Чтобы понять все это, пришлось мне с болезненной неутолимостью былого наркомана, проглатывая книгу за книгой (оказывается, я обладал даром молниеносного чтения!), пройти самостоятельно курс целого университета, уподобившись в конце концов безумцу, живущему в нереальном, созданном его болезненным воображением мире.
Но этот мир существовал, и я мысленно жил в нем. А потом… Потом я узнал всю горькую историю своей несчастной планеты!
Уродливо развитая, их энергетика вызвала всеобщее потепление на планете, изменила ее климат. С содроганием читал я об ужасных бедствиях, перенесенных тогда людьми, о смертоносных ураганах, землетрясениях, все чаще и чаще обрушивающихся на них. И наконец, повторился библейский Всемирный потоп, когда, с одной стороны происходило опустынивание прежде плодоносных земель, откуда бежало население; с другой же стороны, наступающий океан затоплял благоденствующие страны. Густо населенные цветущие государства исчезали, население их или погибло, или бежало. Изменились очертания материков. Катастрофически падала рождаемость, неизвестные прежде эпидемии уносили целые народы. Человечество вымирало. Постепенно исчезли многие профессии, и спустя столетия некому стало работать на заводах, производить машины, возделывать землю, учить детей в школах и университетах. Природа жестоко мстила своим обидчикам. Прежде растения и животные, не выжив в новых условиях, уступили место другим видам. Так зеленое стало синим. Не слишком понятное влияние ультрафиолета! И только мы, люди, жалкие остатки былого человечества, все еще цеплялись за сооружения предков в полумертвых городах, потерявших связь друг с другом. Бурундцы, да и вешние не знали, живут ли еще в окружающем мире другие колонии людей. Мы отгорожены от них непроходимыми синими зарослями и водными просторами.
Так приобщение к былым знаниям и понимание того, что произошло с населявшим земной шар человечеством, принесло мне отнюдь не радость, а безысходное горе.
Начитавшись, я возвращался вплавь, будто с рыбалки, и ощущал на себе косые взгляды прохожих, не видящих у меня добычи, до которой все были охочи.
Я перестал понимать своих соплеменников, готовых подраться из удальства или из-за пойманной лакомой крысы, а то и не поделив между собой встречной женщины, мужу которой приходилось силой отстаивать свое семейное счастье.
Вообще сила была у нас основным законом существования, в чем я усматривал «наследие ненавистных предков», узнав из книг, что и у них СИЛА главенствовала в самые разные времена. Преклоняясь перед нею, они и погубили наследие, предназначенное нам, их потомкам.
Но не СИЛУ должен был бы я заимствовать у них, а МУДРОСТЬ лучших людей былых времен, противопоставлявших СИЛЕ совсем иные чувства и стремления.
А мы предвкушаем радости от предстоящего набега на вешних!
Все эти мысли записал Анд в заветную тетрадь, которую и поднял теперь с порога. И снова по-книжному изысканно, как ему казалось, обратился к незнакомке:
— Не надо убивать себя, вешнянка милая, как я могу судить по платью твоему.
— Ты бурундец, — ответила девушка, прекрасно поняв Анда. — Как я могу тебе верить, если вы убили моего отца?
— Отец мой тоже погиб от руки людей племени твоего. И по законам мести кровной, должны мы горло друг другу перегрызть, а я, как видишь, не хочу даже, чтоб ты сама покончила с собой.
— Почему?
— Да потому, что кое-что я в книгах почерпнул. Их каждый день читаю здесь.
— Как? Ты не выследил меня, чтобы застать одну?
— С зарею утренней я прихожу сюда всегда.
— А я с вечерней.
— Вот мы и не встречались.
— И что ж ты почерпнул из этих книг, кроме забавной древней речи?
— Узнал: месть кровная — лишь порожденье дикости позорной. Поэтому и убивать тебя желанья нет, — продолжал он щеголять изысканностью оборотов речи.
Она же говорила просто, порой казалось, простодушно.
— А я прочитала, что где-то заря с зарею сходятся. Сегодня я попала сюда раньше, потому что мама приказала не отлучаться вечерами. После гибели отца она заняла место вождя племени вешних и теперь боится за всех нас в ожидании набега.
— Позор-то племени нашему! Недаром тетрадь свою назвал я «Дневник дикого человека», принадлежа к племени такому.
— Как ты смешно говоришь, переставляя слова в фразах! — с улыбкой сказала она.
— Я говорю на языке древнекнижном, — с достоинством ответил он. — Научился ему, старые книги читая.
— Ты явно начитался сверх меры древних стихов. Тебе бы еще гекзаметром заговорить на куда более древнем языке, чем древнерусский.
Анд смутился. Девушка открыто смеялась над ним, но он все же сдержался, решив теперь следить за правильностью речи.
А она продолжала, как бы говоря сама с собой:
— Значит, все-таки дикий? Любопытно, что может сказать дикий человек?
