— Признает ли он это теперь? — с сомнением произнес Урун-Бурун.
— Разве Великий вождь сам не может принять решения? — ловко угодила Майда в самое болезненное место самолюбивого вождя. — Разве покорность Жрецу украшает великого вождя?
— Как сказать, Майда? — вскипел Урун-Бурун. — Покорность вождя?
— Майда не допускала такой мысли! — смело ответила мать Анда. — Майда хотела сказать, что, если бы великий вождь был покорен Жрецу, он подчинился бы ему.
Урун-Бурун зловеще усмехнулся:
— Счастье бурундцев, что ими правит не женщина, как презренными вешними. Урун-Бурун доказать Майде, как женщине, что он мужчина!
И он злобно ударил железной палицей по подвешенному куску рельса. Вбежавшему стражу он приказал привести маленького мальчика и его родителей или похитителей.
Встревоженные, шли в былой храм «Креста и Добра» Никита с Надей, теряясь в догадках: зачем их вызвали вместе с ребенком?
Они вели Никитенка за руки, идя по обе его стороны. Два свирепых стража с палицами сопровождали их.
— Не хотят ли они до суда выяснить наш ли это, ребенок? — предположила Надя, и обратилась к одному из стражей: — Куда ведете нас, отважные?
— Пусть заткнется! Да-да, презренная! — грубо оборвал тот. — Такое бормотание. Да-да. Блеянье коз.
Стражи не воспринимали разговора, который тихо повели между собой Надя с Никитой.
— Мы скажем всю Правду. Докажем, что ребенок не наш.
— Легче остановить голодного льва, доказав ему, что он поцарапает антилопу, прыгая ей на шею.
— Мне казалось, чем примитивнее люди, тем ближе они к правде.
— Да, у наших бородачей вид правдивый, если не праведный. Жаль, с палками. А дикие звери, те, конечно, не лгут.
— А люди? — многозначительно глядя на мужа, спросила Надя.
Знакомыми стихами Никита напомнил Наде и казнь матери Никитенка, и странное ее желание отдать ребенка Наде с Никитой, и охотно согласившегося на это ее мужа, философа с Землии…
Тогда Надя прочитала эти стихи Никите, вкладывая в них тайный смысл, а теперь он сам закончил их здесь, на Земле:
Надя подумала тогда, на Землии: защищает ли Никита «ложь во спасение» или отвергает ее? Но не спросила его об этом, а перед возвращением на Землю, приняв ребенка, чисто по-женски решила этот вопрос. Никита молча принял ее решение.
Приближаясь теперь к былому храму «Креста и Добра», Надя подняла Никитенка на руки и передала Никите.
— Побудь у папы, — со значением произнесла она. Потом обратилась к Никите: — Не знаю, сколько нам еще жить… Надеюсь, ты понял тогда, почему на обратном пути все осталось между нами, как прежде?
— Понял, — твердо ответил Никита.
— Боюсь, вождь не поймет земных стихов.
— Не поцарапал бы лев антилопе шею, — заключил Никита, входя в храм.
Урун-Бурун важно развалился на троне, когда к нему ввели трех «преступных предков».
— Я буду говорить на вашем древнем, презренном языке, который изучать, чтобы познать всю вредность ваших знания, — начал Урун-Бурун. — А теперь намерен выяснить еще одно ваше преступление — похищение чужого ребенка с другая Земли.
— Мы не похитили, а взяли ребенка по просьбе его родителей, — ответила Надя.
— Зачем этим недостойный родители избавляться от своей отпрыск?
— Мать его погубили злодеи. Отец же мальчика выполнил ее последнюю волю, — ответил за жену Никита.
— Как звать истинную мать?
— Лореллея.
— Отвратительное дикарское имя! — поморщился Урун-Бурун.
— Но оно принадлежало родной матери ребенка, — вставила Надя.
— Как может лгунья из числа «преступных предков» доказать что не лжет? — спросил вождь, сверля Надю своими маленькими, узко посаженными на заросшем лице глазками. — Бурундцы не знать ложь!
