«Только что нами получено через брата Малибрана следующее строго секретное сообщение:
Мнимый немец по фамилии Эррен, высланный из рейха, заявляет, что когда его высылали из Германии, то пытались похитить патенты на уникальное оборудование для подводных лодок, в частности на водородные моторы. Но чертежи и все расчеты были надежно спрятаны, и ему удалось обмануть агентов абвера. Эмигрант Эррен предложил свои изобретения английскому военному министерству. А после выборов 16 февраля и прихода республиканцев к власти он согласился передать некоторые изобретения военному министерству Испании. Вопрос здесь рассматривался, и патенты вызвали большой интерес. Их уже купили бы, если бы в последний момент не вмешался брат Альваре де Малибрана и не использовал свое влияние.
Как нам удалось узнать из совершенно секретных источников, лицензия на использование водородных моторов в подводных лодках обошлась бы испанскому правительству примерно в 250 000 марок, то есть 750 000 песет. Можете себе представить, партайгеносе, как мы были встревожены. Привели в действие все рычаги и отложили приобретение патента до того, как будут обсуждены германские предложения, значительно более интересные. Долго тянуть нельзя, слишком велик интерес к изобретениям эмигранта, так необдуманно и беспечно высланного из Германии. Надеюсь, нам удастся опорочить техническую идею эмигранта, к возможной материальной выгоде для нашего фатерланда».
— Партайгеноссе Кертнер, вы крупный специалист по патентам и лицензиям. Вам известен такой изобретатель в области подводного флота Эррен?
— Такого изобретателя, насколько я знаю, нет. Может быть, вы имеете в виду человека по фамилии Геррен?
— Возможно, мы допускаем ошибку. Он вынужденно эмигрировал из Германии и нашел сейчас убежище в Англии. Мало того, что он, по некоторым сведениям, еврей, так еще женат на француженке.
— Действительно, Геррен живет теперь в Англии и у него есть ценные изобретения, представляющие интерес для подводников. О жене его сказать ничего не могу, что же касается национальности Геррена, то он — австриец и происходит из старинного рода. Не то у его дядюшки, не то у двоюродного брата есть фамильный замок в Тироле. Вы можете навести справки о Геррене в «Готском альманахе», там вся родословная австрийской знати.
Гунц пытливо вгляделся в лицо гостя и сказал, как бы продолжая размышлять вслух:
— Вы же не только специалист по патентам и лицензиям. Вы и доверенное лицо Теуберта.
Кертнер молча поклонился.
— Что вы скажете по существу вопроса? — нетерпеливо спросил Гунц.
Кертнер сосредоточенно молчал и после длинной паузы сказал, внимательно глядя на пепел сигареты:
— Патенты Геррена представляют большую ценность. Жаль, патенты не удалось выкрасть до того, как их автора выслали. Полагаю, тезка нашего Теуберта заплатил бы за эти секреты не меньше той суммы, которую согласилась уплатить Испанская республика. Предположим, испанцы не приобретут секретов эмигранта, женатого на француженке. Вы уверены, что это выгодно рейху?
Теперь уже Гунц надолго замолчал. Он так поглощен своей вонючей сигарой, что ему некогда ответить на вопрос.
— А по мне, так пусть республиканцы озолотят отпрыска знатного австрийского рода! Мне их песет не жалко! — продолжал Кертнер, горячась или делая вид, что горячится. — Допустим, мы продадим испанцам свои лицензии вместо Геррена. Заработаем четверть миллиона рейхсмарок. Но при этом выпустим из рук жар–птицу. И может быть, уже никогда ее не поймаем.
Гунц сидел молча, уставясь в угол и прищурившись так, будто брал кого–то на мушку.
— Патенты нетрудно выкрасть, — наступал Кертнер. — Или они перейдут к нам по наследству заодно с их премьер–министром… Надеюсь, вы не сомневаетесь, что очень скоро все секреты испанского военного министерства станут нам известны? Ну как долго все секретные патенты еще будут в руках красного правительства? — спросил Кертнер, маскируя запальчивым тоном провокационный смысл своего вопроса.
— Недель пять–шесть, самое большее — восемь…
Теперь труднее всего скрыть волнение, вызванное тем, что страшная догадка подтверждалась. Значит, мятежники даже наметили для себя ориентировочный срок? А на какие приметы опирается догадка Гунца?
