– Ну… – пробормотал Ритвелд. – Вы решили, что я… Ну, знаете ли…
Манн отошел к навесу и встал рядом с художником. Здесь почти не дуло.
– Вызову пожарных, – детектив достал из кармана мобильник, но Ритвелд задержал его руку.
– Уже вызвал, – сказал он. – Слышите – едут?
Манн пока не слышал ничего, но слух у Ритвелда наверное был таким же острым, как зрение.
– Вы сожгли свой мир, – сказал Манн.
– Я должен был выбрать, – Ритвелд говорил будто сам с собой. – Я должен был выбрать, понимаете? Однажды мы обязаны выбрать…
– Там, – сказал Манн, – вы были в своей стихии.
– А здесь, – сказал художник, – я останусь с людьми.
– Это для вас важнее?
– Я всегда смогу вернуться, – сказал Ритвелд и отвернулся. Он не хотел разговаривать. Он не хотел объяснять. Он прощался.
* * *
– Вы вчера весь вечер работали, – сказал старший инспектор Мейден, пожав Манну руку и отметив про себя, что детектив выглядит невыспавшимся и заторможенным. – Есть полезная информация?
– Никакой, – вяло сказал Манн. – Пусто. Вы правы – случай решительно не криминальный. А что по делу о пожаре в студии Ритвелда?
– Не наша компетенция, – покачал головой Мейден. – Этим занимаются пожарная инспекция и страховая компания. Я слышал – неисправность электропроводки.
– Сгорели ценные полотна?
– Не везет Ритвелду, – оживился Мейден. – Семь лет назад у него сгорели такие же картины. Он нарисовал их заново, и вот опять… Рок какой-то, вы не находите?
– Вы думаете, он сам…
– Нет, – решительно сказал старший инспектор. – Просто я хотел сказать: мы порой недооцениваем роль случая. И видим в нем не то, что он есть на самом деле.
– А что же он есть на самом деле? – Манн думал о своем, но вопрос напрашивался, и нужно было его задать.
– Ничего, – сказал Мейден. – Совпадение. Миллионы событий случаются ежедневно. Совпадения неизбежны. Вы же не станете искать скрытый смысл в том, что кто-то выиграл миллион в лотерею. Кто-то всегда выигрывает.
– Вы думаете, Ритвелд выиграл от того, что…
– Конечно! Неизвестно еще, сумел бы он продать свои картины или нет. А так – получит страховку. Прощайте, Тиль. Вы плохо выглядите, идите-ка отдыхать.
– Да-да, – пробормотал детектив. – Получит страховку. Я и не подумал. Шестая часть – мой гонорар. Не так мало, наверно…
Человек в окне
(Отходная детективному жанру)
Улица была широкая, старинная мраморная колонна возвышалась на углу, за которым начиналось черное ничто. У колонны стояла женщина. Она посмотрела ему в глаза и прошептала:
– Помоги…
– Я не могу отодвинуть колонну, – пожаловался он. – Она привинчена к небу.
– Да? – удивилась женщина и посмотрела вверх. – Действительно, – сказала она упавшим голосом. – Значит, мне конец.
– Почему же конец? – взволновался он. – Дай мне руку, и пойдем вместе. А колонна пусть стоит, кому она мешает?
Он знал: что-то не так. А что именно – не мог догадаться. Во сне он всегда был туп и подчинялся обстоятельствам.
– Дай руку, – повторил он. – Как тебя зовут?
– Ты забыл? – с укором спросила женщина.
– Нет, – сказал он. – Я часто думал о тебе. Я ждал, что ты придешь. Хотел прийти к тебе сам. Ты не пришла. Я тоже. И теперь я не верю…
Женщина отступила на шаг, а из-за колонны появился некто и произнес:
– Иди сюда!
– Кто ты? – спросил он.
– Возьми это, – произнес некто, и, внимательно посмотрев ему в глаза, скрылся в туманной мгле.
Он подошел к колонне, погрузил правую руку в тягучий, как пастила, мрамор, и нащупал плоский тонкий предмет. Потянул, вытащил, увидел.
– Что? – сказал он. – Что?
Страх проник в его сердце, и он проснулся.
