– Да кто ты такой, чёрт возьми? – прошипел квадратнолицый, боднув лбом воздух. – Хочешь неприятностей? Будут! Я сейчас позвоню…
– А давай, звони, – спокойно согласился Максим. – Только твои приедут не раньше чем через час, а мои уже здесь. Можем посоревноваться. Или подождём журналистов? У меня есть пара знакомых ребят.
Агент, осуществлявший надзор за Ольгой, позеленел, глянул сквозь стеклянную дверь центрального входа на джип у ворот, выдохнул сквозь стиснутые зубы:
– Проходи… но я тебе обещаю…
– Ох, не надо ничего обещать, – поморщился Максим, – со мной свяжешься – хлопот не оберёшься.
Он повернулся к охраннику в белой рубашке с погончиками, выглядывающему из окошка.
– На каком этаже сорок девятая?
– На восьмом справа.
– Спасибо. – Максим кивнул и направился по правому коридору к лифту.
Дом был новый, и никаких совместных перегородок, какие сооружают жильцы соседних квартир в старых домах, здесь не было.
Ольга открыла дверь своей квартиры, как только Максим потянулся к кнопке звонка. По-видимому, она ждала его, наблюдая за коридором в дверной глазок.
– Тебя всё-таки пропустили.
Максим окинул девушку, одетую в домашний сарафанчик, восхищённым взглядом: она была так исключительно мила и женственна, что кровь приливала к щекам.
– Отлично выглядишь!
– Не трать время на комплименты, – нахмурилась она, сразу устанавливая дистанцию, в голосе прозвучали грозовые начальственные нотки. Он вспомнил, как девушка поначалу вела себя в Синдоре, и внутренне улыбнулся: майор, однако.
– Хорошо, не буду.
– Проходи.
Она провела его в гостиную, разделённую как бы на две части. Правая половина представляла собой нечто вроде библиотеки и столовой одновременно: очень красивые книжные полки поднимались под потолок, по центру стоял стол и шесть стульев вокруг него. В левой половине гостиной располагались роскошный диван буквой «Г», стеклянный журнальный столик, кресло и метровой длины телемонитор на стеклянной подставке.
– Садись, – пригласила девушка, указывая на кресло. – Кофе будешь?
– Чай, если можно. Извини, я выпил бокал шампанского, поэтому такой шумный.
– Был повод?
– А какой смысл пить без повода? Мы послужили Отечеству, нас поблагодарили, обещали награды, так что повод был.
– Приехал на такси или на своей?
– На такси не езжу.
– Неужели сам сидел за рулём, после шампанского?
– Нет, а что?
– Когда я вижу инспектора ДПС, возникает ощущение, что я нарушаю правила, даже если я их не нарушаю.
– Это комплекс «чайника».
– Ты думаешь? – Ольга вышла и вскоре вкатила в гостиную тележку с кофейным и чайным приборами. – Возможно, ты прав, хотя я вожу машину уже лет пятнадцать. Удивительно, что тебя пропустили ко мне. Или внизу никого нет?
– Сидит какой-то тип с квадратной физиономией. Но я был убедителен.
– Надеюсь, не до мордобития?
– А что, можно было обойтись без этого? – прищурился Максим.
– В Синдорском лесу ты был убедителен как мастер боя.
– Нет, здесь этого не потребовалось.
– Это чёрный чай, вот зелёный, бери конфеты. Можем перейти к делу. Кто тебе звонил?
– Не знаю, номер не определился. Спрашивали о хауре, а я связал эту штуку с твоей видеокамерой.
– Почему?
– Больно разительны совпадения. Вообще поход в Синдорские леса-болота оставил много неясного. У меня сложилось впечатление, будто мы пережили какое-то приключение, однако напрочь забыли об этом. Я вообще не понимаю, как мы оказались в компании с пропавшими охотниками. А ты?
– Я тоже. Моё начальство не поверило, что я не помню.
– Меня вызывают твои коллеги, пришло уведомление из твоего Управления. Завтра пойду. А что ты знаешь о хауре?
– Мне показывали странную видеокамеру, не уверена, что это хаур, но со мной беседовал Спицын…
– Кто это?