— Так или иначе, все секреты Геррена должны попасть к тезке нашего патрона, — жестко и спокойно произнес Кертнер тоном, каким отдают приказания, когда чувствуют за собой право их давать.
Гунц сразу догадался, на какого тезку Теуберта намекал гость, — речь шла о Вильгельме Канарисе.
Кертнер вернул письмо, и Гунц спрятал его снова в сейф, но по тому, как Гунц держал письмо, как нерешительно запирал сейф, Этьен уже твердо знал, что в таком виде секретное письмо отправлено не будет.
Гунц проводил гостя, внешне поведение хозяина ни в чем не изменилось. Но Этьен знал, что понравился этому офицеру абвера, который хорошо научился носить штатский костюм, только в походке его сохранилось что–то армейское. Казалось, был бы кабинет у Гунца попросторнее, он сразу перешел бы на строевой шаг.
Прощаясь, Хуан Гунц спросил у гостя, в каком отеле тот остановился. Кертнер ответил, что громадный десятиэтажный «Колумб» показался ему слишком шумным и он предпочел отель «Ориенто» на Рамбляс де лос Флорес. Хозяин одобрил выбор, он понял, что гость не экономит на своих удобствах. Гунц выразил уверенность, что они еще встретятся, он рад был бы увидеть герра Кертнера у себя дома. Этьен почувствовал, что Гунц говорит искренне; вот до их беседы Хуану Гунцу не пришла бы в голову мысль приглашать Кертнера к себе домой, на Калье де Хесус, 51.
Встретил Гунц своего гостя с чопорной почтительностью. Она была естественным откликом на рекомендацию Теуберта, но не могла скрыть всегдашней профессиональной настороженности, и смотрел Гунц на гостя прищурясь, как бы прицеливаясь.
А когда хозяин провожал гостя, почтительность стала непритворной, потому что в глубине своего разведчицкого нутра он ощутил превосходство гостя. Гунц справедливо считал себя неплохим офицером абвера, но лишь самому себе признавался, что ему не хватает политической дальнозоркости, умения предвидеть, и вопросы стратегии ему не по плечу. Наверное, поэтому он в армии дослужился только до обер–лейтенанта.
Итальянский посол фирмы «Ветряные двигатели» проэкзаменовал его сегодня, как зеленого ефрейтора, и Гунц знал, что удостоился у приезжего и у самого себя плохой отметки.
Но именно потому, что Гунц дисциплинированно признал превосходство гостя и воспринимал его как соратника, старшего по званию, он был так предупредителен и внимателен к Кертнеру, когда они встретились в субботу вечером на кинопросмотре.
Хуан Гунц, которого, кстати, все в консульстве называли Гансом, перезнакомил Кертнера с вожаками германской колонии в Барселоне; здесь был и директор филиала «Люфтганзы» граф Берольдинген.
До кинопросмотра разговор вертелся вокруг статьи английского лорда Ротермира, в которой тот защищал фюрера, вокруг призыва Свена Гедина к восстановлению справедливости в колониальном вопросе и вокруг «провокаций» коммунистов. Дошло до того, что через несколько дней после победы республиканцев на выборах в Барселоне расклеили портреты Тельмана, в связи с его пятидесятилетием, и подняли крик о «терроре в Третьем рейхе». Типичная левая демагогия!
А по тому, как при всех этих разговорах вел себя Ганс Геллерман, совладелец импортной конторы, ясно было, что он — фюрер местных наци. И не случайно с Геллерманом все время солидаризировался и усердно поддакивал ему Альфред Энглинг, управляющий барселонским отделением фирмы «Гютерман Зейде», а по совместительству — руководитель местной «портовой службы».
Крутили фильм «Наследственная болезнь», в котором демонстрировали ужасы, связанные с изменой расе. Кроме того, показали любимый фильм фюрера «Триумф воли», но в нем слишком много и утомительно маршировали. Картины ввезли в Испанию контрабандой, поэтому на просмотр собралась только публика, внушающая доверие. Пригласили нескольких преданных испанцев, в числе зрителей был видный фашист Гаррида Лопец, хозяин фирмы по производству термометров.
Генеральный консул Кехер не забыл своего обещания, познакомил Кертнера с консулом Дрегером, и они условились о встрече в Севилье через несколько дней. Тут же Дрегер познакомил Кертнера с консулом из Аликанте, тот кичился своим графским происхождением и представился так:
— Вильгельм Ганс Иоахим Киндлер фон Кноблох.
