"..без отца сын уже никогда не будет полноценным мужчиной, а тем более - мужем! Без отца - дочь тоже не будет настоящей женщиной, а тем более - женой. Такие мужчины довольно значительно инфантильны и безынициативны в семейной жизни. Такие женщины - очень строптивы и самоуверенны в семейной жизни, что значительно приближает их по некоторым качествам к нечистой силе".
Василий с наслаждением перечитал последний абзац.
Подумал о перспективах внедрения в Саудовскую Аравию. К сожалению, с этим придется подождать. Он столько сил положил, чтобы попасть работать на Триму. Придется довольствоваться хотя бы Россией.
Василий подчеркнул слова "к нечистой силе". И выделил их италиком.
*Автор текста - протоиерей Иоанн Клименко, кандидат богословских наук
Снег окончательно улегся и слепил взгляд нестерпимой белизной, опушенные ветви деревьев застыли неподвижно, а полянка, к счастью, была хорошо вытоптана спортсменами и собачниками. В этот предвечерний час, в будний день здесь было пусто, дейтринам никто не мешал тренироваться. Ивик рядом с Кельмом занималась с небывалым энтузиазмом - его энергия заражала. Казалось, он наслаждается самим движением, усилием. Да и вообще, усилия ли это? - он будто играл, только лицо и открытая шея заблестели от пота.
Жаль только, что редко удается тренироваться вместе, подумала Ивик.
Начали спарринг. Ивик понимала, что темп для Кельма слишком медленный. Что он подстраивается. Работали в неполном контакте, и все же пару раз Кельм пробил защиту и ударил чувствительно - по ключице и в живот. Ивик хорошо выдержала удары, но самой ей ни разу не удалось достать противника. Бой казался бесконечным. Она устала. Даже радость от близости Кельма потухла, его неутомимость начинала раздражать. Наконец Кельм резко махнул руками, обозначая конец тренировки.
-- Все... молодец, - похвалил он, - если еще потренируемся с тобой, сможешь вангала завалить.
-- А ты заваливаешь? - Ивик присела на корточки. Зачерпнув снега, прихватила его губами. Кельм усмехнулся.
-- Было дело как-то... Пошли?
Кельм и бежал быстрее, чем Ивик казалось комфортным. Сама она любила бегать, но неторопливо, не напрягаясь (этот медленный кросс, впрочем, здешним спортсменам показался бы похожим на бег легкоатлета на средние дистанции). Кельм же несся вперед большими скачками... И вроде не настолько уж он крупнее Ивик, и ноги не в два раза длиннее. Но она едва поспевала за ним, и почти сразу сбилось дыхание. И болела ключица. Наверное, будет синяк. В городе, впрочем, Кельм сбавил темп. Ивик мучилась, но не позволяла себе отстать, сказывалась приобретенная в квенсене привычка - там отставать не позволяли. И в общем... это ведь правильно, - даже мысли Ивик скакали отрывисто, в такт быстрому дыханию, - ведь... иной раз... может жизнь зависеть... от того, как бегаешь... но шендак, он же как машина...
Он и через ступеньки прыгал, как будто вовсе не тренировались до этого два часа. Ивик уговаривала себя, что вот только еще подняться на лестницу... и все... еще немного. Щелкнул ключ в замке. Из комнаты соседей донесся ритмичный стук молотка - там что-то ремонтировали. Ивик сразу, ещё не раздевшись, потянулась запустить компьютер. Пусть пока загружается.
-- Тебе сегодня еще надо работать? - спросила она Кельма. Он аккуратно ставил в шкаф ботинки. Обернулся, помотал головой.
-- Я больше сегодня не пойду никуда. Для разнообразия. Посижу здесь, подумаю. Ужин я тоже сделаю, тебе ведь наблюдать надо.
-- Ага, - пробормотала Ивик, - это бы хорошо... спасибо...
Она быстренько вымылась у раковины, переоделась. Вода горячая шла еле-еле - прямо как в родном поселке в Дейтросе - так что с душем возиться не хотелось. Да и времени мало. Ивик причесалась, глядя в зеркало. Интересно, а что, если бы Кельм увидел ее в красивом платье, накрашенную.. на празднике каком-нибудь. На Триме, конечно, форму не носят, но вся одежда агента - удобная, неброская, не привлекающая внимания. Штаны, футболки, куртки. Все неяркое, серое, зеленоватое, хаки. Ивик внимательно рассмотрела ключицу, которая до сих пор ныла. Нет, синяка не видно. Или позже появится. Впрочем, и без нового синяка все выглядит страшненько, половина кожи сожжена, стянута шрамами... Она надела свою любимую рубашку - в красно-синюю клетку, трогательно обнажающую яремную ямку. Вспушила волосы. Или она ничего все-таки? Пухлые, чуть капризные губы, глубокие темные глаза... Шендак, никогда в жизни не пялилась так долго в зеркало! Ивик засмеялась над собой и вышла из ванной.
