— Разве может быть иначе? — удивился он, когда Ранджит с Майрой поинтересовались насчет чистейшего оксфордско-кембриджского произношения. — Я же лондонец в четвертом поколении.
Узнав, что Ранджит почти все время мерзнет, он хлопнул себя по лбу.
— Вот черт, — в сердцах выругался Тарик. — Не уследил. Вас поселили с шиком, а надо бы просто с комфортом.
Их переселили в новую, не слишком шикарную гостиницу. Майру это немного озадачило, но вскоре она переговорила с администратором и объяснила Ранджиту, почему сэр Тарик выбрал отель в Южном Кенсингтоне. Во-первых, он расположен поблизости от лучших городских музеев (на тот случай, если Ранджит и Майра захотят их посетить), а во-вторых, здесь часто останавливаются арабские нефтяные шейхи со своими многочисленными свитами, занимая по паре этажей, и эти господа очень не любят мерзнуть. Они не любят мерзнуть не только в своих номерах, но и в коридорах, и в фойе, и на лестницах, и даже в лифтах. А владельцы отеля больше всего на свете боятся чем-то не угодить этим щедрым арабам.
Ранджит был рад, что ему досталось от щедрот нефтяных шейхов. Его настроение до того улучшилось, что он воспользовался удобным местонахождением отеля и отправился осматривать достопримечательности. Музей естествознания привел его в восторг, хотя там было прохладно. После его посещения Ранджит согласился на поездку на другой конец города, в великолепный Британский музей, расположенный в районе, где когда-то жил Гамини. В Британском музее сквозняки оказались еще сильнее, но в итоге Ранджит был вынужден признать: да, у холодных стран есть кое-какие преимущества перед жаркими.
Однако молодожены тратили свое время не только на туризм. Ранджиту пришлось посидеть и подумать над лекцией для Королевского математического общества, но сказал он не намного больше, чем на пресс-конференции в Коломбо. Его поспешили пригласить редакции двух журналов — «Нэйчур», поскольку именно он опубликовал статью Субраманьяна, и «Нью сайентист», чей представитель пообещал сводить Ранджита и Майру в самый лучший паб на этой стороне Темзы. Была еще пара пресс-конференций, о которых заранее договорился де Сарам. Майра однажды убедила Ранджита проверить в деле термобелье. Они постояли напротив Букингемского дворца и понаблюдали за сменой караула, а когда возвратились в отель, Ранджит признался, что в результате этой пытки ни одна часть его тела не обморозилась. Все камеры были нацелены на гвардейцев, и никто не пытался снимать Ранджита с Майрой, хотя их фотографии побывали на первых страницах большинства газет и журналов.
— Значит, это правда, — сказал Ранджит. — Мы можем гулять по Лондону сколько угодно, и никто не обратит на нас внимания. Пожалуй, я бы охотно согласился здесь жить, вот только сдвинуть бы город на тысячу километров к югу.
Этого, естественно, не произошло. В конце концов необходимость кутаться так доконала Ранджита, что он сдался и поговорил с сэром Тариком, а потом связался по телефону с де Сарамом. После чего, довольно улыбаясь, сообщил Майре:
— Мы летим в Америку. Кажется, это называется Американской ассоциацией содействия развитию науки. В следующем месяце она проводит свой ежегодный конвент, и де Сарам обо всем договорился. Конечно, Майра, мы тут далеко не все посмотрели, но время еще будет. Обязательно везде побываем, когда станет потеплее.
Для них были заказаны билеты первою класса (спасибо еще одному щедрому фонду) на рейс «Американ дельта» до Нью-Йорка на два часа дня, хотя сэр Тарик искренне и горячо протестовал.
В два часа двадцать минут Англия осталась позади, можно было полюбоваться через иллюминатор восточным побережьем Ирландии.
Ранджит был само участие.
— Я тебя не слишком тороплю? Как ты себя чувствуешь?
Майра рассмеялась и протянула стюарду стакан, чтобы тот подлил апельсинового сока.
— Я себя чувствую прекрасно. Да, мы сможем вернуться в Англию, когда будет тепло — в июне, например. Но ты уверен, что решение насчет полета в Америку правильное?
Ранджит положил на булочку консервированную клубнику со взбитыми сливками и с удовольствием откусил.
