Но этого не произошло. Он поднял ее, сказал что-то и отошел с нею в сторону. Мордред повел вслед за ними головой, точно охотничий пес. Король сказал, обращаясь к мальчикам:
— Добро вам пожаловать ко двору. А теперь отойдите к караульне и подождите там.
Они подчинились. Мордред, отходя, еще раз оглянулся на мать. И я опять увидел на ее лице страх под маской равнодушия. Она, должно быть, сделала какое-то распоряжение, потому что со стороны караульни к ним подошел дворецкий, держа в руках ларец, привезенный из Сегонтиума. Магические атрибуты могущества… невероятно, но она, оказывается, предназначала их для короля, надеялась сокровищами Максена купить себе милость Артура?…
Дворецкий опустился на колени у ног короля. Откинул крышку ларца. Свет упал на его содержимое. Я видел все, видел так ясно, словно стоял рядом с Артуром. Серебро, изделия из серебра — кубки, браслеты, гривна из серебряных пластин, украшенных плавными прихотливыми узорами, какими ювелиры севера заклинают магические силы. Но священных предметов, завещанных Максеном, там не было: ни чаши Грааля, изукрашенной изумрудами, ни копейного наконечника, ни выложенного сапфирами и аметистами блюда. Артур едва взглянул на драгоценный дар. Дворецкий, пятясь, удалился, а король обернулся к Моргаузе, оставив открытый ларец на мерзлой земле. И как он пренебрег ее даром, точно так же он словно пропустил мимо ушей все, что она ему раньше наговорила. Теперь его голос зазвучал для меня вполне внятно:
— Тебе, наверно, не ясны причины, по которым я призвал тебя. Но ты поступила разумно, что не ослушалась. Главная причина — твои сыновья, об этом ты, я думаю, догадалась. Однако за них тебе нет нужды опасаться. Я обещал, что ни одному не будет причинен вред, и свое слово не нарушу. Но тебе я охранной грамоты не давал. Так что тебе лучше бы повиниться и молить о милости. Но какой милости можешь ожидать ты, убившая Мерлина? Ведь это ты дала ему яду и этим привела его в конце концов к смерти.
Этого она не ожидала. Она в голос ахнула, вскинула белые ладони, поднесла к горлу. Но совладала с собой, опустила руки. И спросила:
— Кто сказал тебе эту ложь?
— Это не ложь. Умирая, он сам обвинил тебя.
— Он всегда был мне врагом!
— И кто возьмется утверждать, что он был не прав? Ты знаешь свои преступления. Или ты их отрицаешь?
— Разумеется, отрицаю! Он всю жизнь меня ненавидел. И тебе известно почему. Он не желал ни с кем делить свою власть над тобой. Мы согрешили, ты и я, но согрешили в неведении…
— Тебе как женщине умной об этом лучше бы не поминать, — сухо и холодно произнес он, — Ты не хуже меня знаешь, какой грех содеян и почему. Так что об этом, если ты рассчитываешь на милость и снисхождение, лучше не заговаривай.
Она покорно понурилась, сплела украдкой пальцы. И проговорила ровным, тихим голосом:
— Ты прав, господин мой. Мне не следовало этого говорить. Впредь я не буду донимать тебя воспоминаниями. Я исполнила твою волю и привезла тебе твоего сына. И полагаюсь на твою совесть и на твое сердце — поступи с ним по справедливости. Уж он-то ни в чем не повинен, этого ты не станешь отрицать.
Он ничего не ответил. Она приступила снова, почти по-старому поводя блестящими глазами:
— Что же до меня самой, признаю, что повинна в неразумии. Обращаюсь к тебе, Артур, как сестра, которая…
— У меня две сестры, — прервал он ее жестко. — Недавно и другая сестра сделала попытку предать меня. Так что не говори мне о сестрах.
Она вскинула голову. От заискивающей кротости не осталось и следа — теперь с ним опять говорила королева:
— В таком случае я могу обращаться к тебе лишь как мать твоего сына.
— Ты находишься здесь только как убийца человека, который был мне больше чем отец. Помимо этого, ты для меня — никто. По этой причине я тебя и призвал и за это буду тебя судить.
— Но он искал моей погибели. И хотел, чтобы ты убил родного сына.