У трансляторов все шло, как обычно. Штопора выпустили вчера. Один из боевых агентов, который занимался его делом, прочел парню краткую лекцию о вреде наркотиков и предупредил, что в случае повторения приема таинственная организация по борьбе с наркотиками будет вынуждена принять еще более строгие меры. Штопор вряд ли собирался повторять. Он сидел тише воды ниже травы. Василий пока не появлялся. Репетиций не было. Друзьям Штопор рассказал о случившемся, но предпринимать ничего не стал. В данный момент он лежал на диване, гитара на животе, пальцы тихо пощипывают струны...
-- Кушать подано, - дверь распахнулась, Кельм открыл ее легким пинком. Ивик вскочила, расчистила на журнальном столике место для подноса.
-- Здесь поедим?
-- А почему нет? Ты ведь можешь посматривать и есть. .
-- Да... спасибо.
Кельм подвинул столик так, чтобы она могла есть, не отходя от компьютера. Ивик села вполоборота. Кельм - на стул рядом с ней, у торца столика. Привычно перекрестился.
Он ведь здесь будет весь вечер, думала Ивик, торопливо пережевывая картошку. Весь вечер. Она давилась своим неожиданным счастьем. Предстоящий вечер был озарен неземным сиянием, как это бывает на Пасхальной службе - ждешь в темноте, вот вспыхнет свет! Хотя насколько Ивик успела изучить Кельма, это не значит ничего особенного. Он сядет рядом с маленьким эйтроном-ноутбуком, будет писать рассказ или что-то там заносить в таблицу и размышлять. Или пойдет в сеть. Они станут обмениваться короткими вежливыми репликами по делу. Вот и все, собственно. Но все-таки он будет рядом!
И еда ужасно вкусная. Удивительно ровно нарезанная картошка, жареная рыба... То ли это он так вкусно готовит, то ли просто все прекрасно, когда он рядом.
И ест он красиво. Он вообще все делает красиво. Жаль только, неловко смотреть на него все время. Ивик временами взглядывала на руки Кельма. Правая аккуратно подцепляет ломтики на вилку. Левая, покалеченная, подхватывает стакан... все-таки покалечена не сильно, хотя и выглядит страшненько. Несколько дистальных фаланг. Три пальца короче других. Если бы сильнее - его бы списали совсем из армии. А так... Ивик почувствовала, как жалость снова подкатывает к горлу. Щиплющая, щемящая. Жалость, похожая на восхищение и преклонение.
-- Что у нас с Иваном?
-- Со Штопором? Ничего. Дома сидит, в себя приходит.
-- Это хорошо. Скоро запоет снова...
...а вот когда говоришь с ним, то совсем исчезают эти чувства. Забываешь о том, кто он и сколько пережил, и весь этот ужас забываешь. С ним хорошо и легко. Он такой оптимистичный, простой, веселый.
-- Конечно, запоет. Коля, а что Василий дальше предпримет, у тебя есть предположения?
-- Конечно. Думаю, они есть и у тебя. Но давай пока не будем об этом. Просто действуй по инструкции, а я, как уже говорил, не допущу того, чтобы случилось что-то плохое.
-- За тобой как за каменной стеной.
-- Служба такая, - сказал Кельм. Они поговорили про контрразведку вообще. Про трансляторов. Ивик рассказала о Жене и ее новом романе.
-- Интересно, да. Как они это все чувствуют...
-- А знаешь, я часто думаю... вот мы тоже пишем, пишем... а где-то там наверху сидит куратор и контролирует. Пытаешься ты перестать писать - он тебе бац... и устраивает что-нибудь такое. Я часто замечала.
-- И про фантомы такие легенды ходят. Говорят, есть миры еще выше Медианы, только мы туда не попадаем. Впрочем, конечно, есть - ведь где-то же ангелы обитают. Они строят фантомы, а мы транслируем. Пишем, рисуем. Ты сиди, сиди... я сейчас чаю еще принесу.
