Самый звук этих слов говорил о жажде. Это было какое-то карканье, прерываемое слабыми горловыми судорогами, которые едва доходили до слуха Гейста. Человек в шлюпке протянул руки, чтобы ему помогли взобраться на мол.
— Пробовал. Слишком слаб. Повалился.
Уанг медленно подходил вдоль мола с внимательным, испытующим взглядом.
— Подите принесите клещи, живо! Там лежат одни возле кучи угля, — закричал ему Гейст.
Стоявший в шлюпке человек упал на скамью. Ужасный смех, похожий на приступ кашля, вырвался из его распухших губ.
— Клещи? Зачем? — проговорил он.
Его голова тяжело упала на грудь.
Между тем Гейст, словно позабыв о существовании шлюпки, принялся изо всех сил колотить ногой по медному крану, торчавшему из досок пристани. Для удобства судов, которые приходили за углем и в то же время нуждались в пресной воде, в I пубине острова был каптирован источник и по железному трубопроводу проведен вдоль мола. Он оканчивался коленом почти и том самом месте, где шлюпка чужестранцев налетела на сваи, но кран был туго завернут.
— Торопитесь! — прорычал Гейст китайцу, который бежал к нему с клещами в руках.
Гейст вырвал их у него и, упираясь в тумбу, сильным пово- |ютом открыл упрямый кран.
— Надеюсь, что трубопровод не забит, — тревожно пробормотал он.
Трубопровод не был испорчен, но он пропускал лишь слабую сгрую. Звук тонкой струйки воды, разбивавшейся о борт лодки и стекавшей в море, послышался тотчас. Он был встречен нечленораздельным криком дикого восторга. Гейст стал на колени на тумбу и с любопытством смотрел вниз. Человек, который говорил, раскрывал уже во всю ширину рот под сверкающей струей. Вода текла по его носу и по его ресницам, булькала у него в горле, стекала по подбородку. Потом что-то, забивавшее водопровод, подалось, и сильный поток воды хлынул внезапно на его лицо. В одну секунду его плечи были мокры, перед куртки залит; с него всюду стекала и капала вода; она текла в его карманы, вдоль ног, в башмаки, но он ухватился за конец трубки и, повиснув на нем обеими руками, глотал, плевался, давился, фыркал, словно пловец в воде. Вдруг слух Гейста уловил необычайное, глухое мычание. Что-то черное и мохнатое вынырнуло из-под мола. Взъерошенная голова с быстротою пушечного ядра ударила человека у водопровода в бок так сильно, что он оторвался от трубки и свалился головой вперед на палубу кормы. Он упал на скрещенные ноги сидевшего на руле человека и тот, очнувшись от толчка, сидел прямо, молча, неподвижно, совершенно как труп. Его глаза представляли собою две черные дыры, зубы сверкали оскалом мертвеца между обтянутыми губами, тонкими, словно полоски черноватого пергамента, и прилипшими к деснам.
Глаза Гейста отвернулись от него, чтобы взглянуть на существо, заменившее первого человека у водостока. Огромные черные лапы дико сжимали трубку, громадная шершавая голова была закинута назад и в покрытом мокрою шерстью лице зияла широкая искривленная пасть, украшенная клыками. Вода наполняла ее, вылетала обратно в приступах хриплого кашля, вытекала по обе стороны челюстей, вдоль волосатой шеи, смачивала черные волосы на огромной груди, обнаженной под лохмотьями клетчатой рубашки и судорожно задыхавшейся, сокращая массивные, словно выточенные из красного дерева, мускулы.
Как только первый человек перевел дыхание, прерванное этим неодолимым нападением, с кормы шлюпки раздался реп диких проклятий. Человек у руля поднес руку к своему боку yi ловатым, деревянным движением.
— Не стреляйте, сэр! — закричал другой. — Дайте я возьму эту скамью. Я научу его соваться впереди кабальеро.
Мартин Рикардо, потрясая тяжелой доской, сделал прыжок с удивительной силой и нанес Педро по голове удар, треск кото рого разнесся по всей спокойной бухте Черного Алмаза. В спу танных волосах появилось красное пятно, алые струйки смеша лись со стекавшей по лицу животного водой и розовые капли падали с его головы. Но Педро не сдавался. Только после вто рого свирепого удара мохнатые лапы разжались и искривленное тело мягко осела вниз. Прежде чем оно коснулось досок, Ри кардо страшным ударом ноги отбросил его на нос лодки, где его не стало видно и откуда донесся шум тяжелого падения вместе с треском дерева и жалобным рычанием. Рикардо наклонился, чтобы заглянуть под мол.
