Игорь Алимов
Сарти
Маше Зы
И другим хорошим людям посвящается
Предисловие
– Удивительные люди! И как только их до сих пор не захватили варвары! То есть я удивляюсь, как при таком подходе к делу они до сих пор умудряются варварам противостоять. Просто бардак какой-то… – Господин Дройт сокрушенно покачал головой. – В обществе не чувствуется никакой сплоченности. За исключением, конечно, страсти к собственному имуществу, то есть к вещам, и естественной потребности эти самые вещи защищать. Вещизм! И что, это вот – та самая идея, которая сплачивает людей в общество?! Люлю, я начинаю думать об этом городе дурно.
– Ты прав, Аллен, прав. Разве я спорю? Да ведь только в других местах – разве там все иначе, а? Каждый сам за себя… – Люлю оживленно крутил головой: разглядывал окружающие дома. – Нет, Аллен, здесь забавно. Вот посмотри, какое милое место! – Он ткнул пальцем в монументальное двухэтажное здание справа по ходу движения. – Такие дома вселяют в меня уверенность в завтрашнем дне.
Юллиус по своему обыкновению промолчал.
Они шли по широкой немощеной улице – улица превосходила все прочие и размерами и протяженностью и вполне тянула на главную: вела почти через весь город и оканчивалась круглой площадью, на которой виднелся какой-то собор, и дома тут стояли все больше крупные, основательные, хотя, казалось, трудно выделиться основательностью в городе, ежечасно готовом к отражению потных варварских орд, мечтающих предать его мечу, огню и тотальному разграблению. И тем не менее. По вывескам в домах опознавались лавки, трактиры, было даже два банка, и коротавшие послеобеденное ленивое время перед ними на стульях джентльмены приветствовали проходящих благожелательными кивками.
Дом, на который указал Люлю, выделялся из прочих даже на этой благополучной улице: это был не дом, а просто бастион какой-то: широкий, приземистый, сработанный из титанических древесных стволов, с могучей коновязью перед входом, где на жаре парились, из последних сил отгоняя мух, три понурых коня. Рядом с бревном, к которому они были привязаны, кони казались карликами.
– «Три кружки», – прочитал Люлю вывеску. – Хорошее название, звучное.
– Н-да, – подтвердил г. Дройт. – Неплохо бы узнать его этимологию.
Люлю юмористически взглянул на него. Повернулся к Тальбергу.
– Зайдем?
И зашли.
За толстенной дверью с глазком-бойницей и с надписью по низу «Пинать!» – и Люлю тут же, от души, пнул, но дверь даже не дрогнула – взорам утомленных свиданием с местной таможней путников открылся обширный, дышащий полутемной прохладой зал: углы его терялись во мраке, но отчетливо были видны ряды широких низких бочек-столов с бочонками-стульями у стен, а также монументальная стойка как раз напротив входа – над стойкой горели неяркие, приятные глазу лампочки, бросавшие свет на ряды бутылок, стаканов, а также и на бармена.
Бармена… Он был под стать своему заведению: могучий, широкий в плечах дядька с ухоженным брюхом, красным лицом и мясистым носом, на первый взгляд головы на полторы выше господина Дройта, а господин Дройт среди малорослых никогда не числился.
Недалеко от стойки просматривалась небольшая сцена, на которой одиноко стоял концертный рояль. За роялем сидел тощий чернокожий субъект и негромко, меланхолически перебирал клавиши пальцами.
Зал был почти пуст: лишь за двумя бочками восседали какие-то господа; негромко беседуя, они потягивая пиво из высоких стеклянных кружек; на бочках горели, освещая лица сидевших, толстые свечи, воткнутые в спиленные гильзы от пушек среднего калибра; у стойки бара на высоком табурете сгорбился какой-то бритый нескладный субъект в бесформенных портках и розовой футболке на три размера больше, чем надо.
На вошедших никто не обратил внимания. В том числе и бармен: он хмуро полировал волосатым полотенцем пивную кружку, периодически поднося ее к свету и критически осматривая результаты своих усилий.
– Свет и воздух, – заявил господин Дройт, вдыхая прохладу полной грудью. – Здесь славно. – И решительным шагом направился к стойке бара.
– Ну да, ну да, – поспешил следом Люлю.