— Конечно уверен, — ответил он, жуя. — Я ведь выяснял, какая сейчас погода в Нью-Йорке. Ночью плюс девять, а днем восемнадцать. В Тринко бывает и холоднее.
Не зная, смеяться или плакать, Майра поставила стакан на столик.
— Ох, мой милый, — проговорила она. — Ты ведь никогда не бывал в Америке?
Ранджит встревожился и пытливо взглянул на жену.
— Ты о чем?
Майра наклонилась и погладила его руку.
— Всего лишь о том, что ты не заметил: американцы кое в чем весьма старомодны. К примеру, они до сих пор измеряют расстояние в милях, а не в километрах. И — надеюсь, тебя это не слишком сильно огорчит — они предпочитают температурную шкалу Фаренгейта шкале Цельсия, которой пользуются во всем мире.
22
Новый Свет
Помимо того что климат Нью-Йорка сильно разочаровал Ранджита с температурной точки зрения, выпуски новостей, которые можно было увидеть на экранах многочисленных телевизоров в гостиничном номере, оказались еще более удручающими. К примеру, в Южной Америке какое-то время царило относительное затишье, и теперь ему пришел конец. Как объяснил один из тех, кто принимал Майру и Ранджита в США, большую часть преступлений, связанных с наркотиками, переквалифицировали в разряд мелких правонарушений, если не сказать проступков. Вследствие этого произошла декриминализация почти всей деятельности колумбийских наркобаронов. Изменение в законодательстве позволяло любому американскому наркоману получить желаемое дешево, без участия гангстеров, в любой аптеке. Так что гангстеры, можно сказать, остались не у дел. Как и мелкие торговцы, прежде раздававшие бесплатно, «в рекламных целях», дозы двенадцатилетним подросткам — теперь у наркодилеров не было никаких шансов на обновление клиентуры. В общем, с каждым годом число наркоманов в Америке постепенно снижалось. Старые умирали или «завязывали», а новых появлялось немного.
Но у декриминализации были и неприятные последствия.
Хуже всего, что наркокартели, лишившиеся прибыли от плантаций коки, теперь с вожделением глядели в сторону Венесуэлы. Оттуда экспортировалось не менее сильнодействующее вещество, на которое так же легко было «подсесть», как на наркоту. Нефть приносила теперь куда больше денег, чем наркотики. Поэтому вооруженные отряды колумбийских наркокартелей стали захватывать нефтяные поля соседей. Немногочисленная и коррумпированная венесуэльская армия оказывала лишь символическое сопротивление. Колумбийской стороной двигал слишком мощный интерес, поэтому большинство побед доставалось ей.
Мало всего этого, так еще посыпались новости о последних кознях северокорейского Любимого Вождя и о возобновлении конфликтов между непримиримыми мелкими странами на месте бывшей Югославии. К тому же все более жаркими становились стычки между частями развалившегося Советского Союза, а уж про Ближний Восток и говорить не приходилось…
Все это было плохо. Немного утешал город Нью-Йорк, совершенно не похожий ни на Тринкомали, ни на Коломбо, ни даже на Лондон.
— Какой он весь… вертикальный, — сказал Ранджит жене, когда они стояли рядом у огромного окна в гостиничном номере на шестьдесят шестом этаже. — Спать на этакой верхотуре — раньше я и представить себе подобного не мог.
Но в панораме, открывавшейся перед ними, можно было найти десяток гораздо более высоких зданий, а на прогулках по улицам супруги редко видели солнце — разве что когда оно висело прямо над головой.
— Здесь есть красивый парк, — заметила Майра, глядя на озеро, на огромные многоквартирные дома по ту сторону Центрального парка, на далекие крыши зоологического сада.
— О, я вовсе не жалуюсь, — сказал Ранджит.
И в самом деле, жаловаться было не на что. Хотя здание ООН с офисом доктора Дхатусены Бандары находился на другом краю города, сам доктор уехал по важному делу, а по какому — никто не желал говорить. Однако от этого офиса к Майре и Ранджиту была приставлена молодая женщина, которая отвела их на самый верх Эмпайр-стейт-билдинг и познакомила с мелкими лукулловыми радостями, такими, например, как устричная похлебка, которой они полакомились в ресторане на Центральном вокзале. Спутница была готова снабдить их билетами на любой бродвейский спектакль. Ранджит отнесся к этому предложению довольно прохладно, зато Майра пришла в восторг. Ну а Ранджит порадовался за Майру. Сам же он обнаружил в нескольких кварталах от гостиницы Американский музей естествознания, который был прекрасен сам по себе и вдобавок имел огромный планетарий. «Планетарий», пожалуй, не совсем верное слово, потому что здание в западной части Центрального парка представляло собой нечто большее.
