Факелы потушили, а светильников не зажгли. Моргауза восседала между заревом очага и потоком лунного света: по-королевски величественная и несказанно прекрасная. Пожалуй, из всех пяти принцев только один Мордред заметил, как бледны ее щеки под непривычным румянцем. «Она плакала, — подумал он, а затем, с типично артуровским хладнокровием, поправился: — Она пила. Гавейн прав. Все они уезжают. И что станется со мной? Зачем за мною послали? Они боятся оставлять меня здесь одного — меня, первенца короля Лота? Королевский отпрыск, и один на острове — что со мной будет?» Но в лице мальчика не отразилось и следа обуревающих его мыслей; он стоял недвижно рядом с Гавейном, на полголовы выше брата, и бесстрастно ждал, словно происходящее занимало его куда менее прочих. Затем он заметил: королева смотрит только на него, Мордреда, и сердце его подскочило в груди и резко, неистово заколотилось.
Но вот Моргауза отвернулась от Мордреда и некоторое время молча созерцала всех вместе. А затем заговорила:
— Всем вам уже известно, что корабль, вставший на якорь в гавани, пришел от моего брата, верховного короля Артура, и что на корабле этом прибыл посланец с письмом для меня.
Ответа не последовало. Впрочем, Моргауза его и не ждала. Она оглядела шеренгу мальчиков: все лица обращены к ней, глаза разгораются радостным предвкушением.
— Вижу, вы про себя уже строите догадки, и думается мне, что правильные. Да, наконец-то оно пришло, то самое повеление, которого, как мне ведомо, вы с нетерпением ждали. И я тоже ждала, хотя того, что случилось, одобрить не могу… Вы поедете в Камелот, ко двору верховного короля, вашего дяди.
Она замолчала. Гавейн, которому всегда позволялось больше, чем прочим, не замедлил отозваться:
— Госпожа матушка, ежели известия огорчили вас, я о том искренне сожалею. Но ведь мы всегда знали, что рано или поздно этого не миновать, верно? Ровно так же, как знаем, что отрокам столь высокого рода, как наш, в один прекрасный день предстоит обучаться и стяжать славу на большой земле, в гуще событий, но не здесь, на островах.
— Безусловно.
Узкая ручка нетерпеливо постукивала по столу, где лежало письмо короля, наполовину развернутое. В каких же выражениях составлено это послание, размышлял про себя Мордред, чтобы Моргауза схватилась за бутыль с вином и разволновалась так, что каждый нерв зримо вибрирует, словно туго натянутая струна лютни?
Ободренный кратким ответом, Гавейн порывисто спросил:
— Тогда почему вы не рады приглашению? Ведь вы вовсе не теряете…
— Дело не в самом приглашении. Но в том, как оно подано. Мы все знали, что в один прекрасный день это случится, когда-когда мой заклятый враг сгинет с глаз короля. Я предсказывала это и лелеяла собственные замыслы. Мне бы хотелось, чтобы ты, Гавейн, остался на островах; ты — будущий король, и твое место здесь, со мною или без меня. Но Артур призывает тебя, и тебе придется поехать. А этого человека, этого «посла», как он сам себя именует (в голосе Моргаузы зазвенело презрение), Артур прислал на твое место в качестве регента. И кто знает, к чему это приведет? Я откровенно скажу вам, чего боюсь. Я боюсь, что, едва вы с братьями покинете Оркнеи, Артур прикажет своему ставленнику отобрать у вас ту единственную землю, что еще за вами осталась, как отобрал Лотиан, и посадит здесь этого прихвостня вместо вас.
Однако раскрасневшийся от волнения Гавейн не склонен был соглашаться.
— Но матушка… госпожа… как можно? Что бы он ни содеял в Дунпелдире из вражды к отцу нашему, королю Лоту, вы его сестра, а мы кровная родня, и другой нет. Зачем ему бесчестить и разорять нас? Он на такое не пойдет! — простодушно добавил принц. — Все, с кем я говорил — и моряки, и путешественники, и торговцы со всех концов света, — все они сходятся в том, что Артур — великий король и всегда поступает по справедливости. Вот увидите, госпожа наша матушка, что бояться нечего!