— Вот тебе, собака! Это научит тебя знать свое место, животное, убийца, дикарь! Это тебя научит! В следующий раз я раздеру тебя от горла до пят, негодяй! раб!
Он немного попятился и выпрямился.
— Не думайте, что я в самом деле собираюсь это сделать, — сказал он Гейсту, встретив его твердый взгляд.
Он быстро побежал к корме.
— Пожалуйста, сэр. Теперь ваша очередь. Мне не следовало пить первому. Это правда, я забылся. Но такой джентльмен, как вы, не станет на меня сердиться, не правда ли?
Извиняясь таким образом, Рикардо протянул руку.
— Позвольте поддержать вас, сэр.
Мистер Джонс медленно разогнулся, покачнулся и схватился за плечо Рикардо. Его провожатый подвел его к трубке, из которой все еще бежал прозрачный ручеек, сверкая необычайным блеском на фоне черных свай мола.
— Принимайтесь, сэр! — участливо советовал Рикардо, — Ну что, идет?
Он отступил на шаг и, покуда мистер Джонс наслаждался этим обилием воды, обратился к Гейсту с чем-то вроде оправдательной речи, тон которой, отражая его чувства, походил на мурлыканье и на фырканье. Они мучились тридцать часов на веслах, объяснял он, и больше сорока часов не имели другого питья, кроме упавшей на борта росы, которую они слизывали прошлою ночью.
Рикардо не объяснил Гейсту, что привело их в эти края. Он еще не придумал подходящего объяснения для человека, который, как он себе говорил, должен был гораздо больше удивляться присутствию вновь прибывших, нежели их состоянию.
VII
Это состояние объяснялось двумя крайне простыми фактами. Легкие бризы и сильные течения Яванского моря заставили их шлюпку так сильно дрейфовать, что путешественники иочти не могли ориентироваться. Кроме того, по странной ошибке один из двух жбанов, поставленных в шлюпку слугою Шомберга, содержал соленую воду. Рикардо старался ввести в свой рассказ трагические нотки. Грести тридцать часов подряд веслами в восемнадцать футов длиною! А солнце! Рикардо облегчал душу, проклиная солнце. Они чувствовали, как сердце и легкие каменели у них в груди. И как будто этого было еще недостаточно, горько жаловался он, ему пришлось еще тратить свои падающие силы на то, чтобы колотить скамейкой по голове их слугу. Этот идиот во что бы то ни стало хотел пить морскую воду и ничего не слушал. Это был единственный способ его остановить. Лучше было колотить его до потери сознания, чем видеть его в лодке взбесившимся и быть вынужденным всадить в него пулю. Это предохранительное средство, применявшееся, по словам Рикардо, с такой силой, что могло бы раздробить голову слону, пришлось повторить два раза, и в последний раз — в виду мола.
— Вы видели этого Адониса, — продолжал Рикардо, скрывавший под потоком слов свою неспособность дать их приключению правдоподобное объяснение. — Я вынужден был отогнать его ударами от крана, и все старые дыры на его черепе открылись. Вы видите, что его пришлось здорово колотить! У этого животного нет выдержки, решительно никакой выдержки. Если бы не то, что он может быть иногда полезен, я бы не помешал патрону всадить в него пулю.
Он улыбнулся Гейсту со своим характерным вздергиванием губ и добавил:
— Кончится тем, что это с ним и случится, если он не выучится сдерживаться. Во всяком случае, сейчас я его на некоторое время образумил.
Он снова осклабился по адресу стоявшего на пристани человека. Его круглые глаза не отрывались от лица Гейста.
— Так вот как этот парень выглядит, — говорил он себе.
Он не ожидал увидеть Гейста таким. В представление, которое он сделал о нем, входила ободряющая мысль о какой-либо уязвимой точке. Такие отшельники часто бывают пьяницами. Но это… нет, это не было лицо алкоголика, и Рикардо не удавалось подметить в нем никакой слабости — тревоги или хотя бы удивления.
— Мы были слишком измучены, чтобы взобраться на мол, — объяснял Рикардо, — но я все же слышал, как вы ходили. Мне казалось, что я кричал — по крайней мере, пытался кричать. Вы меня не слыхали?