— С кем я мог говорить? Кроме нас с матерью, не знаю грамотных.
— У нас тоже мало кто умеет читать.
— Мне можно подойти ближе? У меня нет острого кинжала. Есть только «тупой» дневник.
— Уж не рассчитываешь ли ты, что я стану его читать? — усмехнулась она.
— Он вовсе не предназначен для тебя.
— Люблю то, что мне не предназначено. Вообще люблю делать то, что не полагается.
— Ну конечно! Дочь вождя!
— Да, конечно! Дочь вождя вешних, которые неизмеримо выше вас, грязных бурундцев! — вдруг заносчиво воскликнула девушка, видимо, желая поставить юношу на место, не простив ему иронии.
— Почему же грязных? — улыбнулся тот. — Я сегодня переправлялся сюда вплавь. Одежду с дневником держал в руках. Так что я чистый.
— Я тоже приплыла, но не раздевалась. Теперь платье уже высохло. Мне его мама связала.
— Оно у тебя нарядное.
— Ты уверен?
— Я не уверен лишь в том, что оно сухое. — Уж не собираешься ли ты убедиться в этом?
— Не больше, чем ты хочешь познакомиться с моей тетрадью.
— Вот как? Тогда отдавай мне сейчас же свою глупую тетрадь! — И она угрожающе направила на него кинжал.
— Почему же глупую?
— Потому что ты бурундец!
— Зачем же грозить бурундцу кинжалом? Ты хочешь с помощью насилия убедиться в моей глупости?
— Наши предки считали женщин слабым полом. Если ты и впрямь что-нибудь усвоил из прочитанного, то о каком же насилии с моей стороны может идти речь?
— Тогда спрячь кинжал.
— Не раньше, чем ты отдашь тетрадь. Я возьму ее свободной рукой. Близко не подходи.
— Зачем тебе мой дневник?
— Чтобы узнать, какой ты.
Юноша, улыбаясь, уступил и только спросил:
— А у тебя нет дневника, чтобы я тоже мог узнать, какая ты?
— Вот еще! Это нескромно!
— Разве я не воплощение скромности?
— Стой, где стоишь, пока я не прочту твое творение.
— Наши предки могли бы у тебя кое-чему поучиться.
— Ты так думаешь? — лукаво спросила она, устраиваясь на подоконнике, предварительно вытерев с него пыль кусочком холста, который носила при себе, в отличие от бурундских женщин.
— Ты будешь первой, кто прочтет мной написанное.
— Я всегда предпочитаю быть первой.
— Для меня ты самая первая.
— Меня зовут Эльмой, — сказала она, перелистывая страницу.
Он любовался ее силуэтом на фоне разгорающейся за окном зари.
Она же читала, изредка бросая взгляд на юношу. Он послушно стоял там, где она велела.
Наконец она захлопнула тетрадь и, вздохнув:
— Так вот какой ты, «дикий человек Кудряш»! — вернула Анду тетрадь.
— Прошу тебя, не называй меня так никогда!
— Но я не такая лгунья, как ты. Я не умею врать и всегда краснею при этом. Мама непременно догадывалась и строго наказывала. И я не напрасно грозила себе кинжалом.
— Лучше бы ты грозила им мне.
— А некоторые мои мысли ты верно угадал в своем «Дневнике».
— Ты тоже пришла к ним? — оживился Анд.
— Видимо, я не такая «начитанная», как ты. И интересовалась далеко не всем. Искала «прекрасное»! Его не встретишь в наше время, и я тосковала сама не зная о чем.
— Мы найдем это прекрасное! — воскликнул юноша.
Она пожала остренькими плечами:
— Как знать… Надо присмотреться…
— К чему?
— Хотя бы к тебе… А ты уже присмотрелся, вижу?
— Конечно, — возбужденно заверил Анд.
— Как быстро пролетело время, — вздохнула девушка. — Пора плыть домой.
— Ну подожди! — взмолился он. — Заря только разгорается!
— Дневное время опаснее всего, — мудро изрекла девушка и улыбнулась.
Глава 3
ЗАРЯ С ЗАРЕЮ
Но где, теперь найти кого-то,
Похожего на Дон-Кихота?
Заря с зарею в Городе Руин никогда не сходились, разделенные или ярким днем, или непроглядной ночью.
Но в Доме до неба зори Эльмы и Анда сходились, не могли не сойтись!
Первой, с трудом переводя дыхание, в книгохранилище древних вбежала Эльма.
Убедившись, что она одна, девушка, привстав на носочки, потянулась за книгой к верхней полке.
И тогда, как по сигналу, появился Анд, шумно выронив на пол свою заветную тетрадь.
Вязаное платье Эльмы, конечно, еще не успело высохнуть и плотно облегало ее фигурку.
— Не приближайся! Не то убью себя! — со смехом воскликнула девушка, грозя сверкающим кинжалом.
— Но одновременно ты убьешь и меня, — серьезно отозвался Анд. — И почему только все у тебя такое красивое: и платье, и кинжал, да и ты сама?
