До настоящего времени исследования этого великолепного образца фауны Океании продолжают оставаться далеко не полными и не точными, потому что и сейчас находятся естествоиспытатели, утверждающие вдобавок к тому же в печати, что птички эти ежедневно совершают перелет на остров Тернате, на Бандские острова и Амбоину. Эту гипотезу, не имеющую ни малейшего основания, отвергают только два ученых: Рассел Уоллес и Ахилл Раффрей, добросовестно изучившие на месте этих птиц. На вышеназванных островах, так же, как и в Европе, никогда не видели живых райских птиц, доказательством чему служит название «bourong mati» — «мертвые птички», — данное им туземцами.
Теперь Фрике, никогда не отказывавшийся поучиться, если есть чему, мог ознакомиться хоть немного с образом жизни красивейших из птиц.
Тридцать охотников были вооружены не так, как обычно: лук был гораздо меньше, наконечники стрел были не из кости и железа, а представляли собой шарики с большой палец величиной, предназначенные для того, чтобы только ошеломить птичку, а ни в коем случае не ранить ее и не испортить ее нежных перышек.
Фрике и Пьер захватили с собой на всякий случай ружья, хотя у них не было дроби; да, впрочем, ни дробь, ни пули не достигли бы той высоты, на которой держатся райские птички. Охотники отправились в путь ночью и достигли девственного леса минут за двадцать до восхода солнца. Узинак предупредил европейцев о необходимости соблюдать строжайшую тишину, потому что дичь была из самых пугливых и чутких.
Черные охотники двигались медленно, идя друг за другом, бесшумно перескакивая через лианы, еще мокрые от росы, осторожно раздвигая траву и минуя корни, которые вились и переплетались, как гигантские пресмыкающиеся. Лишь только первый луч восходящего солнца позолотил верхушки могучих деревьев, среди величественной тишины, царившей над сладко дремлющим лесом, зазвенела в воздухе дрожащими нотками радостно и задорно песня райской птицы. Птичка солнца славила появление светила, имя которого она носила.
Охотники остановились, спрятались в кусты, присели на корточки, удерживая дыхание и держа наготове стрелы. Вождь указал пальцем на верхушки деревьев, по которым прыгали прелестные птички, наряженные в яркие, роскошные цвета.
На крик самца, звонко пронесшийся в воздухе, ответил издали более нежный голос самки. Затем со всех сторон полились звонкие песни самцов. Узинак потирал руки и беззвучно шептал:
— Охота будет на редкость. Bourong raja (так называют папуасы райских птиц) намерена начать танец.
— Что такое? — спросил Фрике.
— Bourong raja примутся сейчас плясать.
— Плясать?
— Гляди, не своди глаз и молчи.
Вождь туземцев говорил правду. На высоте восьмидесяти футов над землей, на длинных и толстых ветвях, расположенных горизонтально и покрытых богатой бархатной зеленью, суетились, перепрыгивали с ветки на ветку, дразнили друг друга, слетались и вдруг порывисто рассыпались в разные стороны окруженные золотым сиянием, сверкающим и переливающимся, как бриллиантовые пылинки, штук тридцать самцов. Соперничая друг с другом в грации и красоте, они тихонько шевелили волнистыми перышками, осторожно расправляли крылышки, чистили каждое перышко, встряхивались, нахохливались, приподнимая свой роскошный воротник, и кружились, и играли в воздухе, отливая в солнечных лучах всеми цветами радуги.
Время от времени пронизывая зеленый свод, прилетали попарно все новые и новые птички. Sacoleli, танцующее общество, вскоре было в полном составе.
Восторженно, не отрывая глаз, смотрел Фрике на это восхитительное зрелище. Эта отдаленная страна, этот девственный лес, отвратительные каннибалы и сам он, как бы заблудившийся здесь, в этой непроглядной лесной чаще, — все производило потрясающее впечатление. «Столько красоты рассыпано по пустыням!» — помимо его воли проносилось в голове молодого человека. И тем не менее эти дикость и безлюдность являются необходимым условием существования красоты, ибо наступит день, заглянет сюда то, что мы называем цивилизацией, девственный лес рухнет, увлекая и давя при падении своих очаровательных обитателей, оценить которых по достоинству только и могут люди цивилизованные.