Юллиус же давно уже торчал у сцены и внимательно наблюдал музыканта.
– Доброе время суток, – Господин Дройт уселся на табурет и уложил рядом на стойку шляпу. Великанский бармен глянул на него один глазом, кивнул в ответ и вернулся к своей кружке. – Как у вас приятно после этой изнурительной жары…
– Чего плеснуть? Пива? – буркнул бармен, поставив наконец кружку к другим, уже обработанным. – Двадцать пять центов пинта.
– Ну отчего же сразу так уж и пива… – Господин Дройт достал трубку и замшевый кисет. – Что у вас принято пить в это время дня, уважаемый хозяин? Вот вы нам это и налейте. Три раза.
– Как скажете, – прогудел бармен и, повернувшись к пришедшим спиной, стал проделывать какие-то неясные манипуляции. Бритый налысо хихикнул в предвкушении, с интересом разглядывая г. Дройта и присевшего рядом Люлю.
– Извольте, – на стойке перед Дройтом и Люлю появились три стаканчика с бурой жидкостью и три кружки пива на пинту, приятно запотевающие на глазах. – Пьют так: сначала из стакана, а потом без перерыва из кружки. – И бармен, облокотившись на стойку, уставился маленькими блестящими глазками на пришедших.
Дройт, закончив набивать трубку, с интересом глянул на напитки.
– Аллен, это кажется очень правильное место, – сообщил ему Люлю и без всяких колебаний вылил в пасть содержимое своего стаканчика, а потом отправил туда же и пинту пива. Удовлетворенно причмокнул губами. – Прелесть такая!..
– И правда, недурно, – кивнул господин Дройт, в точности повторив его манипуляции. – Спасибо, хозяин, это именно то, что нужно усталому путнику, чтобы освежиться и отчасти восстановить утраченные силы.
Бармен удовлетворенно крякнул; на лице же бритого отразилось такое явное разочарование, что смотреть без смеха было невозможно.
– Повторить? – спросил хозяин. В голосе его угадывалось что-то, отдаленно напоминавшее дружелюбие.
– Повторить? – Господин Дройт неторопливо раскурил трубку. – Пиво – пожалуй, да, повторите. А вот ром…
– Да, – вступил Люлю, – ром повторять не надо. В задницу этот ваш ром.
– Вам не понравился мой ром? – Бармен навис над г. Дройтом, нахмурился. – Эй, Ларри, этим господам не по вкусу напиток настоящих мужчин!
Обладатель розовой майки мелко захихикал и предвкушающе потянулся к кобуре.
Дройт внимательно поглядел прямо в глаза бармену.
– Когда я сказал, что мне не нравится ваш ром? Хороший кубинский ром. Я иногда балуюсь таким, правда – редко. Верно, Люлю?.. И оставьте ваш револьверчик в покое, – посоветовал он бритому, за спиной которого молчаливой статуей уже полминуты маячил Юллиус Тальберг. – Нельзя после обеда баловаться огнестрельным оружием. Это вредно для здоровья…
– Тогда что же?! – В голосе хозяина слышалась уже откровенная угроза. – Чтобы кто-то пришел к Жаку Кисленнену и вот так…
– Вы – Жак Кисленнен? Очень приятно, – Люлю соскочил с табуретки и шаркнул ножкой. Деревянный пол отозвался скрипом и треском. – А я – Люлю Шоколадка, позвольте представиться, а это – господин Аллен Дик Дройт.
– И мы здесь вовсе не затем, чтобы чинить обиды, – закончил г. Дройт, выпуская клуб дыма. – Мы – очень мирные люди. Но вы заговорили о напитках настоящих мужчин… Юлли, иди сюда, оставь господина Ларри в покое… А это вот – Юллиус Тальберг. Он у нас молчун. Говорит очень редко. Юлли, дай-ка мне свою фляжку. Вы позволите? Можно еще один стаканчик? – спросил он, принимая из рук Тальберга вместительную металлическую емкость. – На самом деле это можно пить и без пива, – заметил он, наливая из фляжки. – Но – вы правы: в жару лучше конечно с пивом. Прошу вас, выпейте с нами.
Юллиус тем временем тоже взгромоздился на табурет, понюхал налитый барменом ром, фыркнул, вылил ром на пол и поднес опустошенный стаканчик к фляжке.