Майда обменялась с Надей быстрым тревожным взглядом. Но Надя, высоко держа голову с рассыпавшимися по спине огненными волосами, отвечала вождю с той же гордостью, с какой шла когда-то, подобно Жанне д’Арк, на костер:
— Очень просто, мудрый вождь племени бурундцев. Любая женщина вашего племени может убедиться, что я не могла родить ребенка, ибо не стала еще женщиной.
— Я подтверждаю это! — удивив Надю, вмешалась Майда.
Урун-Бурун расхохотался, и вся растительность на его лице встала дыбом.
— Ну не думал я, что вы, предки, такие жалкие хвастуны! Так кичились своя порочная цивилизация, а ты, презренный, не смог даже стать мужчина! Или он не выдержать и опровергать лгунью? Что ты сказать, получеловек? — с издевкой обратился к Никите вождь.
Тот весь побагровел, но сдержался и ответил спокойно:
— Скажу, что жена моя, произнеся чистую правду, не досказала лишь того, что в космическом полете нельзя иметь детей.
— Не лги, пришелец! Если бы вы не иметь в полете детей, с вами не оказаться бы там этот выродок, которого вы называть сыном. — Мы усыновили его.
— Но твоя жена, которая якобы не могла быть матерью, называла тебя его отцом.
— Называла.
— Так кому же ты помогать стать его матерью? Признаться, была ли она красивой или безобразной?
— Я всегда вместе с другими восхищался неповторимой ее красотой! — правдиво ответил Никита.
— И разве ты не мог?.. — теперь уже со скабрезной улыбкой спросил вождь, хвастливо добавив: — Я и сам в свое время…
— Мог, но…
— Что «но»? Почему краска стыда покрыть твое бесцветное лицо?
— От возмущения, вождь, ибо не оставил я ни на Земле, ни в другом месте Вселенной потомства, как и никто из моих спутников. И нельзя их считать вашими предками.
— Все равно! Вы — заложники своего времени. Да-да! И ответите за него! Нет-нет вам! — пролаял вождь.
— Но вы убедились, мудрый вождь, что мальчик не с Земли родом? — вмешалась Надя, метнув на Никиту благодарный взгляд.
— Великий вождь уже понял все и принял справедливое решение, — уверенно заявила вдруг Майда и не терпящим возражения тоном добавила: — Надеюсь, вождь позволит Майде взять мальчика?
Урун-Бурун заколебался. Рисуясь перед всеми, характером он обладал не твердым. А тут еще краем глаза увидел лысого Жреца, заглядывающего из притвора, хотя никто его не приглашал. Желая не только удивить, но и насолить ему, показав свое могущество, вождь неожиданно позволил Майде забрать мальчика, грозно возвестив:
— Но вы оба, подлые лжецы, ответить вдвойне. — И пена выступила на его губах, застряв в бороде.
Изумленный и раздосадованный, Жрец видел, как Майда, которую он когда-то застал в Доме до неба, уводила теперь маленького «предка», который все оборачивался к оставленным папе и маме.
Глава 3
ОСТРЫЙ НОЖ ПАЛАЧА
…Человек без нравственных устоев оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах.
Никитенок с легкостью, присущей его возрасту, привыкал к новой обстановке, к новым молодым маме и папе и толстой бабушке.
Сначала он только хныкал, просился к настоящим маме и папе, почему-то улетевшим, как ему сказали, к другой звездочке.
К вечеру он заснул, а проснувшись, с упреком сказал новой маме:
— Ты не умылась? Вся черная?
Пришлось Эльме принести кувшин с водой, умыть малыша и показать ему, что, умываясь, она останется такой же смуглой.
Тогда он заявил:
— Где звери рогатые-косматые? Хочу посмотреть не на картинке.
Эльма пообещала, что они пойдут погулять, хотя сделать это не решалась, а пока показала в окошко коз, щиплющих синюю траву на бывшей мостовой.
Мальчик спросил:
— А почему у вас окна не круглые?
Эльма не знала, что ответить, не сразу поняв, что малыш привык на корабле к иллюминаторам. Вообще при общении с ним она сразу же была поражена: такой маленький, а уже говорит на древнекнижном языке! И сама поняла всю нелепость подобной мысли. Ведь ничему другому малыша не могли обучить в звездном корабле!
