Пырин слабо улыбнулся, вложил капсюль в гранату, привел механизм в боевую готовность и завернул банку в газету, оставив петельку шпагата снаружи. Потом разделся, помылся до пояса, вымыл ноги, надел чистое белье и решил позавтракать. Покосившись на кровать, под которой лежал труп провокатора, вынес еду в мастерскую и расположился за рабочим столом, на котором тикали часы, напоминая дружный стрекот кузнечиков в вечернем поле. Он залпом выпил стопку спирта, брезгливо поморщился и неторопливо съел картофель и капусту, вылив в тарелку все постное масло, оставшееся в бутылке.
Тщательно, по-хозяйски, заперев дверь мастерской, он со свертком подмышкой побрел по городу.
На Боковой улице он приостановил шаг у невзрачного трехоконного домика, обращенного фасадом в степь. «Третий от угла, — отметил в памяти Алексей Иванович. — Найду и в потемках».
День стоял солнечный. Кое-где по дороге чернели проталины. Пырин вышел на пригорок и остановился. Сколько раз обозревал он отсюда родной завод с многооконными стройными корпусами… Уныло выглядел теперь завод. Только один паровозик зачем-то бегал по путям, надрывно свистя.
Дальше Пырин не пошел. Отойдя от дороги, присел на камень в небольшой ложбинке и стал смотреть на небо, где спокойно плыли на восток тесно прижавшиеся друг к дружке взъерошенные облака.
«К нашим направились. К нашим…»
Невдалеке по дороге шли люди. Шли они изнуренные, мрачные, не разговаривая друг с другом. Это возвращались горожане из окрестных сел с небольшими узелками за плечами. Они тревожно всматривались в даль — нет ли впереди полицаев или гитлеровцев.
Когда солнце прижалось к земле, Пырин долго с тоской следил за медно-красным диском, медленно врезавшимся в землю. Макушка солнца постояла-постояла ещё над горизонтом и вдруг исчезла, провожаемая лучами.
— Увижу ли его завтра? — вслух спросил себя Пырин и покачал головой: — Вряд ли. А может быть, и увижу. Как обернется…
Облака заалели по краям, как подожженные, местами запылали, и темносизая масса их, теперь расчлененная светящимися контурами, стала объемной. По небу разлилась та необычайная, тревожащая и манящая своими контрастами гамма красок, которую можно видеть только при закате.
Уже стемнело, когда Пырин поднялся и направился к городу. На Боковой улице подошел к третьему дому от угла и остановился.
И вдруг безумно захотелось уйти отсюда, снова встретиться с Сердюком, жить где угодно, как угодно, но только жить.
Он уже повернулся, осторожно, на цыпочках, чтобы потихоньку удалиться. «А кто выполнит приказ о ликвидации агентуры? — подумал Пырин. — Погибну? Но стольких людей спасу, умертвив гадов!»
Чтобы не потерять вернувшейся решимости, он торопливо подошел к двери и постучал.
— Кто? тотчас откликнулся человек.
Пырин продел палец в петлю шпагата.
— Здесь продается кровельное железо? — глухо спросил он и не узнал своего голоса.
Дверь мгновенно распахнулась, и Пырин шагнул в темную переднюю. Кто-то взял его за руку, помог переступить высокий порог. В комнате тоже было темно. «Что, если убьют раньше, чем дерну за шпагат?» мелькнула мысль.
В лицо ударил яркий свет электрического фонаря.
— Сердюк? — спросил кто-то.
— Нет, Сердюк придет позже, — равнодушно ответил Пырин, щурясь от света.
— А ты кто?
— Его помощник.
Фонарь погас. Чиркнули спичкой, зажгли лампу, и Пырин увидел трех вооруженных пистолетами мужчин, стриженных под машинку.
Резко распахнулась дверь из другой комнаты. Выскочили четверо в гестаповской форме.
«Ого, семеро! — внутренне обрадовался Пырин. — Ей-богу, за это стоит!»
— Ручки на всякий случай поднимите! — произнес один из стриженых, хотя вид Пырина не возбудил в нём никаких опасений.
Пырин конвульсивно дернул шпагат, выронил банку. Как кошка, одним прыжком выскочил в сени и упал. Вслед раздался выстрел, и оглушительный взрыв потряс весь дом.