— Это ложь, — произнес король, — Он не дал мне убить вас обоих. Я вижу, ты поражена. Когда я узнал о рождении этого ребенка, моей первой мыслью было послать кого-нибудь, чтобы убил его. Но, как помнишь, тогда меня опередил Лот… И именно Мерлин заступился тогда передо мной за младенца, поскольку он — мой родной сын, — Неожиданно голое его дрогнул, — Но теперь его с нами нет, Моргауза. Теперь он за тебя не заступится. Ты думаешь, почему я отказался принять тебя во дворце, в присутствии королевы и рыцарей? Ты ведь именно этого хотела, верно? Ты, с твоим сладким голосом и умильным видом, в окружении четырех румяных сыновей Лота и этого, старшего, черноглазого, поражающего фамильным сходством…
— Он не сделал тебе ничего плохого!
— Верно, не сделал. Теперь слушай, что я тебе скажу. Твоих четырех сыновей, рожденных от Лота, я у тебя отниму, они будут жить и воспитываться в Камелоте. Я не могу оставить их на воспитание тебе, чтобы выросли предатели и ненавистники своего короля. Что же до Мордреда, то он-то передо мной ничем не провинился, но я пе >ед ним виноват жестоко, и ты — тоже. Я не желаю прибавлять к моей прежней вине новую. Меня предостерегли против него, но человек должен поступать по справедливости, даже и во вред себе. Да и кто может верно разгадать знамения богов? Мордреда ты тоже оставишь у меня.
— Чтобы ты убил его, как только я уеду?
— Даже если бы и так, разве ты можешь не подчиниться?
— Ты сильно изменился, мой брат, — ядовито прошипела она.
Губы его, впервые за весь разговор, тронуло подобие улыбки.
— Говори что хочешь. Не знаю, послужит ли это тебе утешением, но могу тебя уверить: его я не убью. А вот тебя, Моргауза, за то, что ты убила Мерлина, лучшего из мужей в этом королевстве…
Но туг его прервали. Со стороны караульного помешения послышался стук копыт, оклик охраны, задыхающийся голос произнес ответное слово, и ворота со скрипом и грохотом отворились. Всадник на взмыленном коне подскакал и остановился возле короля. Конь опустил голову, весь дрожа мелкой дрожью. Гонец соскользнул на землю, тоже с трудом устоял на ногах, потом устало преклонил колено и приветствовал короля.
Его появление было не ко времени. Артур резко оглянулся, сердито сведя брови.
— Ну что там? — ровным голосом спросил он. Он понимал, что ни один гонец не посмел бы потревожить его сейчас без веской на то причины, — Постой, постой. Я тебя, кажется, знаю. Тебя ведь зовут Персей, верно? Что же за вести мог ты доставить из Глевума, ради которых стоило загнать доброго коня и помешать королевской беседе?
— Милорд! — Гонец замялся и покосился на Моргаузу. — Господин! Мои вести очень важные и срочные, но я могу передать их тебе только с глазу на глаз. Прошу меня простить.
Последние слова он обратил отчасти к Моргаузе, которая стояла неподвижно, точно статуя, подняв ладони к горлу. Должно быть, обрывки забытой магии, протянувшиеся за ней, словно полосы тумана, приоткрыли тайну доставленного известия.
Король помолчал, глядя на гонца, затем кивнул и дал распоряжение. Двое стражников выступили вперед, стали по обе стороны от Моргаузы, а король, сделав гонцу знак следовать за собой, зашагал вместе с ним по дороге.
У дворцового крыльца он остановился и обратился к гонцу:
— Ну? Я жду.
Персей протянул ему завернутый коробок, который получил от меня.
— Я обогнал в пути старца, и он дал мне вот этот знак. Он сказал, что направляется в Камелот повидаться с королем, но едет небыстро, так что, если король захочет поскорей его увидеть, то должен выехать ему навстречу. Он едет сюда по прямой дороге, что ведет через холмы от Акве Сулис до Камелота. И еще он сказал…
— Он дал тебе вот этот знак?
Фибула лежала у короля на ладони. Блестел и переливался красками драгоценный дракон. Артур оторвал от него взгляд и поднял к гонцу побледневшее лицо.
— Да, господин. — И гонец продолжал торопливо: — И еще велел сказать тебе, что заплатил мне из денег для перевозчика.
Он показал королю на ладони золотую монету.
Король в задумчивости взял в руки монету, взглянул на нее и отдал гонцу. В другой руке он держал, поворачивая в свете факела из стороны в сторону, знак королевского дракона.