Анд мастерил Никитенку какую-то игрушку из сучьев синих растений.
Эльма скептически наблюдала за ним, заметив:
— Не стоит загружать нас с малышом излишним багажом.
— Багажом? — удивился Анд.
— Тем более что синие растения тонут в воде и такие игрушки окажутся нам в тягость.
Анд вопросительно посмотрел на нее. Он не решался спросить Эльму, что она имеет в виду. Она угадала незаданный вопрос.
— Ты можешь передумать и не быть отцом Никитенку, а я уже не могу.
— Как так «передумать»? — встревожился Анд.
— Это я передумывать не умею. А ты — не знаю.
— Что ты хочешь сказать? — напрямик спросил он.
Она наклонилась к ребенку и, полуобернувшись, посмотрела на Анда снизу вверх:
— Я хочу сказать, что Эльма никогда не станет добычей, напрасно ты здесь делал вид, что это так.
— Ты не добыча, ты — мать этого ребенка!
Эльма усмехнулась:
— Если ты хочешь остаться его отцом, тебе придется переплыть вместе с нами реку-кормилицу.
— Ты все-таки хочешь бежать?
— Я никогда не собиралась здесь оставаться. Ты можешь помочь нам в этом. И остаться вместе с нами у вешних.
— Никогда! — невольно вырвалось у Анда.
— Я так и ожидала. Но, по крайней мере, тебе придется покараулить на берегу, чтобы никто не погнался за нами.
Анд был поражен и словами Эльмы, и твердостью, с какой они были сказаны. Совсем некстати он заметил:
— Еще на том берегу я поклялся никогда больше не переплывать реку.
— Что ж, — пожала остренькими плечами Эльма. — Все становится на свои места, как читали мы в книгах. Каждый из нас держит данное им самому себе слово. Мальчик останется со мной на том, недоступном тебе берегу. А ты — на этом, у своих бурундцев с бородами и дубинами. Однако тебе придется подумать не об игрушках для маленького звездного пришельца, а о нем самом. Он еще не умеет плавать.
— Я умею летать, — вдруг вставил Никитенок, жадно слушая непонятный разговор новых папы и мамы на понятном ему языке.
Эльма ласково наклонилась к нему:
— Летать можно только в корабле. А молодой папа сделает тебе кораблик, чтобы с мамой переплыть реку. Там будет очень интересно.
— А «рогатые-мохнатые» там тоже есть?
— Есть, и еще очень добрые дяди и тети.
— Хочу плавать. Только с мамой и папой. С моими, — упрямо заявил малыш.
— Мы и будем твоими, пока старшие мама и папа летают к другой звездочке. А у тебя будет свой кораблик. Вот из таких палочек, — объясняла Никитенку Эльма, показывая на недоделанную игрушку.
— Синие растения тяжелее воды, — мрачно напомнил Анд. — Из них не смастерить плотика.
— Тогда надо украсть плот у вождя. Он увез на нем с нашего берега награбленное. Я видела из окна книгохранилища.
Слово «нашего» больно резануло Анда, и он вместо того, чтобы возмутиться, лишь поправил Эльму:
— Не украсть, а взять…
— Конечно взять! — подхватила Эльма. — На одну ночь. Ты сам вернешься на этом плотике к своим.
— Вернусь я или не вернусь, — раздумчиво произнес Анд, — но разведать, где найти плотик, надо.
— Ты пойдешь сейчас? — с надеждой спросила Эльма.
— Да. Пока светло. Ждите меня.
— Ты думаешь, уже сегодня ночью?.. — с волнением спросила она.
— Не знаю. Может быть, лучше в день суда. Тогда все бурундцы соберутся на площади Синей травы.
— Чтобы поглазеть на ужасную казнь? Нельзя ее допустить! Нельзя! — воскликнула Эльма. — Но как ее предотвратить?
— Пока я разведаю насчет плотика. Узнаю, что слышно о суде.
— Мы будем ждать тебя. А вот и твоя мать вернулась. Хорошо, что не останемся одни.
Майда, тяжело переваливаясь, вошла в дом.
— Ты уходишь? — спросила она Анда. — На улицах очень неспокойно. Трутся всякие.