— Где это ты вычитал? В рыцарских романах? Прощаю любезность рыцарю «Круглого стола», раз уж он не опоздал сегодня, как вчера!
Анд улыбнулся, но не признался, что давно уже поджидал Эльму внизу, спрятавшись у входа, чтобы она первой поднялась к заклиненной двери и они смогли бы снова, как у них повелось, разыграть свою первую встречу.
— Заря с зарею сходится! — как заклинание произнесла Эльма.
— Конечно, — согласился Анд, добавив: — Более того! Сливаются в одну зарю.
— Что ты хочешь сказать? — насторожилась Эльма.
Только то, что здесь у меня становится светлее на душе.
Эльма привычным жестом гордо вскинула голову:
— Не рано ли? Я собираюсь слегка огорчить тебя, бурундец.
— Чем можешь ты меня здесь огорчить?
— Тем, что никто из вас, бурундцев, не знает предка старше деда, а я… я открыла тысячелетнюю тайну вешних!
— Тайну вешних? У них есть тайна?
— О которой они не подозревают. Только здесь я недавно узнала, от кого они произошли.
— Не от обезьяны? — пошутил было Анд и спохватился, увидев, как гневно сверкнули зеленоватые глаза Эльмы.
— Я замолчу, если ты позволишь себе еще раз так пошутить!
— Ну, полно! Прости. Это же поверье, старое, как Город Руин!
— Не поверье, а учение: согласно ему, обезьяны, которых мы знаем лишь по картинкам, не предки, а родственники людей (ну вроде как мы с тобой!); а происходят и те и другие от общих, более древних видов.
— А вешние?
— Сейчас узнаешь.
Эльма с загадочным видом, поджав губы, прошлась вдоль шкафов, что-то достала и торжественно вернулась.
— Я покажу тебе мое самое большое сокровище.
— Там какие-нибудь великие знания?
— Там великие чувства. Вот смотри. Это маленькая книжка древних стихов.
— Кто же ее написал? — спросил Анд, бережно беря книжку.
— Она! Весна Закатова! Весна Первая! Вернее, ее дочь, не она!
— Почему дочь?
— Бурундцы все такие тупые? — Эльма капризно пожала плечами. — Дочь написала книгу о своей матери, поэтессе того времени.
— Какого времени?
— Тысячу лет назад.
— Как ты сказала? Весна Закатова? Но почему Весна Первая?
— Потому что все дочери в поколениях ее рода стали называться Веснами, а племя, порожденное ими, — ВЕШНИМ.
— Она походила на тебя?
— Нисколько! Я и двух строк не срифмую, а о силе чувств и говорить нечего! И была она маленькая, хрупкая, с острыми плечиками и огромными глазами. У нее была грустная судьба. Ее дочь, тоже Весна, поведала об этом.
— О чем слагала стихи эта поэтесса?
— Открой первую страницу. Там вводный сонет. «Горький сонет», словно написанный в наше время для нас с тобой. Только слов в нашем обыденном языке не хватило бы.
Анд послушно раскрыл маленький томик и благоговейно прочитал вслух первый сонет. Поэтесса предпочитала эту архаическую, скупую и емкую форму стиха.
ГОРЬКИЙ СОНЕТ
Анд поник головой, прижав книжку к груди, и сказал:
— Как она могла думать об этом еще тогда, когда беда в мире не случилась? — Потом поднял глаза на Эльму: — Почему не нашлось людей, в ком пробудила бы она заботу о нас, их дальних потомках, чей суд она предвещала?
Эльма покачала головой:
— Можешь ли ты, юный бурундец, предотвратить набег своего племени на вешних?
— Не остановить ладонью течения реки. Могу только сознавать преступность такого замысла!
— Вот и она понимала, куда идет человечество, но могла только горестно слагать свои сонеты. К тому же была более слабой, одинокой, чем мы… И еще… несчастной.
— Несчастной? Почему?
— Найди в книжке сонет «Рыцарь сердца».
— Рыцарь ее сердца?
— Может быть и так, — уклончиво ответила Эльма и устроилась в любимой позе на подоконнике.
Анд, перелистывая страницы, поглядывал на нее, пока не нашел нужное стихотворение.
РЫЦАРЬ СЕРДЦА
— Дон-Кихот? — удивился Анд, закрывая томик. — Но ведь это было много раньше. Его автор-насмешник выдумал.
— Автор высмеивал тех, кто не понимал истинного величия души Дон-Кихота, рыцаря Любви и Добра, его самоотверженного служения Справедливости. И Весна Закатова искала человека с такой душой. Вслушайся в горечь последнего возгласа в ее сонете, пойми, что там недосказано.
— Ты так думаешь?
— Не думаю, а знаю.
— Откуда?
— Из этой книжки. Дочь Закатовой пишет, что ее мать все-таки нашла своего Дон-Кихота!
— На радость обоим? — оживился Анд.