Пырин встал. Дверь из сеней на улицу была сорвана взрывом. Свежий воздух пахнул ему в лицо. «Бежать, бежать скорее!» — мелькнула мысль, и он выскочил на улицу, не видя солдат, спешивших к нему из засады, не слыша топота их сапог. Кто-то огромный, как медведь, набросился на него сзади, свалил на землю и оглушил ударом.
* * *
Сердюк стоял у каменоломни, наблюдая фейерверк в степи. Здесь была ночь, а в районе аэродрома — день. Гитлеровцы не пожалели ракет. Но постепенно ракеты погасли, степь погрузилась во мрак, а Пырина всё не было. Сердюк прождал его до рассвета и с тяжелым сердцем направился ко входу в подземное хозяйство.
Глава десятая
Бешенство Гейзена не имело границ. Для проведения операции были стянуты пехотные войска, полевая жандармерия, приведена в готовность авиачасть. А вся добыча заключалась в нескольких горожанах, которые, боясь ночью войти в город, заночевала в степи, и в одном — только одном! — подпольщике. Потери же были большие: четыре агента ОУН и четыре офицера гестапо, посланных на поимку Сердюка. Пятеро из них оказались убитыми, трое хотя и были живы, но так изрешечены, что думать об их возвращении на работу не приходилось. Но это беспокоило Гейзена меньше, чем потеря собственного престижа в глазах подчиненных и в глазах начальства. Какой скандал устроит ему Гиммлер!.. Хорошо, если только понизит в должности…
Гнев Гейзена сменился страхом, когда к нему ввели Пырина. «Если такой моллюск мог уничтожить семерых, чего же ожидать от прочих?» — было первой его мыслью, когда он увидел Алексея Ивановича, мигающего от яркого света близорукими глазами. Ожидал встречи с сильным человеком, похожим на Сердюка, а перед ним стоял щуплый, со впалой грудью, бледный человек с потухшим взглядом.
Гейзен предложил Пырину сесть, протянул сигарету.
К его удивлению, партизан сигарету взял, но было видно, что он никогда не курил — держал её неумело, не затягивался, а, набрав в рот дыма, немедленно выпускал его.
— Ви, конечно, понимайт, где ви ест? — спросил Гейзен, щеголяя перед Штаммером знанием русского языка.
— Угу, — протянул Алексей Иванович, мысленно проклиная себя.
Для чего он пытался бежать? Гитлеровцы не такие дураки, чтобы оставить дом без внешней охраны. Лучше было не выскакивать из комнаты и погибнуть вместе с этой сволочью.
Он так задумался, что Гейзену пришлось повторить свое предложение сохранить подпольщику жизнь в обмен на сведения об организации. Иначе — пытка.
Пырин понимал, что мучений ему не избежать. Захотелось отдалить пытку хоть на короткий срок.
— Хорошо, — согласился он, я расскажу всё, что знаю. Но что я получу за это?
— Жизнь, — отрезал Гейзен, удивляясь сговорчивости подпольщика.
— Этого мало! — усмехнулся Пырин и взял другую сигарету, хотя во рту было горько от первой.
— Что ви желайт ещё? — спросил Гейзен, в эту минуту решивший обещать всё, что потребует этот похожий на скелет человек. Ведь ему ничего не стоило задабривать Пырина всякими посулами.
— Голодная жизнь меня не устраивает. Нужен собственный домик с садиком, с обстановкой и деньги.
— Аллес кённен вир гебен, аллее, что ви пожелайт, — пообещал Гейзен, путая русские слова с немецкими.
В эту минуту он был настроен на благодушный лад.
Алексей Иванович знал цену всяким обещаниям гитлеровцев, но решил продолжить игру.
— Расписку, потребовал он. — Словам не верю.
Гейзен, решивший, что русский в самом деле даст за бумажку важные сведения, охотно согласился, написал ни к чему не обязывающую его расписку на немецком языке, перевел её как мог и передал Пырину.
Тот аккуратно, с большой почтительностью, свернул бумажку, спрятал в карман.
— Я знаю немного, но самое главное… — Пырин перешел на полушепот и, выговаривая каждое слово раздельно, таинственно произнес: — Руководителем подпольной организации является новый начальник городской управы, а его помощником — инженер Смаковский.
Гейзен остолбенел:
— А Сер-дьюк? Кто Сердьюк?