– Начальник отдела, занимающегося исследованием НЛО, аномальных явлений и прочих странностей, так вот он утверждает, что мы контактировали, – Ольга усмехнулась, – с инопланетянами. Отсюда и все предосторожности, и мой арест, и гипертонический криз Вахтанга. Так что готовься к очень серьёзному допросу.
– Надеюсь, не третьей степени, с кровопусканием? – пошутил Максим.
– Весёлого здесь мало, – отрезала Ольга. – Никаких детекторов лжи не будет, но вымотают всю душу основательно.
– Ничего, отобьёмся, – беспечно махнул рукой Максим. – Я не человек с улицы, нашу контору обидеть сложно. Но этот хаур меня почему-то сильно волнует. Откуда он объявился у Пахомыча? Почему Пахомыч не помнит?
– Позвони ему.
Максим отставил чашку с чаем, сказал с удивлением:
– Слушай, а ведь и в самом деле можно позвонить. Вдруг дядя вспомнит какие-нибудь детали? Кстати, у меня иногда срабатывает ложное чувство забытой вещи.
– Дежа-вю.
– Что-то вроде этого, свербит в голове как сверчок. Мне начинает казаться, что в лесах под хутором мы что-то искали, кого-то встречали, но память молчит как партизан.
– У меня точно такое же чувство.
– Попробуем разобраться?
– Как?
– Съездим на хутор в свободное время, поговорим с Пахомычем, с местными, да и с генералом Охлиным не мешало бы повстречаться. Возможно, и вспомнится что-нибудь. А что твой грузин говорит?
– Вахтанг всю дорогу до Москвы молчал. Это вам повезло, что вас подобрал Охлин, а мы добирались до Москвы сутки. Но он тоже чувствует себя не в своей тарелке. Дежа-вю мучает и его.
– Что у него со здоровьем?
– Никогда не жаловался, классный оперативник, умный, дальновидный, бывший чемпион округа по стрельбе из пистолета с обеих рук. Не знаю, что с ним случилось, а на звонки он не отвечает.
– Может, это после допроса?
Ольга поморщилась.
– Не думаю. Его не в гестапо допрашивали.
– Расскажи о видеокамере.
– Очень необычной формы, три «дюзы» окуляров, странная рукоять – явно не под человеческую ладонь.
– А под чью?
– Мне так показалось, не под человеческую, а скорее под лапу с когтями. Недаром Спицын так возбудился.
Максим скептически покачал головой.
– Ты так об этом серьёзно рассуждаешь, будто сама в это веришь.
– Если бы не видела собственными глазами, реагировала бы, наверное, так же. Пей чай, остынет. Печенье попробуй, с орехами и изюмом, очень вкусное.
Максим послушно взял печенье, обмакнул в чай, пожевал, запил чаем.
– Давно не ел галет, но это действительно вкусное.
– Ты всегда печенье в чай макаешь?
– Да нет, спонтанно получилось. Кстати, где-то я читал, что один австралийский ученый рассчитал оптимальный способ макания печенья в чай. Разные виды печенья намокают с разной скоростью, и ему пришлось перепробовать сотни видов, после чего он вывел формулу, применив уравнение Вашбурна для капиллярного потока в пористом материале.
Ольга фыркнула.
– Идиотизм! Зачем это ему понадобилось?
– Для самоутверждения, наверное.
Ольга нагнулась к столику, в вырез сарафана выглянула её совершенной формы грудь.
Максим задержал на ней взгляд. Снова показалось, будто он уже видел эту красоту, хотя и в иной обстановке.
Девушка заметила его взгляд, села прямее.
– Майор, не отвлекайся. Мы попали в сложное положение, надо что-то делать. Есть мысли?
Он допил чай, хмелея от близости с той, которая нравилась ему всё больше.
– С утра позвоню Пахомычу. Выслушаю предложение мужика, требующего хаур, попробую встретиться с ним. Схожу в твоё Управление, побеседую со спецами, посмотрю видеокамеру.
– Если разрешат. Только не говори, что это я рассказала про камеру.
– Можешь не беспокоиться. Потом поеду в Синдор. Не хочешь присоединиться?
– Хочу, но меня не отпустят.
– Попробую уговорить твоё суровое начальство. Если им нужен результат, а не досужие вымыслы, они перестанут мучиться дурью с арестами.