Что-то просвистело в воздухе и отвлекло Фрике от его размышлений. За свистом послышался легкий, приглушенный шум. Райская птичка, пораженная меткой стрелой охотника, стремглав летела на землю, кружась и переворачиваясь в воздухе, а перышки ее играли разными цветами. Странная вещь: остальные птицы, танцуя в золотых лучах, кокетничая друг перед другом, демонстрируя изящество и красоту перьев, не обращали никакого внимания на то, что происходило в лесной чаще, куда еще не успело проникнуть солнышко.
— Гляди и молчи.
Это самозабвение и было причиной их гибели, потому что насколько райская птичка дика и пуглива, когда слышит в лесу голос или шаги человека, настолько же она становится доверчивой и даже неосторожной, когда, отыскав удобное место для своих забав, предается sacoleli. Первая жертва упала к ногам парижанина, который смог рассмотреть ее со всех сторон, не двигаясь с места. Убитая птичка была из породы так называемых «больших изумрудов». Размером почти с голубя, птичка была цвета жженого кофе, голова бледно-оранжевая, шея изумрудного цвета. Под крыльями у нее находятся два длинных густых пучка шелковистых перьев орехового цвета, с ярко-красной или ярко-оранжевой узенькой каемкой. Эти пучки перьев в спокойном состоянии почти незаметны и спрятаны под крыльями, но когда птица приходит в возбужденное состояние, крылья поднимаются вертикально, головка вытягивается вперед, перья, собранные в пучки, раскрываются в виде вееров, окаймленных золотом и пурпуром, постепенно меняющими цвет и у основания переходящими в темно-палевый. Птичку почти совсем не видно под этим роскошным нарядом. Тело ее как будто суживается, а золотое сияние перистых пучков, резко оттененных оранжевым тоном головки, играет неподражаемыми цветами.
Охота продолжалась, к великому огорчению Фрике и Пьера, в душе проклинавших жестокость малайцев и глупое кокетство дам, которые из-за пустого каприза отнимают у леса его наилучшее украшение. Охотники щадили самок потому, что перья их не так красивы, как перья самцов, а также потому, что птичий турнир устраивался исключительно в их честь. Они служили приманкой и неимоверно облегчали охоту, ибо, лишь только, сраженный стрелой, падал один самец, на зов самки тотчас являлся другой, потом третий и так далее.
Из восемнадцати разновидностей известных ныне райских птиц, из которых одиннадцать принадлежат исключительно Папуазии, по крайней мере три были перебиты охотниками, выбиравшими, конечно, самых красивых и наиболее редких.
Не прошло и часа, а уже пятьдесят трупиков устилали почву, точно сорванные со стебельков цветы. Кроме «большого изумруда», парижанин рассмотрел и восхитительную птичку, названную Бюффоном «великолепной» — это была «paradisea regia» Линнея, ныне известная как «dephyllodes magniflcus». Величиной почти с черного дрозда, птичка кажется в два раза толще благодаря приподнятым вверх перышкам, выглядывающим у нее из-под крылышек. Чтобы разукрасить эту маленькую птичку, природа пожертвовала, кажется, все сокровища из своей шкатулки. Как описать это крошечное тельце цвета киновари, ослепляющее золотым блеском, постепенно переходящим на мелких перышках вокруг шеи и головы в ярко-оранжевый? Нежное, атласное, белое, как лепесток лилии, брюшко отделено от ярко-красного горлышка полоской изумрудного цвета. Глаза светятся из-под светло-зеленых бровей, сходящихся вместе у золотисто-желтого клюва, тонкого, длинного и элегантного, как носик колибри. Обилия перьев и ярко-голубых лапок было бы достаточно, чтобы сделать из этой птички чудо из чудес. Но природе этого показалось слишком мало, и она наделила ее еще двумя уникальными украшениями: по бокам груди находятся два маленьких грудных мешка пяти сантиметров шириной из перышек орехового цвета, окаймленных темно-зелеными полосками и способных превратиться в два изумрудных веера. Помимо этой оригинальной и роскошной накладки, ни на что не похожей, надо прибавить еще два хвостовых пера совершенно правильной формы, не очень длинных, тонких, как металлическая проволока, скрещивающихся у основания, расходящихся в стороны и развертывающихся в замысловатый орнамент. Внутренняя поверхность этих перьев, выложенная мягким пушком, переливается на солнце, напоминая драгоценные камни.
Избиение окончилось, убийцы — так назвать их не будет преувеличением — нарушили молчание. Двое французов могли теперь вдоволь любоваться и восхищаться райскими птичками, к великому удивлению дикарей, обращавших такое же внимание на красоту bourong raja, какое обращают наши крестьяне на серенького воробья.