— Как жаль, что с нами нет Йориса! — не раз произнес Ранджит, осматривая восхитительную экспозицию.
Когда прошло довольно много времени и Ранджит уже перестал ждать, этот человек все-таки появился, причем совершенно неожиданно. Он умел превращать приятные встречи в незабываемые. В дверь номера постучали. Ранджит открыл, рассчитывая увидеть горничную со стопкой свежих полотенец. Но на пороге стоял Гамини Бандара. Гость улыбался от уха до уха, держа в одной руке букет роз для Майры, в другой бутылку старого доброго шри-ланкийского арака для Ранджита и себя. Они увиделись впервые после свадьбы и засыпали друг друга вопросами. Как молодым понравилась Англия? Что они думают об Америке? Что за это время произошло на Шри-Ланке? Только после того, как друзья налили по третьему стаканчику арака, Майра обратила внимание на односторонний характер разговора: Гамини задает вопросы, а они с Ранджитом отвечают.
— А теперь, Гамини, — улучив момент, попросила она, — ты нам скажи, чем занимаешься в Нью-Йорке.
Он усмехнулся и развел руками.
— Одна треклятая встреча за другой, вот чем я занимаюсь.
— А я думал, ты окопался в Калифорнии, — удивился Ранджит.
— Так и есть. Но в мире происходит столько всякой международной рутины, а ведь ООН именно для этого и существует. — Гамини осушил третий стаканчик и сказал серьезно: — На самом деле, Ранджит, я здесь для того, чтобы попросить тебя об услуге.
— Говори, — мгновенно откликнулся друг.
— Не соглашайся так быстро, — посоветовал Гамини. — Речь идет об определенном поручении. Но оно не такое уж плохое. Давай по порядку. Когда приедешь в Вашингтон, с тобой свяжется человек, которого зовут Орион Бледсоу. Это шпион и большая шишка в таких правительственных кругах, о которых большинство простых смертных даже не слышало. Кстати, у него довольно крутой послужной список. Он ветеран первой войны в заливе, участвовал в миротворческих операциях на территории бывшей Югославии, затем во второй войне в заливе, то есть в Ираке, и эта кампания была гораздо хуже. Помимо ранения, стоившего ему правой руки, он получил ордена «Пурпурное сердце» и «Флотский крест» и, наконец, ту работу, которую выполняет в настоящее время.
— И что за работа? — спросил Ранджит, воспользовавшись паузой.
Гамини покачал головой.
— Не могу, Рандж. Пусть Бледсоу тебе скажет, а я должен следовать правилам, сам понимаешь.
Ранджит предпринял еще одну попытку.
— Работа хоть настоящая?
Гамини был вынужден помолчать и подумать.
— Ну… да, но пока — никаких подробностей. Важно то, что эта работа небесполезна для мира. А Бледсоу нам нужен, чтобы ты имел доступ к секретной информации, которая тебе понадобится.
— Для чего понадобится? — спросил Ранджит.
Гамини с улыбкой снова покачал головой и немного смущенно добавил:
— Должен предупредить: Бледсоу стойкий боец холодной войны, поэтому он слегка косен и туповат. Но встречаться с ним ты будешь редко. Бывая в Америке, — добавил Гамини, — я обычно нахожусь менее чем в получасе езды от того места, где пребывает Бледсоу. Поэтому со мной ты сможешь встречаться гораздо чаще, если, конечно, тебе не надоест.
Он подмигнул Майре, после чего сообщил, что опаздывает на очередную треклятую встречу на другом конце города, выразил надежду, что они вскоре увидятся в Пасадене, и ушел.
Ранджит и Майра посмотрели друг на друга.
— Пасадена? — спросил Ранджит. — Где это?
— В Калифорнии, я почти уверена, — ответила Майра. — Думаешь, тебе придется жить там, если согласишься на эту работу.
Ранджит беспомощно усмехнулся.
— Знаешь что? Может быть, стоит расспросить обо всем этом отца Гамини.