– Ты словно в другом мире живёшь, – с неожиданной грустью сказала Ольга, – где торжествует справедливость и люди доверяют друг другу. Человечество изменилось, майор, причём изменилось в худшую сторону, и я ему даже сочувствовать не желаю. Моя подруга как-то заявила после того, как муж бросил её: все люди чем-то похожи, особенно тем, что я их всех ненавижу.
Максим усмехнулся.
– Ну, это она в расстройстве была. Хотя Оскар Уайльд тоже признавался в своё время, что чем больше он живёт среди людей, тем больше ему хочется жить среди зверей.
– Ты Уайльда читал? – недоверчиво шевельнула бровью Ольга.
– Не только, я Лондона люблю, О’Генри, Чехова, Лао Шэ, у меня хорошая библиотека, ещё отец собирал. Блока вообще считаю посвящённым в Истинное Знание. У одного поэта есть такие строки:
– Поэт был точно не оптимистом.
– А кто из нас оптимист? Оптимисты давно вымерли, как динозавры, народ понял, что лучше не будет и надо жить реально, а ещё лучше – на халяву, беря от жизни всё.
Ольга покачала головой, не сводя с лица гостя изучающего взгляда.
Максим добавил с грустной улыбкой:
– Это, к сожалению, правда. Хотя меня поражает святая вера простых людей в торжество той самой справедливости. Ну пусть не сейчас, пусть не сегодня, но завтра – точно все будут жить справедливо! И ведь не поспоришь.
Ольга поднялась, укатила столик-тележку на кухню, вернулась.
– Позвонишь?
Максим с сожалением понял, что пора уходить, нехотя встал.
– Непременно.
Несколько мгновений они стояли близко друг от друга, не решаясь переступить разделявшую их черту ложных воспоминаний, потом он с улыбкой бросил к виску два пальца.
– Разрешите идти?
– Идите, – серьёзно ответила она.
Он вышел, не оглядываясь, спиной ощущая её взгляд, и только в коридоре за закрытой дверью дал волю воображению, мысленно поцеловав девушку в губы.
В холле дома никого не было, давешний квадратнолицый сторож Ольги исчез.
Поглощённый мечтаниями, Максим влез в джип, глянул на окна восьмого этажа, гадая, смотрит Ольга в окно или нет.
Оперативники, продолжавшие ёрническую перепалку, притихли.
– Чего молчишь, командир? – не выдержал молчания Брызгалов.
– По-моему, он влюбился, – предположил Савелий.
– Типун тебе на язык! – сплюнул Жарницкий.
– А что я такого сказал?
– С точки зрения биохимии состояние влюблённости сходно с маниакально-навязчивым неврозом. Иначе говоря, любовь – это тяжёлое нервное расстройство. Ты этого желаешь командиру?
Савелий прижал к губам ладонь.
– Я же не знал!
– Прекратить словоблудство! – проворчал Брызгалов. – Командир, у тебя всё в порядке?
Максим очнулся.
– Patuit dea.
– Что?!
– Предлагаю добраться до моего убежища и выпить за любовь.
– Если Петро нам что-либо оставил, – хмыкнул Жарницкий.
– За любовь к кому-то конкретно или просто так? – осведомился Брызгалов.
– Любви просто так не бывает, – заметил Савелий. – Если просто так, то это секс.
Максим, улыбаясь, слушал трёп подчинённых, и у него было хорошо на душе. Не смущало даже предупреждение Ольги о допросе «с пристрастием». Главное, что она согласилась поехать с ним в Синдор, а это уже говорило о доверии и о том, что он ей не безразличен.
Сыктывкар,
Хозяйственное управление полиции
7 июля, 11 часов утра
Поскольку Геннадий Фофанович Охлин не без оснований считал себя бо́льшим начальником, чем глава полиции Сыктывкара генерал Скорчак, ему показалось обидным, что его вызывают в Управление «дать показания по делу», как выразился зам по тылу полковник Нобелев. Несмотря на почти предельно допустимый срок выслуги – Охлину исполнилось пятьдесят четыре года, – он планировал пробыть на своём посту как минимум пять лет. Да и служил он не в спецназе и не в оперативном подразделении полиции, а возглавлял Хозяйственное управление, что давало ему огромную власть над людьми, основанием которой являлось материально-техническое снабжение всей губернии. Вот почему появилось чувство обиды: могли бы не вызывать в главк, а приехать к нему.