Гейст сделал едва заметный отрицательный жест, который не ускользнул от глаз Рикардо, жадно ловивших каждую мелочь.
— У меня слишком пересохло в горле. В течение нескольких часов у нас не хватало сил говорить друг с другом даже шепотом. Жажда душит. Мы могли бы подохнуть под этой при станью прежде, чем вы бы нас нашли.
— Я не мог понять, куда вы делись, — сказал наконец Гейст, впервые обращаясь непосредственно к этим пришельцам с моря. — Вас заметили, когда вы обогнули мыс.
— Нас заметили! Ах, да, — проворчал Рикардо. — Мы гребли, как машины… не смея останавливаться. Патрон сидел на руле, но говорить он уже не мог. Лодка прошла между сваями, но на что-то наткнулась, и мы все поскатывались со скамей, как пьяные. Пьяные! Ха-ха. Это от жажды, черт возьми! Мы потратили последние силы, чтобы сюда добраться, это несомненно. Еще одна миля и нам была бы крышка! Когда я услыхал над головой ваши шаги, я попробовал встать и повалился на дно.
— Это был первый шум, который я услышал, — сказал Гейст.
Мистер Джонс, пошатываясь, отходил от водопровода. Его намокшая и испачканная белая куртка прилипла к ребрам. Опираясь на плечо Рикардо, он глубоко вздохнул и поднял голову, с которой ручьями стекала вода. Он скроил похожую на гримасу улыбку-, но Гейст не заметил этой любезности. Швед замечтался. Позади него солнце касалось поверхности воды, как железный диск, охлажденный до темно-красного цвета; казалось, оно сейчас покатится вниз по стальной выпуклости моря, которое, под потемневшим небом, казалось более плотным, чем высокие холмы Самбурана, более плотным, чем мыс, удлиненный склон которого терялся в собственной тени, непроницаемым пятном лежавшей на потускневшем блеске бухты. Могучая струя, вырываясь из крана, со стеклянным звоном разбивалась о борт лодки. Ее громкий, прерывистый, настойчивый плеск подчеркивал глубину окружающей тишины.
— Шикарная идея провести сюда воду! — произнес одобрительно Рикардо.
Вода это жизнь. Теперь он чувствовал себя способным пробежать милю, перепрыгнуть через стену в десять футов вышиною, петь во всю глотку. За несколько минут до того он был не лучше трупа; он был совсем без сил, он не мог держаться на ногах, издать стон, пошевельнуть пальцем. Это чудо сделала капля воды.
— Чувствуете, как течет и наполняет вас сама жизнь, не правда ли, сэр? — спросил он своего начальника с почтительной живостью.
Не говоря ни слова, мистер Джонс перешагнул через скамейку и уселся на корме.
— А что, этот человек не истекает там внизу кровью? — спросил Гейст.
Рикардо перестал восхищаться чудесами животворящей воды и ответил невинным тоном:
— Он — человек? Называйте его так, если хотите, но у него гораздо лучше выдублена кожа, чем у самого дубленого крокодила из всех, которых он обдирал в доброе старое время! Вы не знаете, что он в состоянии перенести, а я знаю. Мы его давно испытали. Эй! Педро, сюда! — заорал он с силой, доказывавшей живительные свойства воды.
Слабое «сеньор» послышалось из-под пристани.
— Что я вам говорил? — сказал торжествующе Рикардо.- 1,му ничто не может повредить: он уже молодцом. Но посмотрите-ка, лодка погружается. Вы не могли бы закрыть этот кран прежде, чем он затопит нашу лодку у нас под ногами? Она уже наполовину полна.
По знаку Гейста Уанг завернул медный кран, потом снова стал на свое место, позади «первого номера», с клещами в руках и по-прежнему неподвижный. Быть может, Рикардо не был так убежден, как он уверял, в прочности кожи Педро; он наклонился, потом прошел вперед и исчез. С внезапным прекращением падения водяной струи, настала полная тишина, как только стекли последние капли. Вдали солнце было только красной искрой, блестевшей очень низко в неподвижной беспредельности сумерек. Пурпурные лучи лежали еще на море, вокруг лодки. Призрачная фигура на корме заговорила ленивым тоном:
— Этот… гм… спутник… мой секретарь, странный тип. Боюсь, что мы представились вам в не особенно выгодном свете.
