Что же это за положение вещей, при котором командующий предпочитает не получать вообще никакой иной информации, кроме той, которая поступает к нему исключительно официальным и бюрократическим путем!
Если Жоффр не прислушался к предупреждению полковника Дриана, конечно, тем более, он не прислушался бы и к моему. Мое донесение, вместе с копиркой, было вовремя передано французскому командованию с сопроводительным листом, где объяснялось, что эти сведения поучены от британского офицера, заслуживающего всяческого доверия. Вероятно, ошибку совершило наше Военное министерство. Им следовало послать мое донесение не Жоффру, а Галлиени. Тогда, возможно, срочно были бы предприняты решительные действия, потому что Галлиени был именно человеком действия, не одним из тех, кто спокойно уходит спать каждым вечером, что бы ни происходило на поле боя. Конечно, моя личная гордость была уязвлена, когда я узнал впоследствии, что риск, которому я подвергался, не принес никакой пользы, но особенно больно мне было слышать в последующие недели об огромных потерях, которые понесли храбрые французские «пуалю» по причине полной неготовности. Сегодня все знают, насколько близки были немцы к достижению своей цели — прорыву французской обороны. Каждый знает, как тонка была грань, отделявшая немецкое наступление от полного успеха — от победы, которая могла бы изменить ход всей войны. И как легко можно было бы избежать огромных потерь, которые понесли французы в дни этой отчаянной обороны! «Можно было бы» — самая печальная фраза на любом языке.
ГЛАВА IV
Но, конечно, о том, что мое предупреждение оказалось напрасным, я узнал только много недель спустя, А пока некоторое время после своего успеха я был самым счастливым человеком в немецком Генштабе. Я был уверен, что сделал действительно большую работу. Я ходил по Шарлевилю, как будто город принадлежал мне. В это время я был настолько уверен в себе, что не испытывал вообще никаких опасений. В любом случае, я теперь точно больше не был капитаном Бернардом Ньюменом, а капитаном Адольфом Нойманом. Для уверенности у меня были все основания. Я очень хорошо выполнял вою работу, и мои начальники, очевидно, были мной вполне довольны. Я не чувствовал никакого повода для тревоги. А теперь судите сами о степени моего удивления, когда поздно вечером после одного из посещений армии на передовой я прибыл на свою квартиру, а вестовой сообщил мне, что меня хочет увидеть мой отец!
Можете представить, насколько опасным был для меня этот момент. Как раз этого я никогда не ожидал. Отец Адольфа был майором, вышел в отставку задолго до войны, но потом был призван из резерва и командовал батальоном Ландвера (резервистов) на Русском фронте. Что же он делает здесь? Неужели что-то пошло не так? Но, естественно, мне пришлось немедленно собраться и войти в мою комнату, излучая удивление и радость. Сможет ли отец не узнать своего собственного сына?
Очевидно, он смог. Во всяком случае, отец Адольфа приветствовал меня именно как Адольфа — а почему он должен был поступать по-другому? Он уже говорил со многими моими друзьями. Вспомните, что не было ничего, что могло бы навести его на какие-то подозрения. Потому, почувствовав твердую почву под ногами, я перевел беседу от меня и спросил, почему он здесь. Его объяснение было совсем простым. Его бригаду отвели с Русского фронта для службы на бельгийской границе, потому что войска, занимавшиеся там охранной службой, не справлялись со своей задачей — препятствовать контактам через границу — и требовали себе подкреплений. Так как солдаты в бригаде «моего» отца были сравнительно старыми — во всяком случае, для солдат, поскольку им было уже за пятьдесят, их решили освободить от малозначительных боев с русскими и направить для решения этой задачи. Мой «отец» радостно хихикал при мысли о том, что теперь он будет всего в двадцати или тридцати милях от меня, потому что его штаб должен размещаться где-то в районе Лувена. Возможно, меня эта новость не так радовала, но я, во всяком случае, не подавал вида.
