Вы уловили мою мысль? Вижу, что нет. Вижу, что эти кружочки для вас то же самое, что иероглифы Инь и Янь. Кстати, эти две ипостаси человеческой сущности тоже ведь являются на самом деле единым целым.
Хорошо, я вам расскажу, что было дальше, и вы поймете.
Антон Владиславович, ваша жена готовит отличные тосты, нельзя ли еще один? Когда я рассказываю, то всегда волнуюсь, а сейчас особенно, и от этого у меня разыгрывается аппетит… Не побеспокою?
Вечер был дождливым, и Даниил промок, пока бежал к дому от троллейбусной остановки. Плащ он оставил в прихожей, а брюки положил на батарею — отопление включили несколько дней назад, и в комнате было не то чтобы тепло, но уже, по крайней мере, не так стыло, как в прошлое воскресенье, которое ему пришлось провести, закутавшись в одеяло.
На работе он весь день занимался подгонкой расчетов для Митрохина — тот завершал серию экспериментов по воспламеняющим катализаторам и чуть ли не каждый день требовал от Вязникова поправок в вычислениях соответственно новым добавкам. Голова гудела, но настроение все равно было хорошим — Даниил знал это ощущение: предчувствие результата.
Какого? Ему оставалось всего ничего, чтобы закончить доказательство леммы, без которой теорема Вязникова осталась бы красивой математической игрушкой, и не более того. Лемма же звучала так: всякое природное явление и его математическое ожидание взаимозаменяемы и неотличимы. В численных расчетах на конкретных примерах Даниил это уже доказал. Но что такое расчет для математики? Что такое конкретный пример для закона природы? Пока что-то не доказано в аналитической форме, оно не может считаться доказанным вообще. Либо да, либо нет. Все или ничего.
Даниил не стал включать компьютер, знал, что не удержится и захочет увидеть результат еще одного расчета. А потом — еще и еще. Нет, сегодня расчетов не будет. Только символы на бумаге.
Если сделать топологический выверт, а потом использовать лемму… Здесь хорошо бы проинтегрировать, но для этого нужно… Теперь только описать неполноту множества… Получается… И все.
Все. Доказано. Он часто думал о том, что произойдет, когда и если теорему Вязникова удастся доказать в полном объеме. По идее, что-то должно было произойти непременно. И если бы теорема относилась к области теории чисел, а не к теории вероятностей, он бы даже точно сказал, что именно должно было произойти. Но — не в этом случае.
Что-то случится.
Что?
Нечто, не имеющее причины. Нечто, не способное быть. Ну же!
Ничего не случилось. Гроза за окном стихла, молнии сверкали где-то в отдалении, дождь тихо шелестел, по стеклу уже не стекали потоки воды, и можно было даже разглядеть контуры — темные на темном — домов, стоявших на противоположной стороне улицы.
Он сделал это. И что теперь? Статья в академический журнал. Споры с рецензентом. Выступление на семинаре — сначала в отделе у Коржавина, потом на институтском, бить будут страшно, камня на камне не оставят, хотя и ошибок не найдут. А все примеры… Ну что примеры — в эн-эл-о тоже одни верят, другие нет, хотя примеров неопознанных явлений накопилось столько, что не о вере нужно рассуждать, а о том, когда же наконец количество накопленного перейдет в качество понятого. Сколько нужно сложить камней, чтобы они стали кучей? Два? Десять? Сто?
Эйфория прошла. Дождь за окном — тоже. Упала ночь, непроглядная, как угольная пыль. Даниил ворочался в постели до утра и заснул перед самым рассветом, а когда проснулся, ему почему-то показалось, что из окна дует. Нет, не показалось — со стороны окна точно тянуло холодным воздухом. Неужели он забыл закрыть форточку?
Даниил нащупал тапочки и, дрожа, подошел к окну — в стекле на уровне глаз зияло отверстие, круглое, как блюдце, и по размерам примерно такое же, сантиметров десять. С улицы в отверстие лился холодный воздух, будто вода в прорванную напором плотину. Даниил осторожно потрогал края отверстия пальцем — будто алмазом кто-то вырезал. Где же стеклянный круг? Выпал наружу? В комнате не оказалось ни одного осколка — даже микроскопического. Даниил убедился в этом, наклонившись и проведя по полу рукой. Чисто. То есть, грязно, конечно, пол давно пора вымыть, но осколков стекла не было в помине.