Кельм утащил посуду. А ведь ему тоже надо работать, подумала Ивик. Но он прав - наблюдателю нежелательно отходить лишний раз от монитора. Переключать на других. Сейчас на мониторе Ивик было 15 окон. Везде, вроде бы, спокойно. Ивик присмотрелась к одному из "чужих" окон - там была двенадцатилетняя девочка. Девочка писала стихи. Действительно, талантливые. И дейтрийские по духу. Сейчас она пока никому не была известна, кроме сотни человек в интернете. Но шансы - шансы есть. Настолько большие, что начальство сочло нужным наблюдать ее уже сейчас, в этом возрасте. Ивик иногда наблюдала эту девочку, звали ее Надя, жила она, кажется, в Новосибирске... да, точно в Новосибирске. Сейчас Надя занималась тем, что чистила клетку морской свинки. Ивик улыбнулась.
Кельм почему-то не работал сегодня. Его ноутбук мерцал рядом, там был какой-то текст, Ивик не вглядывалась. Они просто заговорились. Заболтались о том, о сем. И не заметили, как стемнело в комнате. Ивик включила настенный бра, в неясном свете очертания лица Кельма казались резче, глаза блестели. Кельм рассказывал, как два года назад ездил по служебным делам в Бразилию. Вылавливал там одного дорша. Про местных мулаток и про пляж. Это было смешно, Ивик хохотала. Кельм рассказывал про бразильские фрукты. Оказывается, здешние бананы - это и не бананы вовсе, они даже в сравнение не идут с настоящими, только что сорванными. А многие тропические фрукты и вовсе нельзя хранить и перевозить, и попробовать их можно только там. Кельм смачно описывал гравиолу, маракуйю, огромный сладчайший жак. Ивик сказала, что хочет немедленно туда и все это пробовать. Надо будет договориться с Дэймом. Кельм ведь знает Дэйма? Да, но Дэйм вроде бы не в Бразилии работает, а в центральной Америке... Какая разница, там тоже наверняка все это есть...
Они поговорили о фруктах. Потом вдруг Кельм замолчал, и повисла пауза. Ивик сосредоточенно уставилась в экран. Нет, там все спокойно...
-- Знаешь, - сказал вдруг Кельм, - с тобой так хорошо разговаривать. Не знаю, почему. У меня никогда не было женщин - просто друзей. Я даже не думал, что женщина... что можно вот так просто... Ты хороший друг, Ивик.
Она покраснела, но в полутьме это не было заметно. У нее тоже никогда не было мужчин - просто друзей. И... он назвал ее дейтрийским именем. По рассеянности? Кельм совершенно не рассеянный человек.
-- Мне тоже хорошо с тобой разговаривать. Интересно, - сказала она.
-- И как-то просто, да? Я уже давно не говорил вот так ни с кем. Раньше я другой был, в молодости. Совсем другой. А сейчас нехороший я. Злой.
-- Ты?! Злой? - поразилась Ивик.
-- А разве нет? Не слышала, что про меня говорят? Конечно, злой. И моральный урод. Наверное, это правда.
-- Кельм...
Ивик от волнения не знала даже, что сказать. Повернулась на крутящемся стуле к собеседнику. Придвинулась ближе. Кельм смотрел ей в глаза. Чуть виновато. Потом отвел взгляд.
-- Кельм, да ты что... как ты можешь так о себе? Ты же... - Ивик помолчала, - ты же самый лучший человек из всех, кого я знаю. Таких, как ты, вообще нет. А ведь я многих знаю, гэйнов, отличных ребят. Но ты... ты же очень... понимаешь, ты же герой. Правда. Вот как те, которые в залах Славы... кому памятники ставят. Ты живой, но - вот такой. Ведь я же знаю, что с тобой было. Мне Ашен рассказала. Ты герой, ты настоящий... С тебя пример надо брать. А ты про себя - урод... ну ты даешь, Кельм!
И пока она говорила, лицо Кельма менялось. Оно дергалось, плыло, и менялось выражение, и взгляд его был уже не привычный остро-блестящий, а больной и тусклый... и лицо расслабилось, и вдруг проглянула в глазах еще незнакомая Ивик боль. И заговорил он непривычно тихо.
-- - Ивик, ты просто не знаешь. Я тоже раньше так думал. Герои, все такое. Памятники. Не знаю, может, они и были героями. Только я - нет. Я...
По лицу его прошла судорога.
