А между тем ее здесь нет! Не понимаю!
Тогда мать пропавшей девочки вновь заголосила:
– Ах, Матерь Божья! Ах, святые угодники! Ее, видно, крылатое чудовище унесло! Я никогда больше не увижу мою девочку!
– Не переживайте, – успокоил ее Арчи, – мы ее найдем! Не унывайте, сударыня!
– Да благословит тебя Бог за эти слова, Арчи Стильман! – И мать, схватив руку юноши, с жаром ее поцеловала.
В этот момент Петерсон, новичок, насмешливо зашептал на ухо Фергюсону:
– До чего же ловкое представление ты разыграл – отыскать это место! Хотя стоило ли тащиться в такую даль? Любое другое место подошло бы с тем же успехом, нет?
Фергюсона возмутили эти намеки, и он запальчиво возразил:
– Выходит, по-твоему, ребенка здесь вовсе не было? А я говорю – был, и если ты нарываешься на неприятности, то…
– Ладно! – воскликнул вдруг Арчи Стильман. – Идите сюда, взгляните! Он же все время был у нас перед самым носом, а мы его не заметили!
Толпа ринулась к месту, где якобы отдыхал ребенок, и много пар глаз тщетно пытались разглядеть что-либо там, куда указывал палец Арчи. Последовала пауза, завершившаяся всеобщим вздохом разочарования. Затем Пат Райли и Хэм Сэндвич в один голос воскликнули:
– О чем ты, Арчи? Тут же ничего нет!
– Ничего? А это, по-вашему, что? – И Арчи быстро обвел пальцем какой-то контур. – Ну, теперь узнаете? Это же след индейца Билли! Ребенок у него.
– Благодарение Господу! – вскрикнула мать.
– Возьмите фонарь, – распорядился Арчи. – Я знаю, куда идти. За мной!
Он пустился бегом, то исчезая в зарослях полыни, то вновь появляясь, и, пробежав ярдов триста, скрылся за песчаным холмом. Остальные тронулись вслед за ним и вскоре нагнали его. Он стоял и ждал их. В десяти шагах виднелась какая-то лачужка – серая бесформенная груда из тряпья и старых попон; сквозь ее щели мерцал едва заметный свет.
– Идите вперед, миссис Хоган, – сказал юноша, – вы по праву должны войти первой.
Все кинулись наперегонки с миссис Хоган к скромному жилищу индейца Билли и одновременно с ней увидели все, что происходило внутри: индеец Билли сидел на земле, возле него спал ребенок. Мать, ворвавшись в лачугу, сжала дитя в порывистом объятии, заключив в него и Арчи Стильмана, и, залившись благодарными слезами, сдавленным, прерывающимся голосом обрушила на юношу целый поток славословий и нежных эпитетов из той неисчерпаемой сокровищницы, какую являет собой ирландское сердце.
– Я – она – находить близко, – рассказывал индеец Билли, – она там спать, очень много устала, лицо мокрое. Думать, плакала. Я приносить домой, кормить, она очень много голодная, потом снова спать.
Обезумевшая от счастья мать в безграничной благодарности, презрев все ранги, облобызала и индейца Билли, назвав его «ангелом Господним в ином обличье». Индеец Билли действительно был «в ином обличье», о чем красноречиво свидетельствовало его одеяние.
В половине второго ночи все участники шумной процессии вернулись в поселок, распевая «Когда Джонни идет домой» и размахивая фонарями. Затем все собрались в трактире, так что начало утра превратилось в конец веселой ночи.