— Сердюк? — наивно переспросил Пырин. — Сердюк — мой служащий и в этих делах ничего не понимает.
— А фрау ин железные очки? — допытывался Гейзен.
— Железные очки? — Пырин пожал плечами. Не помню. Многие приходят ремонтировать разное барахло. И в очках и без очков.
Гейзен испытующе посмотрел на Пырина, подумал и приказал увести его в другую комнату и накормить.
Пырин с аппетитом поел консервированные сосиски, запил холодной водой и улегся на мягкий диван, с тревогой размышляя о том, что будет дальше.
Нервное напряжение сказалось, и Алексей Иванович вскоре задремал.
Около двух часов ночи его снова вызвали к начальнику гестапо.
Кроме гестаповцев, там сидели двое русских: Смаковский, которого Пырин знал ещё по мартеновскому цеху, и лысый брюхатый человек с одутловатым лицом.
— Ви всё лжет! — заорал Гейзен, брызгая слюной. Глаза его расширились, бульдожьи щеки налились кровью. — Ми понимайт! Тактика инженер Крайнев! Он видавал наших людей за партизан, ви — тоже. Ви хитрит — ми тоже будем хитрит!
Пырина увели в подвальную камеру, раздели догола и оставили. Он ожидал побоев, пыток и вначале удивился тому, что обошлось без них. Но вскоре всё понял. Решетчатое оконце в камере не было застеклено, и в ней стоял такой же холод, как на дворе. По коже забегали мурашки, начали стыть ноги. Алексей Иванович принялся быстро ходить по цементному полу, покрытому снежным налетом. В оконце задувал ветер, и снежинки, падавшие на кожу, казалось обжигали, как раскаленные уголья.
Устав от ходьбы, он сел на холодный пол и тотчас почувствовал, как мучительно заныло всё тело. Снова встал и ходил до тех пор, пока, изнеможенный, не свалился на пол.
Стало совершенно ясно, что единственным исходом является смерть. «Может быть, замерзну? Пусть застывает кровь, пусть остановится сердце!» Он решил лежать не двигаясь. Но озноб, охвативший всё тело, и мучительная боль в суставах были невыносимы. Обдирая в кровь колени о шершавый каменный пол, порой падая на грудь, он стал ползать на четвереньках, поднимался и снова ползал, чтобы согреться. Острая боль в коленях, с которых слезла кожа, притупляла ощущение холода.
Пришли гестаповцы, подняли Пырина, одели и повели на допрос к Гейзену. В кабинете было накурено, но тепло, и Алексей Иванович почувствовал, как к нему возвращается жизнь.
— Хотите шнапс? — Гейзен поднес ему водки.
Пырин, дробно стуча зубами о стакан, выпил водку. По телу медленно стало разливаться тепло.
Гейзен подождал, пока алкоголь окажет действие, и сделал знак Штаммеру. Тот нажал кнопку звонка, и через несколько минут солдаты внесли на носилках женщину.
С большим трудом Алексей Иванович узнал в ней связную и содрогнулся. Снова перед глазами поплыли круги.
Лицо женщины было черно от кровоподтеков… Она ещё жила, но дышала слабо, и было видно, что умирает.
— Знайт эта фрау? — спросил Гейзен, довольный произведенным впечатлением.
Пырин решил, что отпираться не только бесполезно, но и вредно. Этим он мог навлечь на себя ещё большие подозрения. Гестаповцам известно, что связная была у него в мастерской. А причины её прихода никто из них не знал.
— Видел, — выдавил он из себя и заметил, как у связной слегка дрогнули полузакрытые веки.
— Очень карашо! — обрадовался Гейзен. — Зачем ви её видел?
— Она приносила замок.
— А сколько времья нужно, чтобы майстер узнавать, какой ремонт делать?
Пырин напряг память, вспоминая, сколько времени связная пробыла у Сердюка.
— Это очень сложный механизм. Я возился больше часа, но так и не сделал ключа.
— Дас ист аллее, вас мёхтен зи заген? — выкрикнул Гейзен и подошел к Пырину вплотную.
— Всё! — произнес Алексей Иванович.
Гейзен грубо выругался. Бить этого человека не имело смысла. От нескольких ударов он умрет — тогда прощай последняя нить. В камере он тоже мог замерзнуть.
— Иголка в ногти! — подчеркнуто громко приказал Гейзен Штаммеру.