После недолгого разговора я попросил у него прощения, потому что мне нужно было явиться с докладом к полковнику Николаи. Он спросил, может ли он пойти со мной, потому что они с Николаи были знакомы еще с того времени, когда он сам был солдатом. Полковник очень тепло принял его, доброжелательно похвалил меня, и даже намекнул, что меня в самом ближайшем времени могут перевести на очень важную должность. Это обрадовало и меня, и «отца», хоть и по совсем разным причинам. Зато это очень помогло мне в другом аспекте. Мой «отец» упомянул, как сильно моя мать хочет увидеть меня. (Я тут не буду больше использовать кавычки и рассматриваю родителей Адольфа как своих.) Он был уверен, что я вскоре получу отпуск, но теперь я вполне естественно мог подчеркнуть, что меня ждет очень важная работа, и потому мне придется долго ждать, прежде чем я смогу поехать домой. Для моего отца долг офицера, несомненно, стоял на первом месте, потому он согласился без всяких вопросов. Он сам собирался в отпуск только после того, как разместит свой батальон на новом месте. На крайний случай, сказал он, он сможет сказать моей матери и сестре, что я здоров и у меня все в порядке.
Неделей спустя шеф рассказал мне о характере моей новой работы. Он всегда очень тепло обращался со мной. В полковнике Николаи не было ничего от предвоенного образа типичного прусского милитариста. Я непринужденно уселся, закурил одну из его великолепных сигар, слушая его небольшую лекцию о деятельности немецкой разведки — удивительно интересную лекцию, замечу я. Он объяснил мне, почему большая часть действовавших до войны немецких агентов в Англии была арестована немедленно после объявления войны. (Случайно я узнал, что количество этих агентов было сравнительно небольшим — возможно, одна тысячная от числа, существовавшего в воображении нервных старушек и одаренных богатым воображением газетчиков.) Потому Германии требовалось создать новую разведывательную сеть. Что касается морской разведки, то она работала достаточно хорошо, хотя несколько важных агентов были разоблачены и расстреляны, среди них знаменитый Карл Лоди, погибший геройской смертью в Лондонском Тауэре. Но что касается военной разведки сухопутных войск, то ее сети в Англии практически не существовало. До последнего времени это не было серьезной проблемой, поскольку Британская армия была сравнительно невелика, и ее действия не вызывали большой тревоги германского командования. Тут мне хотелось бы заметить, что управление немецкой разведкой радикально отличалось от нашего. У нас национальную службу разведки контролировало Военное министерство. В Германии разведкой управлял старший офицер разведки в Генеральном штабе, а германское Военное министерство осуществляло сравнительно слабый контроль над нею. Каждая из систем обладала своими преимуществами и своими недостатками.
Приблизившись к сути вопроса, полковник Николаи сказал, что он решил использовать для сбора информации в Англии агентов из числа граждан нейтральных государств. Ему не нравилась эта идея: как он всегда подчеркивал, шпионаж это занятие для джентльменов. Но немецких офицеров, способных заняться такой работой, было слишком мало. К сожалению, немец, пусть он и не выглядит как немец, обязательно разговаривает как немец, даже общаясь на иностранном языке. Даже сегодня, я полагаю, число немцев, способных говорить по-английски без всякого акцента удивительно невелико.
Но «нейтралы», конечно, были людьми другой категории. Они могли спокойно приезжать в Англию, если только их национальный паспорт был в порядке. Самой главной проблемой было найти среди них людей с достаточными способностями умом, желавших заняться таким делом. Именно такую работу я и хотел бы получить — съездить в Голландию, отобрать десять или даже двенадцать человек и предложить им подходящую плату, если они согласятся отправиться в Англию и выведать там то, что нас интересовало.
Вкратце он обрисовал мне наши основные вопросы. Они касались формирования в Англии новых армий, их дислокации и численности личного состава, что особенно интересовало правительство. Было уже известно, что армии Антанты планируют мощное наступление на Германию ближайшим летом. После предшествовавших боев за Верден было сомнительно, что французы смогут внести существенный вклад в это наступление, потому англичанам в основном придется вести его в одиночку. Нам нужны подробности — в первую очередь, сколько британских дивизий готовится к переброске во Францию.