— Тебе известно, что это?
— А как же, господин. Королевский дракон. Я как увидел его, спросил у того человека, по какому праву у него этот знак. Но потом я признал его. Милорд, это правда…
Король стоял без кровинки в лице. Гонец облизнул губы. И договорил до конца:
— Он остановил меня вчера у тринадцатой мили, прямо у дорожного столба. Вид у него был не слишком здоровый, милорд. Если ты отправишься ему навстречу, он навряд ли уедет дальше следующей корчмы, что стоит чуть отступя от дороги с левой стороны. Примета ее — куст остролиста.
— Куст остролиста, — ровным голосом, будто во сне, повторил Артур. И вдруг встрепенулся, кровь прилила к его лицу. Он подбросил высоко в воздух и поймал застежку с драконом, громко расхохотался и воскликнул: — Ну как же я не догадался? Как мог не догадаться? Уж это по крайней мере неоспоримая правда!
— Да, да, он сам мне сказал, что он не призрак, — поспешил подтвердить Персей. — И что не всякая могила ведет на тот свет.
— Пусть бы и призрак. Его призрак.
Король резко обернулся и что-то крикнул. К нему со всех ног бросились слуги. Он раздавал распоряжения:
— Моего скакуна! Мой плащ и меч! Даю вам пять минут. — И протянув руку гонцу: — Ты останешься в Камелоте до моего возвращения. Ты сегодня отличился, Персей. Я этого не забуду. Теперь иди и отдыхай… А, ют и Ульфин. Скажи Бедуиру, чтобы взял с собой двадцать рыцарей и скакал следом за мной. Этот человек объяснит им, куда ехать. А вы накормите его и позаботьтесь о его коне, он останется тут до моего возвращения.
— А дама? — спросил кто-то.
— Какая дама? — Было очевидно, что король забыл и думать о Моргаузе. Он ответил, дернув плечами: — Задержите ее до того времени, когда у меня будет досуг потолковать с ней. Только смотрите, никто не должен иметь к ней доступа, никто, понятно?
Двое конюхов, повисая на поводьях, подвели королю скакуна. Кто-то бегом принес меч и плащ. Ворота с грохотом распахнулись. Артур был уже в седле. Серый скакун визгливо заржал, высоко вскинув под факелом передние копыта, рванулся вперед, почуяв шпоры, и вылетел за ворота со скоростью брошенного копья. Он понесся под гору по ночной крутой петляющей дороге, как по плоской равнине при ясном свете дня. Вот так же когда-то мальчик Артур скакал сломя голову через Дикий лес на встречу с тем, кто ждал его и теперь.
А Моргауза стояла между двумя стражниками, и девственно-белое ее одеяние пятнала грязь, летевшая из-под копыт проносящихся всадников. С ними от нее уехали ее сыновья, все пятеро, вместе с Мордредом, скрылись в направлении королевского дворца, ни разу даже не оглянувшись назад.
И впервые за все годы, что я ее знал, я увидел в ней просто испуганную женщину, осеняющую себя охранительным знаком против могущественного волшебства.
Глава 7
На следующее утро хозяин корчмы и его жена, встревоженные и перепуганные, нашли меня лежащим ничком у остывшего очага. Я был в беспамятстве. Они перенесли меня в постель, обложили разогретыми камнями, навалили сверху груду одеял и развели в очаге огонь. Когда я наконец очнулся, они принялись ухаживать за мной, как за родным отцом. Но я чувствовал себя неплохо: за миг ясновидения всегда приходилось расплачиваться — сначала болью откровения, а затем долгим сном полного бессилия.
Прикинув мысленно время и расстояние, я сообразил, что могу спокойно отдыхать весь день, но наутро, отринув возражения хозяев, я велел оседлать мою лошадь. Их я успокоил, сказав, что проеду совсем недалеко — всего какую-нибудь милю-другую по дороге, там я должен встретиться с другом. И окончательно развеял их страхи, когда распорядился, чтобы для меня и моего друга был приготовлен обед.
— Ибо мой друг, — сказал я, — любит хорошо поесть, а твоя стряпня, добрая хозяюшка, не уступает стряпне королевских поваров в Камелоте.
Тут корчмарка приосанилась, заулыбалась и принялась толковать о каплунах, и я, оставив ей денег на продукты, уехал.
