— Удивительно!.. Поразительно!.. Ничего подобного никогда не слыхал. Да каким же образом? Уж нет ли у тебя в животе музыкального ящика? Ты не человек, а просто волшебник!
Фрике захохотал:
— Можно подумать, что ты насмехаешься надо мной. Как будто ты не знаешь, что два куска коры, гладко выскобленные и завернутые в обрывок листа, представляют из себя инструмент, в который надо только дуть, твердо зная свой репертуар. Всякий уличный мальчишка Парижа слушал такие музыкальные пьесы не один, а десятки раз… с галерки, которая была для меня в дни представлений настоящим раем.
— А как выглядит сам инструмент?
— Да ведь я только что описал его тебе. Я научился играть на нем в те дни, когда повесничал на улицах Парижа. Сколько пришлось мне выслушать ругани прохожих и воя собак, осваивая этот самодельный инструмент! Довольно, попробуем теперь заснуть. Пока все обстоит благополучно. Наша звезда верно служила нам до сих пор, и мы с избытком вознаграждены за оказанный нам прием на острове Вудларк. План наших будущих отношений с папуасами у меня готов. Удовлетворение их страсти к музыке заменит мелкие стеклянные безделушки. Спокойной ночи.
Но уснуть и погрузиться в мир мечтаний было совсем не так легко, как казалось сначала. Ночь была светлая, и оба друга заметили, как мало папуасы нуждаются в отдыхе. В самом деле, вместо того чтобы растянуться на земле, они остались сидеть вокруг костра, болтая, смеясь, перебирая в памяти все события этого вечера и усердно припоминая мелодии примитивного инструмента парижского шалопая. Поспали они каких-нибудь два часа и, лишь только солнце позолотило верхушки гор, принялись рыскать по поляне.
Следующий день был посвящен просушиванию саго и загрузке пироги, отысканной в тайнике и выведенной на свет божий черными бесстрашными водолазами. Фрике подарил Узинаку совсем новую огненно-красного цвета рубашку, в которую храбрый начальник дикарей тотчас нарядился. Пьер пожертвовал, в свою очередь, алого цвета платок, разорвав его на полосы по количеству воинов. Дикари обрадовались этому подарку не меньше, чем начальник рубахе, и сразу же понаделали из этих лоскутьев ожерелья, громко прославляя щедрость европейцев, умеющих угостить и вознаградить своих гостей сообразно с положением и заслугами.
Так как в стране было в изобилии саговых пальм, папуасы, пересилив свою врожденную, вошедшую в пословицы лень, заготовили громадное количество драгоценной муки. Отношения продолжали оставаться самыми дружелюбными благодаря веселому нраву парижанина, добродушию моряка и не прекращавшейся ни на минуту занятной болтовне при посредничестве Виктора.
Так Фрике и Пьер узнали, что Узинак, уроженец севера Новой Гвинеи, пришел в эти отдаленные места, находящиеся на расстоянии четырехсот лье от его деревеньки, ведомый единственным желанием перекочевать с насиженного места на новое, желанием, обычным у народов примитивных рас. Случай привел его к племени дикарей, живущих на расстоянии восьми дней плавания к юго-востоку отсюда. Благодаря своей храбрости Узинак стал их начальником и сумел заставить повиноваться себе беспрекословно. Отправившись в путь две недели назад, они забрели в эту отдаленную часть острова, чтобы поохотиться и наловить рыбы, и собирались уже отплыть в обратный путь, когда увидели негритосов, почитаемых ими за кровожадных зверей и всячески преследуемых.
Из всего этого рассказа парижанин хорошо запомнил лишь то, что деревенька, из которой отправились дикари, находится на юго-востоке.
— Браво! Это и наша дорога, мы отправимся вместе.
— Да, да, непременно вместе, — добавил Пьер де Галь.
Приготовления к плаванию были наконец окончены, запас саго туземцев перенесен на лодку, так искусно скрытую в бухте, что европейцы и не подозревали о ее существовании.