— Важно, чтобы у вас здесь было спокойно, — ответил ей сын.
Майда улыбнулась Эльме:
— Вот так всегда. Да-да. Такой.
Анд вышел на улицу. Козы сбились к противоположной стороне. У подъезда Анда толпилась ватага подростков, вожаком которых он когда-то считался.
— Кудряш, Кудряш! — бросились они к нему. — Все ждем. Да-да, тебя. Ну как? Вкусно? Полакомился? Да-да, вешнянкой? Давно обещал делиться таким лакомством. Да-да, с нами!
Особенно назойлив был чернявый малец, наглый и пакостный, со сморщенным лицом. Когда Анд стал раздавать тумаки, ему, вертевшемуся рядом, досталось больше всех. Обозленный, он выкрикивал в адрес Анда оскорбления и громче всех кричал о причитающемся всем лакомстве. За это ему досталась дополнительная порция увесистых кулаков Анда-Кудряша. Их понаслышке ценил сам Урун-Бурун.
Подростки разбежались, лишь некоторые потянулись было за Андом до самой реки, но он так пригрозил им, что они отстали и уныло побрели по берегу.
Анд же шел и думал, как омерзительны эти когда-то преданные ему недоросли. Но разве лучше их он сам, Кудряш, обещания которого они теперь вспоминают. Если бы Эльма услышала о них, она с презрением вышвырнула бы его из своей памяти. А он? Может ли он вышвырнуть из собственной памяти Кудряша? Стал ли он полностью другим? Обрел ли нравственность, которая восхищала его в некоторых далеких предках? Кто же они с Эльмой среди современников? Еще два «предка», хоть и не прилетели от чужой звезды? Переродились здесь, среди диких! Анду вдруг стало понятно, почему он одолел всю книжную мудрость в Доме до неба. Очевидно, не из-за стремления стать выше соплеменников, а из желания быть другим человеком, не похожим на них. А если он уже чужой среди дикарей, то может ли спокойно переправить через реку Эльму вместе с чужепланетным ребенком? Не обязан ли он вырастить его настоящим человеком, а не дикарем?
Анд еще не знал, как ему поступить, в особенности когда задумывался над судьбой захваченных звездонавтов. Каким горьким оказалось их возвращение на родную Землю! Их хотят призвать к ответу за поступки людей своего времени. Но этой мести дикарей нельзя допустить, как сказала Эльма! (Сколько мудрости в этой полуженщине-полуребенке!)
Раздираемый всеми этими вопросами, добрался Анд до того места, где обычно стоял плотик вождя.
Причал был пуст…
Побитый Андом, обозленный, чернявый парень, решив, что Анд ушел далеко и надолго, растянул свой узкогубый рот во всю ширину сморщенного лица и направился к квартире матери Анда, у дверей которой не раз поджидал когда-то Анда, своего вожака.
Теперь он принялся яростно стучать в дверь.
Осторожная Майда не хотела открывать, предлагая через дверь, чтобы парень дождался возвращения сына. Но чернявый (Гнидд, сын Гнидда) соврал, что прислан Андом к матери с важным поручением насчет вешнянки и мальца, приведенного из сельвы.
Он был таким же лгуном, как и его отец, вчера возведенный в ранг палача, «отца-свежевателя»; достойный жрец до сих пор валялся пьяный.
Майда долго колебалась, но Гнидд напомнил ей, что в былое время не раз заходил к ним вместе с Андом и сейчас рад услужить своему прежнему предводителю и его почтенной матери.
Майда открыла дверь.
Гнидд проскользнул мимо толстой женщины и вдруг, с неожиданной грубостью вытолкнув Майду за дверь, захлопнул ее изнутри и закрыл на засов.
Майда в первый миг ничего не поняла, стала стучать в дверь кулаками.
Предки бурундцев много столетий назад отказались от замков и ключей, заменив их электронными запорами, которые открывались набором кода. Но с общим упадком энергетики и исчезновением из обихода электричества все эти электронные запоры перестали действовать и были забыты, как когда-то и ключи. Каждый выдумывал свои секреты, как открывать снаружи собственный запор.