– Ваше здоровье! – провозгласил между тем Люлю и единым духом проглотил налитое. – Пейте, пейте, хозяин. Вот напиток настоящих… мужчин. Ага-ага.
Бармен нерешительно взял свою порцию, понюхал, вскинул удивленно брови, потом, с сомнением поглядев на пришельцев, аккуратно вылил его содержимое в рот и проглотил.
Все напряженно наблюдали за ним.
А бармена между тем прошиб крупный пот, он вытаращил глаза, хватанул пару раз ртом воздух, ухватился за ближайшую кружку с пивом и единым глотком осушил. Перевел дух. Отер пот. И тут на его красном лице появилась счастливая улыбка.
– Что это? – выдохнул он наконец.
– «Бруно», – правдиво отвечал Люлю.
Сарти
1
Наша история красноречива, противоречива и изобилует ударами в морду. Что, например, сделал Христофор Колумб сразу после того, как открыл Тумпстаун, сошел на берег со своего легендарного корабля и узрел в непосредственной близости Лысого Джо? Разумеется, дал Лысому Джо в морду – да и вряд ли кто другой удержался бы. Ибо Лысый Джо – милый человек и приятный собеседник, торгующий к тому же «Иллюстрированной историей города Тумпстауна и ок(рестностей)», но его лицо – простите, рожа построена таким образом, что двадцать четыре часа в сутки просит кирпича независимо от того, бодрствует Джо или спит. Джо относится к тем людям, при встрече с которыми у вас появляется труднообъяснимый зуд в руках: пальцы начинают непроизвольно шевелиться, хватать всякие тяжелые предметы и как-то помимо вас пытаются двинуть этим всем в рожу Лысого Джо. Ну а поскольку у нас таких Джо – через одного, то вполне естественно, что тумпстаунская история носит крайне прикладной, а еще точнее – кулачный характер.
Итак, Колумб высадился здесь, на этом превосходном берегу, дал в морду Лысому Джо, сказал «Ух ты!», – и безо всякого перерыва заложил прямо там, где стоял, грандиозный кабак «Альмасен». Словом, за самый короткий промежуток времени совершил массу исторических дел. Мимо верхом на лошади проезжал по немаловажным делам господин Аллен Дик Дройт, каковой и подрысил к Колумбу, внимательно осмотрел оного и вступил с первооткрывателем в весьма продуктивный диалог, нашедший отражение в исторических анналах и запечатленный фотографическим способом. Черно-белые снимки можно видеть в уже упомянутой «Иллюстрированной истории»: «Христофор Колумб и Аллен Дройт беседуют и курят трубки»; «Христофор Колумб наносит удар в лицо Лысого Джо» и так далее. (Честно признаюсь, что г. Аллен Дройт также врезал Лысому Джо вслед за Колумбом: в этом выразилось родство душ двух великих людей.)
Но я несколько заболтался. В последнее время на меня часто нападает, я заметил, этакая болтливость. К чему бы это? Не остаточный ли эффект пребывания в Арториксе? Или раньше времени проснувшаяся потребность писать мемуары? Хотя возможно я просто болтлив от природы. Затрудняюсь судить. Сами разбирайтесь, если хотите.
Что же до Аллена Дика Дройта, шерифа, графа Винздорского, одного из столпов тумпстаунского общества и моего личного друга, то его славное имя проходит красной или даже золотой нитью через всю нашу героическую историю и намертво скрепляет ее отдельные эпизоды между собой. Ныне этот замечательный человек – в ту пору, когда на побережье установилась типичная тумпстаунская погодка, и все стали сходить с ума от жары (у нас это любят и умеют: сходить с ума) – отозвал меня из Арторикса, подальше от океана и условно-бесплатного холодного пива, обратно в метрополию: долавливать всяких бандитов-рахиминистов и трясти кабак «У гиппопотама». С моей точки зрения, все эти трогательные мероприятия могли бы и подождать, а я тем временем сыскал бы Шатла и этого бездельника Вайпера, и с наслаждением набил бы последнему морду. Я так Дройту и сказал. Мол, хочу Вайперу морду набить. Вайпер того заслуживает. Мой долг настоятельно велит мне без отлагательств набить Вайперу морду. А шериф улыбнулся мне (как он один умеет) и по-отечески молвил:
– Ты, Сэм, все же поезжай, пожалуйста. Это очень важно. Ты же понимаешь, что их всех срочно надо поймать и посадить за решетку, лучше всего в «Птичку», потому что там для них дом родной. А тут и без тебя справятся. Тут одна рутина осталась. А немного позднее у меня для тебя будет одно важное задание.