«Почему сон? – была первая мысль. – Мне давно ничего не снилось. Или не запоминалось. А сейчас так ярко». Женщину он, конечно, узнал. Иногда он думал о ней и хотел позвонить, но понимал, что не сделает этого. Иногда он видел ее на экране телевизора – она вела страничку культуры в новостях, минуты полторы, да и то не каждый день. Однажды он проехал мимо нее на Нассаукаде, она посмотрела в его сторону, но он, вместо того, чтобы притормозить, увеличил скорость.
Наверно, так и нужно было.
Манн опустил ноги на холодный пол, нащупал тапочки и прошлепал к столу, где лежал мобильник, подключенный на ночь к зарядному устройству.
Номер он все еще помнил наизусть. Нажав кнопку вызова, посмотрел на часы – шесть двадцать три.
«Что я делаю? – подумал Манн. – Во-первых, она спит. Во-вторых, сплю я. В-третьих»…
– Господи, – сказала Кристина, – Тиль, это вы?
– Я, – пробормотал он, соображая, как объяснить свой ранний звонок, – извините, что…
– Вы можете сейчас приехать? – прервала его Кристина. – Прямо сейчас. Ко мне. Я не решалась вам звонить, но если вы сами… Пожалуйста…
– Конечно, – сказал он, все еще ничего не соображая. – Только умоюсь.
– Я вас жду!
– Адрес! – вспомнил Манн. – Я не знаю вашего адреса! Мы же тогда не…
– Принценграахт, восемнадцать, третий этаж. Над магазином кукол…
– Буду минут через двадцать.
Он успел за четверть часа.
* * *
Квартирка была небольшой – гостиная, спальня и кухня в американском стиле. Кристина усадила Манна на короткий диван перед выключенным телевизором.
– Кофе? – спросила она. – Знаю, что вы не пьете спиртного, а то предложила бы коньяк или виски.
– Спасибо, – сказал Манн. – Две ложки и без сахара, хорошо?
Манн огляделся, но не мог сосредоточиться на деталях, взглядом и мыслью он следил за каждым движением Кристины, американские кухни он не любил, но сейчас рад был именно такой планировке – он видел, как Кристина споласкивала чашки, как насыпала кофе – одну ложку, вторую, – выключила чайник – вода вроде и закипеть не успела, – каждое движение выглядело замедленным, а может, Манну это только казалось, он хотел бы остановить мгновение, чтобы Кристина застыла с чашкой в руке, как сейчас, в профиль, мешки под глазами, наверняка не спала ночь, а может, даже и дома не была – профессиональным взглядом Манн разглядел связку ключей на журнальном столике и сумочку, небрежно брошенную рядом с ключами, и халат на Кристине был надет поверх брючного костюма, будто не было времени переодеться…
– Вот, – сказала Кристина, поставив перед Манном чашку, потом принесла свою, держала ее в ладонях и почему-то не обжигалась, села на диван рядом, отчего Манна охватило странное беспокойство – не волнение встречи, а ожидание непредставимого, что-то сейчас будет сказано…
– Я часто вижу вас по телевизору, – произнес Манн неожиданно для себя. – Без десяти девять, где бы ни находился, тороплюсь домой или туда, где можно посмотреть передачу…
«Почему я это говорю?» – подумал он. На самом деле он довольно редко слушал новости культуры, в последний раз – месяца полтора назад, и если она поинтересуется…
– Вы до сих пор считаете, что я убила Койпера? – спросила Кристина, поставив, наконец, на стол горячую чашку и посмотрев Манну в глаза. «Господи, – подумал Манн, – она точно не спала ночь. Но ведь не на этот старый вопрос искала ответ?»
– Я и раньше так не считал, – сказал Манн, подбирая слова. – Были улики, которые указывали на вас, но были улики, указывавшие на Ритвелда. И были вещи, которые я не смог объяснить.
– В тот вечер вы сказали…
– Я хотел вызвать Ритвелда на откровенность!
– Вы сказали, что я могла это сделать…
– Криста, – сказал Манн. – Пожалуйста, о тех днях мы еще поговорим, если вам так хочется. Вы не для такого разговора меня позвали. Вы сказали «Помоги»…
– Я? Не помню, чтобы…
Конечно. Это говорила Кристина в его сне. Неважно.
– Неважно, – произнес он. – С вами что-то случилось. Что?