— Бедное маленькое Божье создание, — шептал растроганный Пьер, осторожно приподнимая одного из «мелких изумрудов», на кончике клюва которого виднелась засохшая капля крови. — Какое все нежное, блестящее и яркое, как золотой луч солнца, и вас-то, таких красавцев, эти чернокожие так безжалостно мучают и, не добив, сдирают с вас, полуживых, шкурку… И для чего это нужно, хотел бы я знать?
— А для того, чтобы украсить шляпки хорошеньких и не очень хорошеньких женщин, которые, недовольные собственной красотой, занимают ее у бедных маленьких птичек.
— Ну так если будет когда-нибудь на Божьем свете такая особа, которая будет называться мадам Пьер де Галь, и если ее сожитель, здесь присутствующий, будет даже миллионером, мадам Пьер де Галь пойдет скорее с непокрытой головой, чем позволит себе из пустого, глупого кокетства поощрить такое варварство. Честное слово в том порукой!
— Ты совершенно прав, боцман, меня тоже возмущает эта жестокость по отношению к прелестным созданиям. Вглядись, как все в них гармонично, как красиво, в тон подобраны яркие цвета; ничто не фальшивит, ничто не бьет в глаза, несмотря на поразительную яркость красок. А маленькое тельце, как оно грациозно!
— И я это вижу. Громадный ара, водящийся в Гвиане и Бразилии, тоже украшен огненным щитом, как птички солнца, и цвет перьев у него прекрасен, а попугай все-таки смешон.
— Браво! И знаешь почему? Причина очень простая: райская птичка носит свой туалет, как парижанка, а американский попугай одет в те же цвета, но безвкусно подобранные, как англичанка.
Папуасы были заняты выделкой шкурок райских птичек, чтобы предохранить их от гниения и сделать дорогим предметом торговли. Операция эта совсем простая и выполняется дикарями с большим искусством. Отрезав лапки и крылышки и вычистив внутренности, они надевают кожу на палку, предварительно пропитав ее специальным ароматическим составом, и затем просушивают. В таком виде райские птички отправляются в Европу.
Через час от целой груды птичек остались лишь небольшие узкие шкурки и куча окровавленного мяса, сложенного на широкий лист.
— А с этим что ты будешь делать? — спросил Фрике Узинака, указывая на птичье мясо.
— Съем его, — отвечал храбрый воин. — Bourong raja — блюдо, превосходное в любое время года, а в эту пору особенно. Сейчас они питаются мускатным орехом, который, действуя на них опьяняюще, придает мясу чрезвычайно приятный аромат… Впрочем, ты сам увидишь!
— Покорно благодарю, — живо воскликнул Фрике. — Я не чувствую никакого аппетита. Я довольствуюсь куском саго, и мне будет казаться, что я сижу за столом самого римского императора.
ГЛАВА XI
Осажденные в воздушном доме. — Пираты. — Воспоминание о марафонском воине. — Любопытный способ постройки. — Голод. — Съедят их или нет? — Что было на кончике лианы, прицепленной к стреле с желтыми перьями? — Двадцать пять килограммов свежего мяса. — Кому приписать это доброе дело? — Благодарность обездоленных. — Опять кароны-людоеды. — Главный талисман папуасов. — Ночная птица после солнечной.
— Ну, матрос, что ты об этом скажешь?
— Что мне бы очень хотелось уйти.
— Я тоже не прочь.
— Решительно, на нас все неприятности.
— Беда за бедой!
— В конце концов это становится несносным. Там, на борту «Лао-цзы», мы были заперты и обречены на голод, здесь мы окружены и, того гляди, будем съедены…
— Осаждены на высоте сорока пяти футов, на каком-то решетчатом люке в двести квадратных метров…
— И притом нечего есть!..
— А что поделывает неприятель?
— Да по-прежнему прячется, норовя пустить в нас одну из своих иголок с красными перьями.
Несмотря на темноту, Фрике тихонько подвинулся к самому краю воздушной площадки, жадно вглядываясь в темноту.
— Осторожней, матрос! Решетка широкая, а сетки внизу нет.
— Я не боюсь! Для меня это дело привычное.
— Ничего нового, да?
— Ничего. Под деревьями темно, как в колодце. Луны недостаточно, чтобы осветить всю чащу.