Однако каким образом Дрегер и Кноблох оказались одновременно в Барселоне? А за несколько минут до того, как осветился экран, в зале появились консул в Картахене Генрих Фрике, консул в Гренаде Эдуард Ноэ, консул в Сан–Себастьяне Реман…
А что здесь, в консульстве, делает почтенный Адольф Лангенхейм? Не поленился, старый хрыч, приплыть из Марокко. Этьен знал, что горный инженер Лангенхейм руководит в Тетуане организацией нацистов, руководит вдвоем с Карлом Шлихтингом, который живет в доме Лангенхейма под видом домашнего учителя.
Кертнеру было от чего встревожиться.
Совершенно очевидно, что в Барселоне проходит инструктивное совещание германских консулов, выходящее за рамки Испании. Тут были еще какие–то дипломаты и переодетые офицеры с Майорки, с Канарских островов, из марокканских портов Сеуты и Мелильи. По–видимому, ежедневные воздушные рейсы «Люфтганзы» Штутгарт — Барселона удобны не только для конторы ветряных двигателей.
По обрывкам разговора можно было понять, что в Барселоне находятся и ответственные чины германского посольства, прибывшие из Мадрида. На кинопросмотр они не пришли лишь потому, что оба фильма уже видели в посольстве. Но тайный слет сам по себе насторожил, — «не стая консулов слеталась…»
Он вновь и вновь с горьким недоумением задавал себе вопрос: «Почему Советский Союз не посылает в Испанию своего посла? Конечно, нашему брату не пристало вмешиваться в дипломатию, и меня за это наверняка выругают не лезь, такой–сякой, не в свои сани. Но разве я не имею права по этому поводу выразить Центру свое зашифрованное недоумение?»
Из Барселоны Этьен улетел в Севилью, где в течение нескольких дней занимался делами, связанными с рекламой конторы «Эврика». Он намеревался побывать также в Мадриде, при условии, если удастся туда полететь, а не поехать поездом. Он давно собирался осмотреть Мадрид, где никогда не был, наведаться на его аэродром Куатро виентос, конечно же, походить по залам Прадо и вдоволь насладиться полотнами Гойи, попытать счастья в казино «Гран пенья» и, если останется время, заняться делами «Эврики».
Но Этьен увидел и услышал в Барселоне и Севилье столько тревожного, что решил прервать путешествие и вернуться в Италию первым же пароходом.
И многозначительный разговор с Гунцем, и подозрительный слет консулов, и «скороспелый картофель», который доставляют воздушным путем из Штутгарта, и тревожное слово «пронунсиаменто» — переворот. Это слово он уже не раз слышал и на аэродроме Прат под Барселоной; и на террасе Колон–отеля, где сидят и пьют кофе, поглядывая на толпу, фланирующую по пляса Каталуньо; и в севильском аристократическом клубе.
Скорей, как можно скорей добраться до Милана, до патефона «Голос его хозяина», с которым не расстается Ингрид и который правильно было бы назвать «Голос его хозяйки».
Сколько дней Ингрид не выходила в эфир? Каникулы в ее музыкальных занятиях затянулись. Они не всегда совпадают с каникулами студентов консерватории.
Впрочем, хорошо, что за это время затерялись следы «Травиаты» в эфире.
Больше всего Этьену нужна была сейчас Ингрид. Скорей бы зазвучал в эфире голос его хозяйки!
11
«8.4.1936
Мы не забыли о нашем обещании прислать замену. Но, к сожалению, в настоящее время лишены такой возможности. Сам понимаешь, как нелегко подыскать подходящего, опытного человека, который мог бы тебя заменить. Поэтому с отъездом придется некоторое время обождать. Мобилизуй все свое терпение и спокойствие.
О с к а р».
«24.5.1936
Товарищ Оскар! Даже когда я сильно нервничал, никто этого, по–моему, не замечал. Ко мне вернулось равновесие духа, работаю не покладая рук. Но, объективно рассуждая, нельзя так долго держать парня над жаровней. Насколько мне известно, подобная игра человека с собственной тенью никогда хорошо не кончается. Все доводы я уже приводил. Мне обещали прислать замену месяца через два. С тех пор прошло четыре месяца, но о замене ни слуху ни духу. От работы же я бежать не намерен, остаюсь на своей бессменной вахте.
Э т ь е н».