Морозы отпустили, потеплело. Солнечные лучи, падая с высоты, слегка грели землю. День стоял погожий, мягкий, но все напоминало о приближении зимы: голые деревья на склонах холмов, шумливые стайки дроздов, расклевывающих алые ягоды рябины, спелые орехи, выглядывающие из жухлой листвы. Тусклым золотом желтели хрупкие папоротники, на кустах дрока доцветали последние цветки.
Лошадь моя, отдохнув, бодро бежала по дороге легкой рысью. Навстречу нам никто не попадался. Но вот дорога, перевалив через гребень мелового холма, пошла под уклон по краю оврага. Внизу подо мной колыхались вершины деревьев, расцвеченные огненными красками осени — буки, дубы, каштаны, золотистые шапки берез, здесь и там перемежающиеся дымчатыми пирамидами сосен и глянцевой зеленью остролистов. Сквозь листву я различал блеск бегущей воды. Спускаясь к реке, как объяснял мне корчмарь, дорога раздваивается: одна ведет прямо через реку по мелкому, мощенному камнем броду, другая сворачивает направо, в лес. Это малоезжая тропа, она срезает большой угол и несколькими милями восточнее снова выходит на главную, булыжную дорогу.
Здесь, у развилки, я задумал остановиться и ждать. На целую милю пути не было никакого жилья, наша встреча у брода будет укрыта от посторонних взоров надежнее, чем за стенами опочивальни. Ехать дальше ему навстречу я не решался. Уж если Артур пускался в путь, то мчался всегда во весь опор, шпоря коня и срезая углы. Знал ли он о существовании лесной тропы, неизвестно, но, проехав дальше по одной или другой дороге, я рисковал с ним разминуться.
А здесь поджидать его было очень удобно. Тепло сияло солнце, прогретый воздух был свеж и напоен ароматами хвои. В колючем кустарнике бранились меж собой две драчливые сойки. Потом вдруг они снялись с веток и, сверкнув голубым опереньем крыл, перелетели через дорогу. Из леса на юго-восточном склоне отчетливо доносился прилежный стук дятла. Рядом, перекатываясь по камням, уложенным под водой еще в римские времена, приветливо журчала река.
Я расседлал коня, привязал за поводья к орешине и оставил пастись под деревьями. У берега на солнечном припеке лежала упавшая сосна. Я сел на нагретый ствол, опустил рядом наземь седло и стал ждать.
Я не ошибся в своих расчетах. Не прошло и часа, как я услышал стук копыт по булыжникам. Так, значит, он не свернул на лесную тропу, а едет по главной дороге. И, судя по звуку, едет не спеша, щадит коня. Притом едет не один, за ним по пятам следует, должно быть, Бедуир, получивший разрешение сопровождать короля.
Я вышел на середину дороги.
Из лесу выехали на рысях три всадника и стали спускаться под гору к броду с той стороны. Все трое были мне незнакомы; более того, они принадлежали к числу людей, теперь редко встречающихся на дорогах. В прежние годы дороги, особенно в пустынных местах на севере и западе, грозили опасностью для одиноких путников, но Амброзий, а за ним Артур очистили главные проезжие тракты от бродячего бездомного люда. Очистили, да, как видно, не совсем. Эти трое служили когда-то солдатами, на них и теперь были кожаные армейские панцири, а у двоих на головах даже блестели вмятинами старые металлические шлемы. Младший и самый франтоватый ехал, засунув за ухо гроздь красных ягод. Но были они, все трое, небриты, нечесаны и вооружены ножами и тесаками. А у старшего, обросшего косматой, бурой с проседью бородой, позади седла болталась внушительная колючая палица. Лошади под всеми троими были неказистой, приземистой местной породы — вороная, буланая и соловая, — неухоженные и заляпанные грязью, но сытые и выносливые. И не нужен был прорицатель, чтобы понять, насколько встреча с ними чревата опасностью.
У самой воды они натянули поводья и, остановившись, принялись меня разглядывать. А я, не сходя с места, глядел на них. За поясом у меня торчал нож, но меч мой лежал у сосны рядом с седлом. Да и лошадь была расседлана и привязана, так что о бое с ними не могло быть и речи. Сказать правду, я и теперь не испытывал особой тревоги: недалеко ушли времена, когда ни один, даже самый отъявленный, разбойник на большой дороге не осмелился бы пальцем тронуть Мерлина; и прежняя уверенность в себе еще не совсем покинула меня.