Люди, которых я отбирал, должны были, разумеется, хорошо говорить по-английски. Нужно было сделать так, чтобы они были готовы пойти на риск, потому что умный человек вполне может собрать достаточно полезной информации, просто слоняясь вокруг военного лагеря, или даже сидя время от времени в пивнушках, расположенных вокруг казарм. Конечно, одно донесение, основанное на собранной таким образом информации, не принесло бы никакой пользы, но если собрать много таких донесений, то из этой мозаики вполне можно было бы «склеить» такую картину, которая много о чем бы сказала понимающему офицеру.
Вот такие указания я получил. Шеф увидел, что мне нравится эта работа, но не знал почему. Даже если бы попытался, он не смог бы подыграть мне лучше. Действительно, мне сейчас придется покинуть Генеральный штаб на некоторое время, но я, как минимум, могу быть уверен, что к моему предупреждению о Вердене прислушаются. Зато теперь у меня появлялась возможность бывать в нейтральной стране, откуда можно было отсылать целую кучу бесценной информации, в том числе и очень важные детали о деятельности немецкой разведки во Франции.
Но даже на этой стадии, однако, я был достаточно прозорлив, чтобы найти для себя заранее оправдание, которое могло бы оказаться необходимым. Я подчеркнул, что нейтралы, занимающиеся разведкой просто за деньги, не очень надежные люди. Полковник Николаи оценил мой комментарий: таким было и его собственное мнение. Он согласился, что поставил передо мной трудную задачу. Он знал, как трудно найти правильных людей и держать их под контролем. Он был бы очень благодарен мне в случае удачи, но не стал бы ругать меня за неудачу. Именно такой гарантии я и хотел, и несколько дней спустя, после обсуждения всех основных деталей этого предприятия с моим непосредственным руководителем, я пересек границу с Голландией с легким сердцем — и в гражданской одежде. Теперь и меня непосредственно могли бы арестовать как шпиона — хотя, конечно, даже в этом случае мне не угрожала бы смертная казнь. Но шпионаж в большинстве стран, даже когда он не направлен против данной страны, все равно является наказуемым преступлением.
Но что стоил такой риск после тех, которых я уже избежал? Помимо всего, для меня все было прекрасно подготовлено. Я теперь стал младшим партнером фирмы «Диркс и Ко.», главный офис которой был в Роттердаме. Туда я поспешил, и был должным образом принят управляющим директором. Мне предоставили отдельный кабинет, секретаршу — немецкую девушку, и почти неограниченный банковский счет. Вот так я начал свою работу. Причем и с этой работой я хорошо справлялся. В целом, из многочисленных претендентов, которые ответили на неопределенные запросы, которые я распространял по всем направлениям, я выбрал шестнадцать мужчин. Я обучал их в небольшой школе. И обучил их настолько хорошо, что из шестнадцати агентов не менее тринадцати были арестованы в Англии! Из них двенадцать были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Трем другим, которые убежали, удалось это благодаря официальному попустительству, потому что было очевидно, что они не смогут принести большого вреда, находясь под контролем, и информация, которую они соберут, как бы много ее ни было, фактически будет стоить не больше газетной сплетни.
Рассмотрев свое положение, я подумал, что оно, похоже, слишком подвержено риску и крупномасштабное. Несмотря на гарантии моего начальника, офицеру, который вернется с задания с одними лишь провалами, вряд ли предоставят снова важную работу. Потому я решил, что должен сделать кое-что отчаянное, чтобы оправдать мое назначение. “Шпионаж — занятие для джентльменов”, - вспомнил я любимую фразу моего шефа. Исходя из этого, я послал памятную записку полковнику Николаи, где написал, что попытки нейтралов меня настолько разочаровали. Хотя, конечно, попасть в Англию было для меня самой простой вещью в мире, я обязательно принимал все меры предосторожности. Я путешествовал как голландский купец и носил громоздкую одежду, типичную для таких людей. У меня даже был голландский паспорт. (Паспорта были совершенно бесполезны как методы идентификации, поскольку каждая воюющая страна обладала небольшой мастерской, которая могла изготовить любое количество паспортов любой другой страны — и изготовить с очень высоким качеством, так что только опытный эксперт, располагающий достаточным временем, смог бы, возможно, обнаружить различие.)