Вызов испортил настроение.
Возвращение с охоты в Синдорских лесах не было триумфальным, лося команда не завалила, медведей не нашла, да ещё странным образом заблудилась в болотах, прошлявшись неизвестно где несколько суток, взбудоражив своим исчезновением всю полицию края, и размышлять на эту тему не хотелось. Тем более – отвечать на вопросы, поскольку охотничий сезон ещё не начался и по закону охотиться на крупного зверя было нельзя.
Громадный, выпуклый со всех сторон, похожий на чрезмерно располневшего борца Геннадий Фофанович бегло пробежал глазами перечень проблем в растворе компьютерного дисплея, которые он должен был решать лично, как глава Управления, и вызвал Еремеева.
Капитан заявился через пятнадцать минут. Он икал и то и дело морщился.
– Что случилось? – пророкотал Охлин, отрываясь от созерцания экрана. – Съел что-нибудь?
– Да привязалась лихоманка! – в сердцах ответил Еремеев, щуплый, худой, вихрастый, ещё раз икнул. – Извините… час уже мучаюсь!
– От икоты можно избавиться с помощью массажа прямой кишки.
– Спасибо, обойдусь, – бледно улыбнулся Еремеев. – Пройдёт. Да и как прямая кишка связана с лёгкими?
– Я читал где-то, что американцы предложили такой способ, а раз предложили, то наверняка проверили на ком-то. Однако к делу. Меня вызвали к главному, поедешь со мной.
– Я-то зачем нужен? – мотнул головой капитан.
– Вместе будем отдуваться за Синдор. Кстати, это была твоя идея лететь туда охотиться, так что думай, что говорить будешь.
– Мы летали… отдыхать.
– Правильно. Собирайся, через пятнадцать минут жду внизу.
Еремеев икнул, бросил на генерала виноватый взгляд, вышел.
Охлин позвонил жене, сообщил, что может задержаться на работе, потом оставил за себя полковника Нобелева и спустился во двор. Здание ХОЗУ располагалось на окраине Сыктывкара, на улице Катаева, а штаб-квартира полицейского Управления – на улице Советской, поэтому добираться иной раз приходилось по полтора часа, что бесило генерала. С другой стороны, удалённость хозяйственно-снабженческой службы от общего управленческого кабинета полиции позволяла чувствовать себя комфортно, и Охлин терпел, стараясь встречаться с главным как можно реже, по большей части только на совещаниях.
Чёрный «БМВ» Охлина просел на рессорах, когда генерал сел на заднее сиденье.
– Куда, Геннадий Фофанович? – подошёл к машине начальник охраны Сапегов.
– В штаб, – коротко ответил Охлин.
Охрана заняла места в джипе сопровождения. Личные телохранители генерала сержанты Петро и Вован (по фамилии их никто никогда не называл) разделили обязанности, и на переднее сиденье «БМВ» сел бритоголовый Петро. Вован устроился в джипе.
Появился Еремеев, сел рядом с Охлиным, имея кислый вид.
– Поехали, – буркнул Охлин.
Машина вырулила на улицу, практически свободную от общественного транспорта и грузовиков. По мере увеличения автопарка Сыктывкара росла и загруженность улиц города, и когда Катаева встала, Охлин добился от начальника ГИБДД города изменения порядка следования в районе ХОЗУ. Три улицы сделали односторонними, по четырём соседним установили режим движения, запрещавший въезд тяжёлому транспорту, поставили телекамеры, и жители улицы Катаева вздохнули с облегчением, не зная, что своему счастью с уменьшением потока автомобилей они обязаны Охлину. Который об их благополучии и не думал.
До Управления полиции края, располагавшегося в здании под номером шестьдесят три по улице Советской, доехали быстро, за полчаса с минутами.
Генерала и капитана, переставшего наконец икать, ждали в кабинете начальника полиции Сыктывкара на втором этаже незнакомые люди.
– Знакомьтесь, – сказал генерал Скорчак, благообразным морщинистым лицом и лысиной на полчерепа напоминавший архиерея. – Охлин Геннадий Фофанович. Э, а вы зачем здесь? – посмотрел он на Еремеева.