Он быстро оделся и спустился на пустынную еще улицу. Под окнами его квартиры лежал мятый бумажный пакет с яркой надписью «Ваше пиво — ваше дело». Потоптавшись и окончательно продрогнув (на нем был только наброшенный на плечи халат), Даниил вернулся домой и заклеил отверстие в стекле полиэтиленовой пленкой, благо целый рулон стоял в углу кухни еще с прошлой осени, когда он нарезал новые чехлы для стульев — не хотел, чтобы протерлись сиденья.
Потом приготовил и съел глазунью, включил компьютер и перед уходом на работу записал наконец окончательное доказательство.
Будто точку поставил.
— Для чего вы нам это рассказываете? — прервал Антон словоизвержение Вязникова. — Может, будет лучше, если я задам вам конкретные вопросы, а вы ответите, не пытаясь запутать нас в никому не нужных деталях?
— Детали — самое главное, — пробормотал Вязников. — Я хотел, чтобы вы представили, как это происходило. Поверить невозможно без деталей.
— Извините, мы люди простые, — сказал Репин, поняв, что Антон на взводе и способен запустить пустой чашкой в голову подозреваемого. — Я еще помню кое-что из институтского курса, но Антон Владиславович не сечет в ваших вероятностях, да и мне, честно говоря, кажется, что вы слишком углубились в дебри. Вот конкретный вопрос: какое отношение имеет трагическая гибель Владимира Сергеевича Митрохина к вашему рассказу?
— Я не знаю, — коротко ответил Вязников, но Илья поднял брови, Антон изменился в лице, и Даниил быстро добавил: — Скорее всего, прямое отношение. Вы говорили о тринадцати случаях. Я, пожалуй, добавил бы еще четыре, включая упомянутую дыру в стекле. Семнадцать. Доказывает ли такое количество положительных экспериментальных случаев однозначную правильность теории? Сколько нужно поставить опытов, чтобы утверждать: да, это закон природы, а не случайные совпадения?
— Вы можете ответить на вопрос Ильи Глебовича? — рявкнул Антон, приподнявшись и угрожающе наклонившись в сторону Вязникова. Тот непроизвольно прикрыл лицо ладонями.
— Хм… — тихо сказал Репин.
— Да я отвечаю… — сказал Даниил, он искренне считал ответом свои длинные рассуждения. — Вы спросили, какое отношение к теореме Вязникова имела гибель Володи. Я говорю — скорее всего прямое. По моей оценке, достоверность на уровне около трех с половиной сигма. Примерно девяносто девять процентов. Но процент остается…
— В прошлом году, — вспомнил Илья, — некоего Михаила Растопчина осудили на двенадцать лет строгого режима за убийство девочки. Доказательство того, что убийство совершил именно Растопчин, было представлено в суде экспертизой. Я, к вашему сведению, подписывал заключение. Идентичность характеристик кожных элементов, найденных на трупе, с характеристиками кожи обвиняемого была удостоверена с вероятностью девяносто три процента. Суд посчитал это более чем достаточным доказательством.
— Суд! — воскликнул Вязников, взмахнув руками. — Сколько невинных людей расстреляли, пока нашли Чикатило? Трех? Четырех? Если говорить об этой вашей достоверности — православная церковь до сих пор не признала, что найденные под Екатеринбургом останки принадлежат именно царской семье! А там о какой вероятности говорили генетики? Девяносто девять процентов? Больше? Чтобы доказать экспериментально существование нового закона природы, физики обычно проводят сотни тысяч опытов. Сотни тысяч!
— Хорошо, — поставил точку Илья. — Вы согласны с тем, что гибель Владимира Сергеевича Митрохина с достоверностью три с половиной сигма связана с вашими действиями по доказательству некоей теории?
— Если в такой формулировке, то согласен, — кивнул Даниил.
— Достаточно. Второй вопрос: можете ли вы вызывать подобные события одним лишь усилием воли или вам для этого необходимо оборудование?