— Ты толкуешь, как несмышленый мальчишка! — резко оборвала сына Моргауза. — Ясно одно: здесь оставаться бессмысленно, и, ослушавшись королевского приказа, мы ничего не выиграем. Нам остается только положиться на охранную грамоту, им присланную, но, представ перед Артуром, мы воззовем к его совету — в Круглом зале, если угодно! — и поглядим, посмеет ли он, в присутствии меня, своей сестры, и вас, своих племянников, оспорить наши права на Дунпелдир.
Мы? Нас? Никто не произнес этого вслух, но мысль передалась по цепочке от одного принца к другому, а вместе с ней — горечь разочарования. Ни один из мальчиков не признавался даже себе, что долгожданные новые горизонты сулят также и освобождение от властного самоуправства матери. Но теперь каждый обескураженно нахмурился, чувствуя себя обойденным.
Моргауза, мать и колдунья, видела сыновей насквозь. Губы ее изогнулись.
— Да, я сказала «мы». Приказ ясен. Мне велено явиться ко двору в Камелот, как только верховный король возвратится из Бретани. Причины не приводятся. Но я обязана взять с собой… — она снова коснулась братнего послания, словно цитируя дословно, — всех пятерых принцев.
— Он сказал «всех пятерых»?
На этот раз вопрос хором задали близнецы. Гавейн промолчал, но недоуменно оглянулся на Мордреда.
Сам Мордред утратил дар речи. Им владели смешанные чувства: восторг и разочарование, отзвуки рождения и краха великих замыслов, гордость и предчувствие унижения. И еще — страх. Ему предстоит поехать в Камелот по приказу самого верховного короля. Ему, побочному сыну давнего Артурова недруга. Может ли быть, что все пятеро сыновей Лота едут на верную смерть, которая до сих пор откладывалась только благодаря вмешательству старого колдуна? Мальчуган тотчас же отверг эту мысль. Нет, ведь законные принцы — сыновья сестры верховного короля, а у него, Мордреда, что за право рассчитывать на Артуровы милости? Ровным счетом никаких прав: лишь смутные отголоски неприязни да байка о давней попытке утопить его в море. Может, Артур до сих пор об этом помнит и ныне охотно докончит дело, так неудачно начатое в ночь избиения младенцев давным-давно.
Что за бред! Призвав на помощь воспитанное годами железное самообладание, Мордред выбросил из головы предположения и догадки и сосредоточил внимание на том, в чем был уверен. По крайней мере, он едет. Если король некогда и пытался его убить, то было при жизни Мерлина и, предположительно, по его совету. Теперь Мерлин мертв, и он, Мордред, подвергается ничуть не большей опасности, нежели его сводные братья. Так что он примет все то, что предложит ему большая земля, и, оказавшись за пределами островной цитадели, хотя бы выяснит, хитростью, если нужно, или просто справившись о прецеденте у королевских советников, что причитается старшему сыну короля, даже если позже родились еще дети, способные оттеснить первенца…
Мордред заставил себя прислушаться к словам королевы. Похоже, они поплывут на собственном корабле, под названием «Орк», который благодаря колдовскому предвидению Моргаузы был заною оснащен, покрашен и обставлен с роскошью, столь милой сердцу королевы. Да и дары, которые предстоит взять с собой, почти готовы; и одежда для мальчиков, и наряды и украшения для их матери. Габран тоже поедет, а также и личная охрана королевы, а совет из четырех вельмож возьмет в свои руки управление Оркнеями, под началом у посла верховного короля… А поскольку сам верховный король в Камелот не вернется до конца октября, путешествие будет неспешным; достанет времени навестить королеву Моргану в Регеде…
— Мордред!
Рыбацкий воспитанник вздрогнул.
— Госпожа?
— Останься. Остальные — ступайте. Эльса!
В дверях возникла старуха.
— Проводи принцев в их покои и позаботься о них. Пригляди, чтобы не болтали, но тут же улеглись по постелям. Габран, выйди! Нет, не туда. Дождись меня.
Габран повернулся на каблуках и удалился в спальню. Гавейн нахмурился ему вслед, поймал взгляд Моргаузы — и гримасы как не бывало. Подавая пример прочим, он первым шагнул вперед и поцеловал матери руку. Эльса выставила мальчиков за порог и засуетилась, зацокала языком еще до того, как дверь плотно закрылась.