12
Великое это искусство — помочь человеку увидеть себя более красивым, чем он есть на самом деле, польстить ему ретушью, дать пищу его маленькому тщеславию. И благополучие фотографа покоится на желании людей выглядеть как можно привлекательнее.
Тщеславие, жажда лести жили еще задолго до изобретения фотографии. Как знать, может, первый портрет нашего далекого предка, нацарапанный острым камнем на стене пещеры, уже был приукрашен?
Желание приукрасить свою внешность свойственно всем, без различия возраста, пола, национальности и положения в обществе. Но не так–то просто изобразить молодящуюся — молоденькой, уродливую — привлекательной, человека с низким, малообещающим лбом и бездумным взглядом — глубоким мыслителем, вульгарную панельную девку — скромной, застенчивой девственницей, явного сорвиголову и озорника — смиренным ребенком…
Фотография «Моменто» открылась на улице Лука делла Робиа много лет назад, захудалая фотография, каких немало на рабочих окраинах Турина. Однако прежде она не слишком–то привлекала к себе жителей района. Засиженная мухами витрина, выцветшие фотографии — вымученные, насильственно наклеенные улыбки, испуганные физиономии, заученные позы. А те, кто забредал в «Моменто», снимались на ветхозаветном диване возле низкой старомодной тумбочки на рахитичных ножках с острыми краями; все больно ударялись о тумбочку коленями.
Фамилия владельца на вывеске не значилась, и мало кто подозревал, что у «Моменто» сменился хозяин. Синьор Сигизмондо купил это маленькое, на тихом ходу, ателье у вдовы незадачливого фотографа, который до того был таким же бесталанным живописцем.
Новый владелец делал многое, чтобы репутация фотоателье–замухрышки поскорее изменилась. Он решительно выбросил из ателье всю рухлядь, начиная с тумбочки, которая оставляла синяки на коленях, и кончая бархатной скатертью с бахромой в виде шариков. Теперь в комнате, где ожидали клиенты, на столике лежали не только итальянские, но и французские, немецкие журналы и целая кипа газет, начиная с местных «Гадзетта дель пополо» и «Стампа». Но сменить вывеску «Моменто» новый владелец не захотел: пусть висит старая.
— Вывеска — как купальный костюм молоденькой дамочки, — объяснил при этом Скарбек своей Анке и лаборанту Помпео. — Многое открывает, но самое интересное держит в тайне…
Конечно, Сигизмунд Скарбек мог бы открыть в Турине богатое ателье в центре города, но его больше прельщала третьеразрядная фотография: мало кто интересовался ею в других районах Турина.
Обычно городские торговцы или ремесленники хорошо знают друг друга и все вместе начинают дотошно и назойливо интересоваться новым конкурентом что это еще за птица прилетела из–за рубежа, чтобы отбивать у них покупателей или заказчиков? Так что фотоателье в центре города, под враждебными взглядами конкурентов, было бы менее надежной «крышей», чем захудалое «Моменто».
Скарбеку не нужен шикарный салон, его вполне устраивает, что фотография находится на заводской окраине, а клиентами его стали преимущественно рабочие с заводов Мирафьори, Линьотто, с военных заводов, расположенных по соседству.
В ту пору многие цехи туринских заводов становились секретными и там вводили пропуска с фотокарточками. Благодаря этим фотографиям–малюткам Скарбек хорошо осведомлен о секретной сущности заводов.
Ну, а кроме фото для пропусков, для паспортов, для членских билетов фашистской партии, кроме семейных фотографий, посылаемых в армию, Скарбек успешно занимался также художественной фотографией; он был незаурядным мастером своего дела, подлинным художником.
Прошло всего полгода, и теперь у витрины «Моменто» торчали зеваки. Портреты красоток заставляли иных прохожих замедлять шаг, а то и надолго задерживаться у витрины. И дело не в том, что красотки снимались в платьях весьма смелого покроя. Новый владелец «Моменто» умел потрафить самым капризным клиентам, и были случаи, когда к нему приезжали фотографироваться важные синьоры и синьорины — среди них известная киноактриса, чемпионка города по лаунтеннису, молодящаяся и безвкусная жена спекулянта земельными участками: ей совсем не к лицу складки и морщины, хорошо бы отделаться от них хотя бы на фотографии… А Скарбека, когда он мучился с ней, так и подмывало спросить: «Скажите, синьора, где вы заказали свою шляпу — не в артели слепых?»