— А? — округлил глаза Даниил. — Но послушайте! Я же все время пытаюсь вам…
— Отвечайте на вопрос! — резко сказал Антон.
— Нет, — буркнул Вязников. — Какое, к черту, оборудование? Вероятности перемещать? Господи, глупость какая…
— То есть, вы подтверждаете, что явления, подобные сожжению Митрохина, способны вызывать по собственному желанию? Да или нет? — продолжал Антон.
— Нет, — угрюмо сказал Даниил. — Ничего я не могу вызывать по собственному желанию. Пока, во всяком случае. Я не старик Хоттабыч. В будущем, возможно, эффект обмена станет управляемым. Даже наверняка станет. А пока — нет. Пока эффект только концентрируется вокруг меня, потому что… Знание приводит к локализации вероятностей. Как бы вам объяснить… Ну, скажем, пока вы не знали о том, что курить опасно, то все было в порядке — вы выкуривали по две пачки в день, и ничего. А потом вас просветили: капля никотина, мол, убивает лошадь. Помните такой плакат? И вы сразу стали замечать: после третьей сигареты плохо соображаете, после пятой в груди возникает какое-то стеснение. Пытаетесь бросить, но не можете — привычка. Думаете о раке легких, и через год у вас действительно обнаруживают эту страшную болезнь.
— Но это же просто психология! — возразил Илья. — Вы совсем не то в пример приводите. Человек начинает думать о чем-то, и это что-то с ним непременно происходит. Чистая психология и не более того.
— Так я и говорю!.. Извините, Антон Владиславович, нельзя ли еще кофе? Я обычно выпиваю кофейник, когда сложный расчет или доказательство. А сейчас у нас такой…
— Потом, — сказал Антон. — Давайте наконец закончим.
— Хорошо, — поник Даниил. — Вы думаете о чем-то, и что-то происходит. Вы хорошо сформулировали.
— Это чисто психологический эффект, — пожал плечами Илья.
— Но вполне реальный! Знание доказательства теоремы Вязникова означает, что обмен вероятностями будет происходить локализовано… Да вы же сами меня в этом обвиняете! А теперь хотите убедить меня в том, что ничего подобного не происходит?
— Вы можете управлять этим эффектом? — спросил Репин.
— Я же сказал — нет. Единственное что я обнаружил за эти месяцы: обмен происходит, если возникает стресс.
— Какой стресс вы испытывали во время пикника? — мрачно осведомился Антон.
— Хотел объясниться, — вздохнул Даниил, взял в руки пустую чашку и внимательно всмотрелся в кофейные разводы на дне, будто собирался устроить сеанс гадания. — Значит, не дадите кофе… Эти ваши милицейские штучки… Почему бы не включить лампу? Она, наверное, очень яркая. И мне в глаза. Тоже стресс, между прочим. Как и кофе.
— О чем вы хотели объясниться с Митрохиным? — продолжал Антон, делая вид, что не обращает внимания на неприкрытую угрозу. На самом деле он хорошо понял намек и в глубине души испытывал тот самый стресс, о котором говорил Вязников. Илья, похоже, тоже все прекрасно просек, его внутреннее напряжение Антон ощущал, как свое собственное. Может, стоило прекратить разговор? В соседней комнате женщины, да и квартира своя, это не служебный кабинет — а ну как спалит этот Вязников своими вероятностями и старое отцовское кресло, и картину на стене, и вообще?.. Стоп, сказал себе Антон, только паники мне не хватало. Ничего он тут не сожжет, он еще и десятой доли правды не выложил, думает отделаться своими математическими байками. Где и когда кто и кого способен был убить с помощью математических теорем?
— О чем мне было объясняться с Володей? — пожал плечами Вязников. — Я хотел поговорить с Машей. И был взвинчен, конечно. Она тоже чувствовала, что… А потом случился этот кошмар.
— Если я правильно понял ваши рассуждения, — сказал Илья, сделав знак Антону помолчать, — где-то в ближайшей окрестности должно было произойти другое событие, точно так же мало вероятное, как и гибель Митрохина в огне. Что произошло еще? Вы должны знать.