Оставшись наедине с королевой, Мордред усилием воли взял себя в руки и приготовился слушать.
Глава 9
Едва за мальчиками закрылась дверь, Моргауза резко встала и отошла к окну.
Это движение увело ее из каминного зарева в светлеющее серебро луны. Холодный отблеск из-за спины погрузил во тьму лицо и фигуру, но обрисовал очерк волос и платья, так что Моргауза вдруг показалась созданием тени в обрамлении света, видимым лишь отчасти и совершенно нереальным. По спине Мордреда снова побежали мурашки: так у зверя шерсть встает дыбом при приближении опасности. Моргауза была ведьмой, и, как любой из островных жителей, мальчик страшился ее власти, которая представлялась ему столь же несомненной и естественной, как ночь, сменяющая день.
Он был еще слишком неопытен и слишком благоговел перед королевой, чтобы понять, что Моргауза в замешательстве и, вопреки обыкновению, не на шутку встревожена. Посол верховного короля был холоден и резок; доставленное письмо заключало в себе только высочайшее повеление, коротко и официально изложенное: ей и пяти мальчикам вменялось в обязанность явиться ко двору. Причина не указывалась, отговорки не принимались, а эскорт солдат, прибывший на том же корабле, должен был обеспечить безоговорочное послушание. Моргауза засыпала посла вопросами, но ничего более не узнала; бесстрастная сдержанность гонца сама по себе заключала угрозу.
Нельзя было утверждать наверняка, но, судя по стилю письма, представлялось вполне возможным, что Артур обнаружил-таки местонахождение Мордреда; он явно подозревал, даже если и не знал доподлинно, что пятый мальчуган при оркнейском дворе — его сын. Откуда бы он проведал истину — этого Моргауза взять в толк не могла. Много лет назад из уст в уста передавались сплетни о том, что она, дескать, возлегла со своим сводным братом Артуром перед самой свадьбой с королем Лотом и в должный срок разрешилась сыном, но повсеместно считалось, будто помянутый мальчик погиб в числе прочих младенцев Дунпелдира. Моргауза готова была поручиться, что здесь, на Оркнеях, ни одна живая душа не знает и не догадывается о том, кто таков Мордред; дворцовые сплетники перешептывались о «Лотовом пащенке», этом пригожем мальчишке, которому покровительствует королева. Ходили, безусловно, и другие, более скабрезные слухи, Моргаузу изрядно забавлявшие.
Но Артур каким-то образом прознал правду. И послание не оставляло места сомнениям. Солдаты отконвоируют ее в Камелот, а вместе с нею и всех ее сыновей.
Глядя на мальчика, которому предстояло послужить для нее пропуском к милостям Артура, к власти и достойному положению в центре событий, Моргауза размышляла про себя, не сказать ли Мордреду тут же и сразу, чей он сын.
На протяжении всех тех лет, что Мордред пробыл во дворце, живя и воспитываясь вместе со сводными братьями, королеве даже в голову не приходило открыть сыну глаза. Придет срок, говорила себе Моргауза, представится возможность явить мальчика миру и использовать его к наибольшей выгоде; либо время, либо магия подскажут ей, когда пробьет час.
Правда заключалась в том, что Моргауза, подобно многим женщинам, которые добиваются своего главным образом посредством влияния на мужчин, была скорее хитра, нежели умна, и притом ленива по складу характера. Так что годы шли, а Мордред по-прежнему пребывал в неведении, и тайну его знали только мать да Габран.
А теперь каким-то образом о ней проведал и Артур и сразу по смерти Мерлина послал за сыном. И хотя Моргауза многие годы порочила чародея из ненависти и страха, она знала, что именно Мерлин изначально защитил Мордреда и ее саму от неистового гнева Артура. Так чего Артуру надо теперь? Убить Мордреда? Наконец-то убедиться своими глазами? Королева тщетно ломала голову. Что станется с Мордредом, заботило ее только применительно к собственной участи, но за себя она тревожилась. С той самой ночи, когда она возлегла со своим сводным братом, дабы зачать сына, Моргауза с Артуром не виделась; рассказы о могущественном, неукротимом, ослепительном короле не сходились с ее собственными воспоминаниями о пылком мальчишке, которого она расчетливо завлекла к себе на ложе.