-- Понимаешь, они ломают. Совсем. Ты уже не человек, ты... функция боли, страха... ты полное дерьмо. Они это умеют. И это ведь было пять месяцев. Какой героизм, Ивик? Нет его. Это сказки все. Это квиссанам рассказывают, чтобы бодрее топали под пули. Какой там, шендак, героизм... когда ты дни... недели... только и думаешь о боли. И превращаешься в полное уже дерьмо, понимаешь, в полное... ты бы видела это...
Ивик держала его ладонь в руках. Погладила предплечье, успокаивая.
-- Кельм, - тихо сказала она, - но ведь они тебя не сломали. Ведь нет... Ведь ты не сдался.
Он покачал головой.
-- Не согласился работать - да. Но... знаешь, есть ситуации, когда от человека уже ничего, ничего не остается. И от меня ничего не осталось. Ивик, они меня сломали. Они умеют это.
Он помолчал. Заговорил почти шепотом.
-- Я ведь другим раньше был. Совсем другим. Мне тогда было восемнадцать. У меня девчонка была. Она... - он осекся, потом продолжил, - я даже не думал, что в этом какая-то сложность есть. Мир был такой простой-простой. Все было легко. А потом... после этого. Ивик, вот уже двенадцать лет прошло. Я не вспоминаю. Никогда не говорю ни с кем. А что говорить - ведь никто же не поймет. У меня на самом деле... понимаешь, будто внутри все мертвое. Давно. Внешне я как бы нормальный, работаю, общаюсь. А внутри... Ивик, ты чего, плачешь?
Ивик неловко стерла слезу с щеки.
То, что он рассказывал, было отчего-то так понятно. И так больно... И так хотелось помочь хоть чем-нибудь.
-- Я даже не знаю, почему тебе вдруг... честно, сам не понимаю, - он покрутил головой, - на самом деле не надо об этом. Когда об этом думаешь, так хреново становится. Я и не думаю никогда. Но внутри-то все мертвое реально. Не знаю, Ивик... что-то в тебе такое есть... что хочется рассказать.
-- Наверное, лучше рассказывать, - тихо сказала Ивик, - в себе держать все время... оно же не проходит.
-- Все равно проходит отчасти. Время лечит.
-- Кель, а ты... к психологу не ходил? Ведь наверное, есть же какие-то... как-то можно помочь?
Он резко покачал головой.
-- Нет. Я боюсь психологов. Понимаешь? Ни разу не был с тех пор. Я сам уж лучше. Я справляюсь.
-- Почему? Почему боишься?
-- Так ведь там, в атрайде - там психологи с тобой и работают. Думаешь, это просто так, взяли в плен, выбивают информацию? Это бы ладно еще. Но у них там все очень сложно. Они тебе сначала всю душу наизнанку вывернут. Докажут, что и ты полное дерьмо, и Дейтрос полное дерьмо. Все, во что ты веришь. Мне ведь это доказали, понимаешь? Я им искренне верил. Подставляют так, что ты уже как бы и предатель, и уже все равно деваться некуда. Боль... да, все время. И сильная боль, Ивик, даже не то слово... хуже не бывает. Такая, что ты вообще в слизняка превращаешься, и сознание теряешь. Но ведь не только это. Ощущение, что ты полный идиот просто. Что нет никакого смысла, что не надо сопротивляться. И потом все равно говоришь "нет". И позже... позже тебе говорят, что ты все сделал правильно, ты был прав, выдержал, ты герой. А ты про себя внутри так и думаешь: дурак. Всю жизнь. Ивик, ну не реви, ты что?
Он протянул руку и стер с ее лица слезы. Ивик поймала эту руку - левую, покалеченную - и неловко поцеловала ее.
-- Кель, - сказала она, - ты сам не видишь, не понимаешь, какой ты? Ведь ты же действительно выдержал. Ты не сдался. Да, тебя убили внутри. Я понимаю. Но ты же все равно не сдался... И ты теперь говоришь, что... Кель, ты не понимаешь, какой ты классный на самом деле... Какой сильный. И ты не обращай внимания, что я реву. Ты говори. Тебе, может, легче станет. Я просто реву... от офигения... потому что понимаю все очень хорошо.
Кельм опустил глаза.
-- Мне кажется, ты действительно понимаешь, - глухо сказал он, - странно это. Меня на самом деле никто еще не понимал... после того. Ни разу.
Ивик шумно втянула воздух носом.
-- Меня и не уговаривали к психологу идти. У нас ведь как: если человек работает, выдает результат в Медиане, есть огонь - его не дергают. А я работаю. У меня все в порядке, все хорошо.