После прибытия в Англию, как только я удостоверился, что никто за мной не следил, я отправился к себе домой — где, само собой разумеется, мои родители очень удивились и обрадовались, увидев меня. Затем я надел мой собственный мундир и явился для доклада в Военное министерство. Там, естественно, меня тоже ждал самый теплый прием. Я не только получил подтверждение, что мое сообщение о Вердене было получено, но я смог еще предоставить много другой информации, особенно о работе немецкого штаба и также о количестве боеспособных дивизий на Западном фронте, включая подробные сведения о тех, которых должны были перебросить из России. Фактически, мой перекрестный допрос в Военном министерстве почти напоминал допрос третей степени по интенсивности, поскольку с полудюжину руководителей департаментов хотели поговорить со мной. Я даже имел честь довольно долго беседовать с самим лордом Горацио Китченером. Он был замечательным человеком. Как и Хейг, Китченер не был словоохотлив. Он сидел, смотря на меня целую минуту, которая для меня тянулась намного дольше, — а затем задавал вопрос одним предложением, состоявшим из всего пяти-шести односложных слов. Но многословие не самое главное, и когда я впоследствии обдумал это, то понял, что та полудюжина простых слов охватывала всю суть вопроса.
Я просил предоставить мне немного информации, которую я мог бы использовать, чтобы показать, какую хорошую работу я проделал. Об этом мы легко договорились. Три новых дивизии собирались отправиться во Францию. Всего через пару недель немцы в любом случае обнаружили бы их присутствие на фронте. Не было никакой разумной причины, почему бы не сообщить противнику эту информацию немного заранее — особенно, как я уже говорил, по той причине, что предстоящее нападение не было уже никакой тайной для немецкого командования, даже его точное место. Поэтому этот лакомый кусочек информации фактически не причинил бы делу союзников ни малейшего вреда, а мой очевидный блестящий успех, конечно, помог бы мне очень существенно укрепить свое положение.
Я приехал полностью по своей собственной инициативе и не имел никакой связи с секретной службой, уже организованной в Англии. Перед моим возвращением, однако, я позвонил одному человеку, имя и адрес которого я уже знал — именно он пытался передавать сообщения моих неудачных агентов. Странное совпадение, но этот человек был арестован как раз через день, после моего посещения его парикмахерской, которая была его прикрытием!
Мое возвращение в Голландию прошло без труда, и, проведя день или два в Роттердаме, где я «подчистил» свои дела, я помчался назад в Генштаб. При этом я не просчитался, предвидя, что мое приключение получило бы самое полное одобрение, если бы я возвратился с успехом. Пусть моя информация фактически была довольно скудной, это, тем не менее, было уже кое-что абсолютно определенное. Я видел эти три дивизии в их лагерях; я даже установил точную дату, когда их пошлют во Францию; я видел обучение солдат и сообщал, что они были довольно слабы в подготовке, уступая тем, которые сражались под Лоосом предыдущей осенью. Это, конечно, был мой преднамеренный обман, поскольку эти три дивизии были столь же хороши, как любые другие, которые Англия когда-либо отправляла на войну. Мне хотелось обратить внимание немецкого командование на плохое качество будущих наступающих войск, чтобы немцы выделили меньшее количество своих дивизий для отражения этого наступления. В данном случае, фактически, именно так и случилось, но, к сожалению, громоздкие планы британского командования и отчаянное сопротивление каждого, даже небольшого, немецкого подразделения полностью разрушило все надежды, которые я питал в этой связи.