— Вы неправильно формулируете, — покачал головой Вязников. — Почему маловероятное? Как раз наоборот! Посудите сами. В точности равновероятные события — явление во Вселенной обычное, нормальное даже, поскольку Вселенная бесконечна. Но если в локальной области взять… Ну, километр вокруг… Очень редкое совпадение, очень… А если и вероятности сами по себе малы, то их точное совпадение — можете себе представить! Нет, такого вообще не бывает. Кстати, я тоже не сразу это понял. Сейчас кажется очевидным, когда доказана общая теорема…
— Короче, Склифосовский, — тихо, но угрожающе проговорил Антон.
— А вот налейте кофе, тогда и буду короче, — неожиданно взъелся Даниил, бросив на Ромашина гневный взгляд. — Обмен равновероятными событиями в локальной области пространства-времени возможен лишь в том случае, если события, о которых идет речь, сами по себе обыденны и очень вероятны, понимаете? Вот, скажем, вы чиркаете спичкой, подносите ее к сухой бумаге, и появляется пламя. Какова вероятность, что все так и произойдет? Очень большая, верно? А какова вероятность того, что человек, который открыл багажник, чтобы положить туда мешок с мусором, положит именно мешок, а не горящую бумагу? Большая вероятность, согласитесь.
— Стоп! — воскликнул Илья. — Если играть в вашу игру, получается, что вместо того, чтобы положить мешок, Митрохин должен был взять спичку, чиркнуть ею…
— Чушь! — взмахнул руками Вязников. — Господи, как сложно объяснять математические закономерности непрофессионалам! Вы что, не понимаете, что причины остаются на своих местах? Причины обмениваться не могут — ведь они уже произошли, именно они создают равные вероятности для появления следствий! А вот следствия обмениваются. Черт! Неужели в этом доме мне никогда не дадут не только кофе, но хотя бы простой воды из-под крана? Совсем же в горле пересохло, особенно после мяса!
Репин выразительно посмотрел на Антона, тот поморщился — он не любил менять во время допроса взятую линию поведения. Сказал — обойдется, значит обойдется. В горле у него пересохло. А в мозгах у него не пересохло? То, что он несет, этот Вязников…
— Хорошо, — сказал Антон. — Честно говоря, если бы мне самому не хотелось…
Он взял со стола поднос, поставил на него чашки и пошел из комнаты. Когда Ромашин вышел, Илья плотно прикрыл за ним дверь и повернулся к Даниилу.
— И что же? — сказал он напряженным голосом. — Для того, чтобы происходил обмен равновероятными событиями, действительно достаточно знать, что такая теорема существует? Только знать это и ничего больше?
— Конечно, — устало сказал Даниил. — Знание изменяет манеру вашего поведения. Вы знаете и меняете вокруг себя распределение вероятностей всех событий. Явления природы не зависят от воли наблюдателя, вот в чем дело. От его состояния — да, зависят. А знание — это состояние.
Антон распахнул дверь ногой и вошел с подносом, на котором стояла чашка кофе и два стакана с холодным соком.
— О-о! — простонал Вязников и, взяв в руки чашку, отхлебнул два больших глотка. Илья отпил из своего стакана, а Антон пить не стал, поставил поднос на стол и спросил:
— К чему вы пришли в мое отсутствие?
— Мне кажется, — задумчиво сказал Репин, — что я начал кое-что понимать. И лучше бы я ничего не знал, вот что я скажу.
— Верно, — кивнул Вязников. — Лучше бы вы ничего не знали. От многая знания многая печали.
— Объясните, — потребовал Антон.
— Сейчас, — сказал Илья. — Я только задам Даниилу Сергеевичу один-единственный вопрос, а потом поглядим, что произойдет. Вернемся к пикнику. Кто-то должен был зажечь спичку, верно? Причина должна была существовать — это ваши слова. Никто из присутствовавших в тот момент на поляне со спичками не баловался.
— При чем здесь спички… — начал Антон, но Репин не дал ему договорить.
— Не мешай, — резко сказал он. — Итак, Даниил Сергеевич… У вас наверняка есть ответ на этот вопрос. Вы просто обязаны были поинтересоваться. Как исследователь.
— Конечно, — кивнул Вязников. Он отпил еще кофе, всячески изображая удовольствие. — И в других случаях я искал тоже.