— А кстати, чем занимаются наши друзья-папуасы? Их что-то не слышно.
— Тем же, чем и мы: подтянули животы. Они на другом конце хижины, сидят на корточках вокруг огня, заслоненного листьями саговых пальм.
— Нет, это долго продолжаться не может, и если мы не попробуем выбраться, то придется съесть друг друга.
— А все оттого, что райские птицы завели нас так чертовски далеко.
— Да. Мы готовили их для небольшой трапезы. Что делать? Приходится покориться.
— Как жаль, что у нас не осталось дюжин двух или трех этих маленьких птичек. Теперь они были бы кстати.
— И хоть бы сотню-другую килограммов саго! Недостаток воды хоть и чувствовался бы, но ничего, можно было бы подождать.
— А при голодовке роковая развязка неизбежна.
— Ты видел, с какой отвратительной жадностью смотрели папуасы на нашего бедного Виктора?
— Тсс!.. Пусть мальчик ничего не подозревает. Но я не советовал бы им дотрагиваться до него, а не то придется отведать несколько унций свинца. У меня, к счастью, цел еще револьвер американца. Первого, кто осмелится прикоснуться к мальчугану…
— Пьер!
— Я здесь…
— Я попробую заснуть, а ты поглядывай. Нашим союзникам я доверяю так же мало, как и осаждающим. Когда твое дежурство закончится, я тебя сменю.
И Фрике, который, как и его товарищи, уже три дня успокаивал голод листьями, растянулся на рогоже.
Что же произошло с того момента, как папуасы, окончив охоту и обработав шкурки райских птиц, готовились приняться за завтрак?
А вот что.
Жаркое уже поспевало, охотники сидели на корточках — любимая их поза, даже тогда, когда есть на чем сидеть. Шла веселая беседа. Черные лица расплывались в широкую улыбку: охотники мечтали о стеклянных бусах, о топорах с разукрашенными рукоятками и особенно о многочисленных бутылках с огненной водой, которые они рассчитывали получить от малайских торговцев в обмен на шкурки райских птиц. Ни дать ни взять, как в басне «Разбитый кувшин».
Вдруг в лесу послышался шум как будто от быстрого бега. Все мигом вооружились. Шум усилился. Можно было подумать, что это бежит зверь, настигаемый охотниками. Из чащи появился человек, в котором Узинак признал своего. Несчастный едва дышал и был весь взмылен. Стараясь унять кровь, лившуюся из раны на груди, он с трудом прохрипел упавшим голосом:
— Гуни!.. Гуни!.. — так папуасы называли пиратов.
В ту же минуту он свалился с ног, как воин-марафонец. Только, увы, весть была не о победе.
Упоминание о гуни напугало охотников. Если пираты напали на деревню, то невозможно вернуться на берег. Нужно бежать подальше в лес и спрятать в безопасное место богатую добычу, доставшуюся утром.
Два человека быстро подняли и понесли раненого: один за руки, другой за ноги. Третий схватил кушанье, и вся толпа, включая европейцев и китайца, ушла подальше от врага. Через полчаса быстрой ходьбы они оказались на прогалине. У опушки стоял большой покинутый дом. Беглецы взобрались на него с ловкостью обезьян, едва успев на ходу запастись несколькими кокосами и бананами. Этого было очень мало, но времени не было, враги были близко. Однако охотники успели укрыться от преследователей. Теперь им страшны были только голод и жажда.
Раньше мы уже описывали болотные дома, выстроенные на сваях, которые, будучи отделены от земли и от воды, совершенно недоступны. Не менее любопытны и жилища, выстроенные на твердой земле: в случае нужды они тоже могут служить настоящими крепостями.
Смелость и легкость этих построек невероятны. Глядя, как они лепятся на высоте от четырнадцати до шестнадцати футов, невольно спрашиваешь себя: как это их не унесет ветром? Тяжелые, прочные сваи заменяются здесь длинными и тонкими жердями, искусно перекрещенными между собой и связанными в местах соединений лианами так, чтобы взаимно поддерживать друг друга. Представление об этих сооружениях могут дать американские железнодорожные мосты, построенные из дерева. Чтобы придать зданию прочность, на высоте десяти метров от земли устраивается из жилок саговых листьев пол, который плотно связывает между собой все жерди. Настоящий же пол находится на пять или шесть метров выше первого. Снаружи он образует широкую платформу, висящую над сваями, в центре этой платформы возвышается хижина.