Гейст слушал. Это был корректный голос хорошо воспитанного человека, но удивительно бесстрастный; еще удивительнее была эта забота о внешних приличиях, относительно которой Гейст не знал, выражалась ли она шутя или серьезно. Тем не менее при данной обстановке трудно было поверить в серьезность этих слов; но кто же слышал когда-нибудь, чтобы шутили с таким мрачным видом? Отвечать было нечего, и Гейст молчал. Тот продолжал:
— Такому путешественнику, как я, подобный компаньон чрезвычайно полезен. Разумеется, у него есть свои слабости.
— Неужели? — вырвалось у Гейста. — Во всяком случае, слабость мускулов не из их числа, так же, как излишек человечности, насколько я могу судить.
— Это только припадок злобы, — пояснил мистер Джонс.
Объект этого диалога показался в эту минуту в видимой части лодки. Он сам стал защищать себя сильным голосом, без малейшей слабости. Наоборот, он был, казалось, в добром и почти веселом настроении. Он извинялся за возражение, но он никогда не бывал зол «на нашего Педро». Парень был вторым Даго сказочной силы, но совершенно лишенным рассудка. Это двойное качество делало его опасным, так что с ним приходилось поступать соответствующим образом — и единственным, который он был способен понимать. Нечего было и думать рассуж дать с подобным созданием.
— Итак, — сказал с оживлением Рикардо, обращаясь к Гей сту, — не удивляйтесь, если…
— Уверяю вас, — прервал Гейст, — что мое изумление перед вашим появлением достаточно велико, чтобы не оставить места более мелким удивлениям. Но не лучше ли вам выйти на сушу?
— Вы правы, сэр.
Рикардо, не переставая болтать, принялся рыться в лодке. Неспособный разгадать этого человека, он склонен был наде лить его необычайной проницательностью, а молчание, по его мнению, могло только способствовать прозорливости. Он опасался также какого-либо прямого вопроса. У него не было наготове придуманной истории. Его патрон и он слишком долго откладывали обсуждение этого вопроса, несмотря на его чрезвычайную важность. А за последние два дня неожиданно свалившиеся на них ужасы жажды прогнали всякое желание рассуждать. Им пришлось грести ради спасения своей жизни. Но хотя бы он был в союзе с самим чертом, стоявший на пристани человек заплатит за все их мучения, говорил себе с сатанинскою радостью Рикардо, болтаясь в покрывавшей дно лодки воде. Вслух он радовался тому, что вещи были спасены от сырости. Он нагромоздил их на носу. Он перевязал голову Педро, которому таким образом нечего было ворчать. Наоборот, он должен был благодарить Рикардо за спасение своей жизни.
— А теперь позвольте мне помочь вам выйти, сэр, — весело сказал он неподвижно сидевшему на корме патрону. — Все наши несчастья кончены… по крайней мере пока… Разве не удача — найти на этом острове европейца? Этого можно было ожидать не больше, чем сошедшего с неба ангела, не так ли, мистер Джонс? Ну, тронемся… Вы готовы, сэр? Раз, два, три — вверх!
Подталкиваемый Рикардо и с помощью человека, присутствие которого было более неожиданно, нежели появление ангела, мистер Джонс очутился на пристани, рядом с Гейстом. Он покачивался, словно тростинка. Спускавшаяся над Самбураном ночь покрывала густою тенью полоску земли и самый мол и превращала тусклую воду, простиравшуюся вплоть до последней черты света, далеко на западе, в темную, плотную массу. Гейст рассматривал гостей, посланных таким образом, на закате дня, миром, от которого он отрекся. Единственный луч света, остававшийся еще на земле, отражался в глубине ввалившихся глаз тощего человека. Эти томные глаза блестели, подвижные и бегающие. Веки его затрепетали.
— Вы чувствуете слабость? — спросил Гейст.
— Немножко, — признался тот.
С громким «гоп!» энергичный Рикардо взобрался без посторонней помощи на пристань. Он стал рядом с Гейстом и дважды топнул по настилу ногой тем резким и вызывающим призывом, который приходится слышать в фехтовальных залах перед гсм, как противники скрещивают шпаги. Между тем беглый моряк Рикардо не имел понятия о фехтовании. Его оружием было ружье или еще менее аристократический нож, который в это время был искусно подвешен к его ноге. Он внезапно подумал о нем.