Не могу сказать, что я так уж понимал важность и необходимость немедленного водворения рахиминистов в узилище. Да, им там самое место и все такое, но отчего такая срочность? Что тут же и сказал г. шерифу.
А Дройт выбил трубку о каблук и снова улыбнулся. Будто и не слышал.
– Возьми с собой Джилли. И Лиззи… Да, а ты, часом, жениться не собираешься?
Вот это уж, извините, мое личное дело!.. Рахиминисты – ладно, это работа, и я готов признать, что чего-то не понимаю, я даже готов согласиться с тем, что, может, есть такие вещи – очень государственные – которые мне вовсе не следует понимать и от которых пытливый мой ум надобно держать подальше. А вот тут – извините: хочу – женюсь, хочу – не женюсь. К судьбам отечества это отношение имеет весьма косвенное, но приглашения на свадьбу будут разосланы заблаговременно. Ладно, я поехал.
А вот что это еще за задание важное?..
Повинуясь мудрому распоряжению, я примчался (купно с указанными лицами) на вертолете в Тумпстаун, где уже в полнейшем мраке высадился на крыше шерифского дома, поскольку более удобной посадочной площадки в центре города не нашел. Там нас любезно встретил немой садовник Джереми с гранатометом в руках: он со всем красноречием жестов дал понять, что не выстрелил в снижающийся вертолет только потому, что решил полюбопытствовать, кто это имеет наглость навещать дом господина шерифа в отсутствие хозяина, да еще поздней ночью. Джереми рассудил, что летающие на вертолете типы могут понадобиться г. шерифу живым. Может, г. шериф захочет с ними, например, о вечном побеседовать. Или еще что.
Потом появилась мадам Аллен Д. Дройт с двумя «береттами» в руках. На Мэрил был шелковый халат и широкая шляпа изумительно белого цвета. Мэрил встала с постели, настроение у нее было весьма и весьма недружелюбное. Она спросила, какого лешего нам с вертолетом надо на крыше ее дома и не пойдем ли мы вообще отсюда к черту. Раскланявшись и сделав массу вежливых приседаний, мы покинули гостеприимный шерифский дом. Дальнейшие события разворачивались в моей квартире на улице Третьего Варварского Нашествия, а Джилли пошел в полицейское управление к дежурному – пить кофе и резаться в карты в ожидании утра.
Утром я почему-то не обрел рядом Лиззи и подумал, что ее снова похитили, но на полу в прихожей нашел записку, в каковой сонными каракулями было нацарапано, что у Лиззи разболелась голова (от чего бы это? ничего такого вчера мы не пили!), и она пошла в бар напротив запить таблетку стаканом лимонного сока. «Ну-ну», – подумал я, стремительно совершил утренний туалет, оделся, рассовал по местам пистолеты, наручники, пиво, соленые сушки и вышел из дома.
На ступеньках сидела Лиззи и потягивала через трубочку из бутылки освежающий напиток «Гук».
– Привет, – сказал я, присаживаясь рядом. – Как голова?
– Нормально, – отвечала моя боевая подруга, производя в бутылке хриплые бульканья. – Мне просто показалось, что голова болит, а когда я выпила сока, стало ясно, что голова не болит. Понял?
Я пожал плечами.
– Ну, а поесть ты чего-нибудь взяла?
Лиззи ткнула «Гуком» в лежавший слева от нее бумажный пакет.
Через минуту «сааб» нес нас в центр, к управлению полиции, и я одной рукой держался за руль, а в другой сжимал здоровенный бутерброд с телятиной, на ходу откусывая он него неприличные по размеру куски.
На площади дю Плесси было тихо и спокойно. Прогуливались редкие группы мирных граждан, лишь изредка проезжали машины и автобусы. Перед управлением торчал как чугунный столб потный полицейский с обшарпанным автоматом «Хеклер и Кох», а перед полицейским толпились голуби вперемешку с чайками. Полицейский задумчиво крошил им французский батон.