– Всю ночь я провела в полиции, меня привезли домой час назад и велели не уезжать из города. Майор Мейден… Вы знаете Мейдена?
– Да, – кивнул Манн. – Что майор?
– Он уверен, что это сделала я… Как вы тогда…
Манн отодвинул свою чашку и чашку Кристины, взял ее руки в свои («Какие холодные пальцы», – подумал он), крепко сжал, чтобы она почувствовала боль. Кристина поморщилась, и Манн приложил ее ладони к своим щекам.
– Пожалуйста, – попросил он, – расскажите по порядку. С самого начала. Что произошло? Когда? С кем?
– Да, – сказала Кристина. – Я совсем расклеилась, Тиль. Извините. И не держите меня за руки, мне кажется, что на меня надевают наручники…
* * *
С Густавом Веерке, писателем, автором десятка романов постмодернистского толка, Кристина познакомилась прошлой осенью на каком-то вернисаже. Кажется, выставлялся Шенбрунн, а может, была выставка гравюр Доре, впрочем, какое это имеет значение? Поговорили о картинах, но Веерке мало что в них понимал, и разговор перешел на книги, а потом еще рассуждали о политике, в которой ничего не понимали оба и потому быстро нашли общий язык, галерею покинули вместе и до полуночи сидели в кафе около Старой Церкви. Веерке не прочь был затащить Кристину к себе, а ей это было не нужно, так и расстались, а потом еще несколько раз встречались – вдвоем или в компании, – болтали или вели серьезные разговоры, а однажды – месяцев семь или восемь назад – Веерке все-таки зазвал Кристину к себе, показывал свои книги, вел фривольные разговоры и понятно, чего хотел на самом деле. Когда он начал распускать руки, Кристина высвободилась, внятно объяснила разгоряченному писателю, до какой границы могут, в принципе, дойти их отношения, и ушла, чтобы дать ему возможность подумать и принять решение.
Веерке подумал и принял. Затащить Кристину в постель он больше не пытался. Но и в беседах за чашкой кофе появился некий новый внутренний подтекст, хотя слова вроде бы произносились те же самые и взгляды не были ни эротическими, ни даже хоть в малейшей степени возбуждающими. В феврале у Веерке вышла новая книга – роман «Летящий сокол», постмодернистский опус, в героях которого можно было узнать Сартра, Кафку и, при некотором усилии и достаточных знаниях, русского поэта Бродского, причем все трое, не будучи названы по именам, позволяли себе вытворять то, что, скорее всего, никогда не делали при жизни. Веерке подарил Кристине книгу с автографом в тот же день, когда «Летящий сокол» появился в магазинах. Вечером они напились – на радостях, понятно, все-таки был повод, а у Кристины оказалось соответствующее настроение, в результате проснулась она в постели писателя в четвертом часу ночи и долго лежала, пытаясь вспомнить – было между ними что-то или нет, скорее всего, было, конечно, и потому, когда проснувшийся Веерке пожелал повторить, Кристина ему это позволила, хотя ни удовольствия не получила, ни ясного понимания, зачем ей это нужно.
А потом как-то все само собой и завертелось. Встречи в кафе, разговоры о книгах, фильмах, картинах и рецензиях, которые Кристина писала в «Таг», а Веерке исправно читал. Из кафе они почти всякий раз ехали домой к писателю, иногда Кристина оставалась на ночь, чаще уезжала к себе, мотивируя тем, что ей нужно к утру закончить статью, а на самом деле просто хотелось выспаться.
Отношения быстро шли к разрыву; собственно, Кристина, в отличие от Веерке, с самого начала прекрасно понимала, что больше, чем месяца на три-четыре, ее не хватит – ни физических сил, ни душевных. Веерке был не тем человеком, перед которым хотелось бы раскрывать душу, а пустоту в отношениях Кристина ненавидела, как ненавидела пустоту в чем бы то ни было – даже в космических пространствах, которые именно поэтому казались ей глубоко враждебны человеку; она не понимала, например, зачем нужна эта побрякушка на высоте трехсот километров, и как могут нормальные здоровые мужчины проводить месяцы в консервной банке, окруженной самой первозданной пустотой в мире.