Пырина охватил озноб. Значит, и его замучают, как связную. Как же спастись от истязаний?
Счастливая мысль осенила его. Шатаясь, он подошел на три шага к тяжелому дубовому креслу, подвинулся ещё ближе, прикинул глазом.
Штаммер смотрел на него непонимающе.
Гестаповские офицеры вошли в кабинет в то мгновение, когда Пырин, повалившись на бок, ударился виском об острый выступ ручки кресла. Расчет оказался точным: острая боль в голове было последнее, что он ощутил.
Глава одиннадцатая
Под штаб-квартиру Сердюк облюбовал водосборник доменного цеха. Сюда во время работы завода собиралась вода, служившая для охлаждения доменных печей. Немало потребовалось усилий, чтобы сделать помещение с бетонными стенами и таким же перекрытием пригодным для жилья. Пришлось убрать накопившиеся на дне осадки, заделать многочисленные отверстия, оставив одно, служившее входом, устроить у стен нары. Железнодорожный фонарь, стоявший прямо на полу, освещал только стену с отверстием, завешанным куском истлевшего брезента. Сквозь это отверстие по бетонному тоннелю можно было попасть в общий водосборник. Там сходились тоннели из всех новых цехов завода, и оттуда тянулся большой тоннель для спуска вод в ставок.
Сердюк решил отсидеться некоторое время, чтобы не подвергать подпольщиков опасности. Обозленные полным провалом задуманной операции, гитлеровцы рыскали по городу, устраивали облавы на базаре, производили массовые обыски.
Единственным звеном, связывающим группу с поверхностью, был Саша. Ночью он пробирался в тоннель со стороны ставка, приносил еду и сообщал все новости.
Первое время он встречался с Крайневым в общем водосборнике, потом Сергей Петрович уговорил Сердюка открыть Сашке их точное местонахождение:
— Недоверие обижает парня. Всё равно он знает приблизительно, где мы. Пусть знает до конца.
Сердюк разрешил привести Сашку в штаб-квартиру.
Представление, которое обычно создается о человеке до встречи с ним, большей частью бывает далеким от действительности. Сердюк не ожидал увидеть низкорослого, щуплого с виду парнишку с наивным, ещё не тронутым возмужалостью лицом и понял секрет неуловимости Сашки: гитлеровцы не принимали его всерьез.
— Ты, говорят, подручным сталевара работал. Что же, ты к печке скамейку носил? — пошутил Сердюк.
— Мал золотник, да дорог, — отрезал Саша, уязвленный в самое больное место.
— Что дорог, то верно. — Сердюк улыбнулся, прижал паренька к себе. — Рассказывай, дружище. Какие новости?
Саша торопливо полез в одну из бесчисленных дыр подкладки своей стеганки, достал желто-бурую бумагу, сложенную в несколько раз, развернул её на полу перед фонарем.
Сердюк, Теплова и Крайнев склонились над листом. С трех фотографий большого объявления смотрели их собственные лица.
— По пятьдесят тысяч марок за голову… — иронически протянул Сердюк. — Не дешево ли? Пожалуй, скоро набавят цену.
— А это кто? — полюбопытствовал Саша, показывая на четвертую фотографию.
— Это радист, с которым тебе придется держать связь, — пояснил Сердюк. — Ишь, в профиль только схватили. Попробуй по этому снимку найти.
— И меня по этому снимку не узнают, — сказал Крайнев и провел рукой по отросшей бороде.
— А у меня здесь нос курносый! — в шутку возмутилась Теплова.
Саша усмехнулся, взглянул на Валю, потом на Крайнева и сострил:
— Для семейного альбома сойдет.
Рассказав о новой перерегистрации паспортов, которую затеяли гитлеровцы, и получив от Сердюка задание связаться с радистом, Сашка ушел.
— Пырин, значит, у них в лапах… — Сердюк вздохнул. — Его даже не ищут.
* * *
В следующий приход Сашка появился сразу после работы, когда его не ожидали, проникнув в водосборник прямо с завода. Свертка с продуктами с ним не было.
— Что произошло? — встревожился Сердюк.
— Пришел получить задание на день Красной Армии. Нельзя в такой праздник отмалчиваться. Седьмое ноября мы хорошо провели — листовки в трубы запустили. А сейчас что люди скажут? Нет у вас большевистского подполья. Так, что ли?