Моргауза стояла спиной к яркой луне. Лицо ее оставалось в тени. Королева заговорила, и голос ее прозвучал бесстрастно и ровно:
— Ты ведь тоже, заодно с Гавейном, болтаешь с заезжими мореходами и торговцами?
— Ну да, госпожа. Мы частенько ходим в гавань вместе с прочим людом послушать новости.
— Кто-нибудь из них… Постарайся припомнить в точности… Не случалось ли того за последние несколько недель или месяцев, чтобы кто-нибудь из них сам заговорил с тобою? Принялся расспрашивать?
— Не думаю… да и о чем, госпожа?
— О тебе. Дескать, кто ты такой и что ты делаешь здесь, во дворце, в числе принцев. — Доводы королевы звучали вполне убедительно. — Большинство здешних уже прознали, что ты незаконнорожденный сын короля Лота, который был отдан на воспитание рыбакам и по смерти приемных родителей перебрался во дворец. Чего народ не знает, так того, что ты спасся во время избиения в Дунпелдире и прибыл сюда морем. Ты об этом с кем-нибудь толковал?
— Нет, госпожа. Вы же мне не велели.
Королева пристально вгляделась в бесстрастное лицо, в темные глаза — и поверила. Она привыкла к бесхитростному взгляду лжеца — близнецы частенько врали из чистого удовольствия — и теперь не сомневалась, что слышит правду. Не сомневалась и в том, что Мордред слишком благоговеет перед ней, чтобы ослушаться. Однако решила убедиться наверняка.
— Тем лучше для тебя.
Во взгляде мальчика что-то блеснуло, и королева осталась довольна.
— Но тебя кто-нибудь расспрашивал? Хоть кто-нибудь, хоть одна живая душа? Подумай хорошенько. Может, кто-то знает или догадался?
Мордред покачал головой:
— Ничего такого не припоминаю. Люди и впрямь говорят что-нибудь вроде: «A-а, так, значит, ты из дворца? Выходит, у королевы пятеро сыновей? Вот счастливица!» А я объясняю, что я сын короля, а вовсе не королевы. Но обычно, — добавил мальчуган, — обо мне расспрашивают кого-нибудь другого. Только не меня.
Слова дышали простодушием, интонации голоса — никоим образом. Ответ подразумевал следующее: «Люди не смеют допрашивать меня, но любопытствуют-таки и задают-таки вопросы. Однако меня сплетни не занимают».
В лунном отблеске Мордред углядел тень улыбки. Глаза Мор-гаузы были темны и непроницаемы, точно провалы в пустоту. Даже драгоценные камни погасли. Королева словно сделалась выше. Тень ее, отбрасываемая луной, увеличилась до чудовищных размеров, грозя поглотить собеседника. В воздухе повеяло холодом. Принц против воли поежился.
Моргауза пристально наблюдала за ним, по-прежнему улыбаясь, выпуская первые темные щупальца своей магии. Она уже приняла решение. Она ничего не скажет мальчишке. Незачем омрачать долгое путешествие на юг: лишние осложнения ей ни к чему, а нетрудно себе представить, как воспримут остальные ее сыновья новость об истинном статусе Мордреда, сына верховного короля. А также и неизбежно связанное с нею разоблачение кровосмесительной связи матери с ее сводным братом. На большой земле об этом судачили открыто, но на островах никто не дерзнул бы повторить запретных слов вслух; четверо сыновей Моргаузы ни о чем не подозревали. Даже про себя королева не желала признавать, как принцы отнесутся к этому известию.
Несмотря на все свое чародейство, Моргауза понятия не имела, зачем они понадобились верховному королю. Возможно, Артур послал за Мордредом только для того, чтобы убить его. В таком случае, размышляла Моргауза, холодно разглядывая старшего сына, ему и не нужно ничего знать — равно как и прочим ее сыновьям. Если же нет, необходимо приковать к себе мальчишку нерушимыми узами, обеспечить его послушание, а для этого у нее в запасе была испытанная тактика. Страх, а затем признательность; соучастие — а затем преданность; с их помощью королева испытывала и удерживала своих любовников, а теперь удержит и сына.