Позавчера все было, как обычно, за исключением того, что, когда они, посидев в «Кабаб-хаузе», примерно в половине десятого поднялись в квартиру к Веерке, писатель неожиданно заявил, что видел Кристину на Дамраке в обнимку с кинокритиком Эрихом Девиттом, и выражение лица у нее было такое, что ему захотелось подойти и дать в морду обоим, но, будучи человеком воспитанным, он этого не сделал, и не изволит ли она объяснить, что общего между ней и идиотом, которого месяц назад выставили из заведения Перайля, потому что он выл по-собачьи и мешал присутствовавшим наслаждаться музыкой.
Выслушав взволнованную речь Веерке, Кристина сказала «Прощай» и направилась к двери. Ошеломленный писатель даже не пытался ее удержать, понимая, что сказал лишнее, но не понимая – что именно. Веерке так и остался стоять посреди гостиной, выкрикивая, что никому он, мол, не нужен, всем на него плевать, сдохнет – никто не заплачет, а она закрыла за собой дверь и дала слово никогда больше не переступать порога этой квартиры.
По дороге домой Кристина пыталась вспомнить пресловутого кинокритика Эриха Девитта, которого она, в принципе, знала, конечно, но с которым не перемолвилась ни единым словом, а уж обниматься с ним, да еще на главной улице города, она не могла никак, это предположение имело не больший смысл, чем идея отправиться в космический полет – в пустоту, которую Кристина не терпела ни в природе, ни в жизни, ни, конечно же, в людях.
Не было такого и быть не могло.
Утром – она только проснулась, еще не приняла душ, и макияжа на ней никакого не было, так что выглядела Кристина вовсе не так, как должна выглядеть уважающая себя женщина, – в дверь начали трезвонить, а когда она открыла, то увидела двух полицейских, вежливых до приторности, но твердых в желании препроводить ее в управление, где с ней по какой-то спешной надобности намерен поговорить старший инспектор полиции, майор Брюс Мейден.
C Мейденом Кристина была знакома – не разговаривала, к счастью, ни разу, но видела неоднократно. Он сразу приступил к делу, едва она вошла в кабинет.
– Где вы были вчера до полуночи? – спросил он, не изволив даже поздороваться, что больше всего возмутило Кристину, на вопрос она ответила автоматически и только потом поняла, что не обязана была отвечать вовсе, но что сказала, то сказала, и, к тому же, никакого секрета из своих встреч с Веерке она не делала; если нужно, Густав подтвердит, что она была с ним, правда, все-таки не до полуночи, ушла она часов в десять, но это, видимо, не имеет существенного значения.
– Имеет, – хмуро сказал Мейден, глядя не на Кристину, а на экран компьютера, и медленно тыкая пальцами в клавиши, наверняка не успевая печатать ни собственные вопросы, ни ответы свидетельницы.
Кристина все еще считала себя свидетельницей, правда, не понимала – чего именно.
– Где вы были после того, как ушли от Веерке? – задал вопрос Мейден и наконец посмотрел ей в глаза, полагая, видимо, что она непременно солжет, и он, будучи профессионалом, по выражению ее лица сможет это определить.
– Поехала домой, – сказала Кристина и не вытерпела: – Собственно, чего вы хотите, старший инспектор? Если я могла видеть что-то, вас интересующее, скажите, я попробую вспомнить.
– По-видимому, – сообщил Мейден, – вы были последней, кто видел господина Веерке… м-м… здоровым, скажем так.
– Что-то случилось? – напряглась Кристина, не очень представляя, что могло произойти с Густавом после ее ухода.
– Случилось, – протянул Мейден. Он долго и неприятно смотрел Кристине в лицо, не отводя взгляда и даже, похоже, не мигая. Кристина молчала, сказать ей было нечего, Мейден тоже не произносил ни слова, так они и сидели друг против друга, пока у Кристины не сдали нервы и она не крикнула, почувствовав, что больше не выдержит этого бессмысленного напряжения:
– Да что случилось, в конце концов?!
– А вы не знаете? – удивился Мейден. – Сегодня рано утром господин Веерке был найден в своей квартире без сознания и доставлен в больницу «Бредероде», где у него определили перелом основания черепа. В настоящее время жизнь господина Веерке поддерживается с помощью аппаратов искусственной вентиляции легких, и врачи не отрицают возможности летального исхода.