Что они и сделали — вернее, оставили письмо с вопросами в офисе. Но ответ получили далеко не сразу. Сначала пришлось совершить короткий перелет из нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардиа в вашингтонский аэропорт имени Рейгана. Там их встретили приветливые люди из Американской ассоциации содействия развитию науки и отвезли в гостиницу с видом на Капитолий. Отсюда можно было быстро дойти пешком до Молла.
Там Ранджит получил ответ от доктора Бандары, и он был краток: «Гамини уверяет меня, что человек, с которым ты должен встретиться, способен оказать тебе большую помощь». И ни слова о том, в чем эта помощь может заключаться, или о том, ради чего все это затеял Гамини.
В общем, Ранджит сдался. Но он не слишком расстраивался, потому что в Вашингтоне оказалось много интересного, занимавшего шри-ланкийского гостя куда больше, чем какая-то непонятная работа.
Первым делом Ранджит и Майра в сопровождении энтузиастов-добровольцев из организации содействия развитию науки посетили знаменитый комплекс музеев с общим названием Смитсоновский институт, о котором Ранджит ничего не слышал до приезда в Вашингтон. Британский музей в Лондоне и Американский музей естествознания произвели на Ранджита неизгладимое впечатление, но Смитсоновский институт, представлявший собой целый ряд великолепных зданий, его просто потряс. Он успел осмотреть только Авиационно-космический музей и быстро пробежаться по паре других. В коллекции экспонатов первого музея его больше всего восхитила действующая модель космического подъемника Арцутанова, строительство которого уже разворачивалось на Шри-Ланке.
Потом Ранджиту нужно было выступить в качестве основного докладчика, что он и сделал, и вновь с триумфом. Затем пришлось выбирать, какие из выступлений других докладчиков послушать самому. Не будем забывать, что Ранджит стал знаменитым гением, которому уже были присвоены три самые настоящие докторские степени тремя самыми престижными научными школами в мире, притом что до своего открытия он не получил даже степени бакалавра, и этот современный Ферма или Ньютон ни разу за свою недолгую жизнь не побывал на научной конференции, где он бы не был главным докладчиком. Он даже не представлял себе, сколько можно узнать, посещая подобные мероприятия.
После собственного выступления он получил возможность бывать где угодно, чем и воспользовался. Посетил заседания, посвященные космологии, тектонике Марса, Венеры и Европы (в смысле, спутника Юпитера), и еще одно, имевшее красивое название «Машинный интеллект: осознание себя». Конечно, эта тема больше увлекала Майру, но Ранджит тоже слушал с интересом. Да и вообще, в программе конвента хватало удивительных, ранее неведомых Ранджиту областей знаний.
Майра всюду ходила с мужем и тоже была рада возможности окунуться в царство науки. Были, правда, кое-какие исключения. Например, Ранджит упорно настаивал на том, чтобы Майра спала после ланча, потому что так советовал врач.
— Ты готовишься стать матерью! — каждый день сообщал Майре Ранджит, хотя она в этом нисколько не сомневалась.
А потом, в предпоследний день конференции, когда Майра легла, а Ранджит поправлял одеяло, они услышали негромкий телефонный звонок. Поступило текстовое сообщение.
Буду признателен, если вы сможете сегодня найти время и заглянуть ко мне в номер, чтобы обсудить предложение, которое, как я надеюсь, вас заинтересует.
Ранджит и Майра переглянулись.
— Это тот самый человек, о котором говорил Гамини в Нью-Йорке, — сказал Ранджит.
Майра едва заметно кивнула.
— Конечно, это он. Давай-ка, зайди к нему и узнай, чего хочет. А потом возвращайся и расскажи.
Номер, принадлежащий подполковнику в отставке Т. Ориону Бледсоу, оказался значительно просторнее того, который предоставили организаторы конференции Майре с Ранджитом. Даже ваза с фруктами в гостиной была больше, и не только она стояла на столе. Рядом с вазой разместились непочатая бутылка виски «Джек Дэниелс», ведерко со льдом, стаканы и шейкер.
Т. Орион Бледсоу был на пару десятков лет старше Ранджита и ненамного выше — по американским меркам это означало, что он невысокого роста. Однако его волосы были все еще густыми, а рукопожатие очень крепким. Правда, он протянул Ранджиту левую руку.